Я молчал, Мастер не велел говорить.
— Он не помнит ничего об этом, — сказал маг.
Я посмотрел на Рене и увидел, как она нахмурилась.
— Хочешь ли ты, Демиан, сказать что-нибудь в свое оправдание?
Я хотел сказать и был уверен, что никто, даже Мастер, не сможет мне помешать. Справившись со своим непослушным языком и стараясь, чтобы мой голос не дрожал, я громко произнес:
— Я не виновен!
Рука Мастера предупреждающе легла мне на плечо.
— Как на счет доказательств? — с интересом спросил Рынца.
— Доказательства есть у меня, — опережая мое своеволие, сказал Мастер. — Лоле, он тащил тебя за волосы?
— Да.
— Но ты сопротивлялась и била его по рукам, пыталась освободиться?
— Да.
— Она могла дотянуться только до локтя, — сказал Оружейник, вытягивая руку. — Не выше.
— У Демиана было выбито плечо.
— Он мог упасть до того, как все это началось, он был пьян, как свинья! — Рынца не упустил случая возразить. — Да какое это имеет значение?
— Конечно мог, но для этого нужна определенная сноровка. Сильный, очень сильный или очень точный удар или падение с большой высоты.
Оружейник брезгливо покачал головой, и Рене глубоко кивнула, принимая мнение хозяина дома.
В комнате повисло тягостное молчание. Лоле подняла глаза и смотрела на меня зло и многообещающе. Я с трудом сглотнул слюну.
— Это он, — сказал женщина. — Ваши доказательства ничего не стоят, вы хотите меня обмануть. Я плохо помню, как сопротивлялась, может, мне удалось вывернуться и ударить его.
— Демиан готов раскрыть память, — глухо произнес Мастер.
— Ну-у-у, — протянула Рене. Лоле непонимающе посмотрела на нее.
— Тебе не кажется, что мы узнаем немногое? — осторожно спросила Рене. — Иначе он бы рассказал все сам.
— Он вспомнит, — пообещал маг, — даже то, чего не знает.
— Если кого-то интересует мое мнение, то я считаю это неоправданным, — сказал вдруг Горан, нахмурившись.
— Совершенно верно, — недовольно подтвердила Рене. — Ты собрался свести мальчишку с ума? Он — простой человек, ты забыл?
— Оставь тонкости тем, кто знает, как с ними быть, — раздраженно попросил Мастер. — Ведь согласись, я один из самых сильных магов Форта…
— Так-то оно так…
— А не думаешь ли ты, — вдруг вмешался Анри, — что любое физическое наказание лучше того, что ты можешь с ним сделать?
— А я так думаю, пусть попробуют, — разулыбался Рынца. — Пусть прочистит ему мозги.
— Мне такое решение не нравится, — Анри поднял руку. — Я уже переступил с ним черту. Был зол и едва удержался, чтобы не расправиться с мальчишкой на месте. Но теперь я совсем не уверен…
— Ну тут у нас кажется патовая ситуация? — елейно напомнил Рынца. — Либо мы увидим, что он не виновен, либо мне придется немного пошлифовать его шкуру.
— Есть шанс, что ты справишься, Мастер? — в голосе Оружейника я чувствовал тревогу. — Ты можешь дать нам какие-либо гарантии?
— Кое-какие могу…
— Тогда давай. Я так решила, — велела Рена. Здесь она правила балом, но, если вдуматься, кто еще мог возглавлять подобное действие, как не она, обычная женщина, которая имела вес даже среди магов?
Темнота наполнила комнату, я перестал видеть стол и людей. Непроглядный мрак истек из сущности Мастера, окружил, подбросил меня вверх, будто игрушку. Но теперь это было немного по другому: мой разум был затуманен действием корня, он не испытывал страха и не противился быстрому течению, увлекающему меня за собой.
Где-то во дворах выла собака.
Я ушел от трапезной под нестройные одобрительные хлопки и крики, прошел по улице несколько домов, потом остановился и долго стоял на месте, не в силах справиться с внезапно навалившейся усталостью. Это представление много потребовало от меня, а Оружейник отнял ощущение движения одним лишь взглядом.
Мыслей не было. Я с трудом понимал то, что видел вокруг. Было безлюдно и прохладно, но моим телом владел жар опьянения. Каким-то внутренним чутьем я понимал, что надо всего лишь вернуться к себе в комнату, выпить воды и лечь спать. Тогда все пройдет, хотя утро встретит меня головной болью. Но я не послушался своих предчувствий.
Пошатываясь, я пошел вниз по улице, и дома, сменяющие один другой, казались бесконечными. Я напевал что-то себе под нос, а потом принялся насвистывать детскую песенку о ветре, который ходил ко всем в гости.
Ноги сами вывели меня к внешним воротам, где было совершенно безлюдно. Вода, журча, изливалась с краев бассейна, и я присел на самый краешек под стеной, глядя, как ветер треплет на ветру хвосты факелов.
«Странно, — плеснув немного воды себе в лицо, подумал я, — в центре города развешивают масляные фонари, а под стеной всегда горят факелы. Почему?»
В голове немного прояснилось.
— Зачем я пил? — прошептал я и посмотрел на небо. — Ничего не изменится, ничего не исчезнет, если я убью свой разум. Всякий раз, возвращаясь, я буду видеть то же самое! Надо протрезветь. Возьму-ка я лошадку…
Когда я, пьяно шатаясь, подошел к дверям конюшни, за ними раздались шаги. Я шарахнулся в темноту и замер. Открылась дверь, вышел конюх и подозрительно оглядел двор.
И что он делает в конюшне в такой поздний час? Почему этому человеку не спится? Почему он не находится где-нибудь, где горит огонь и ждут другие люди, почему не пьет и не беседует с ними, готовясь ко сну?
Я решил, что лучше не буду связываться с конюхом и побрел обратно. Мне казалось, что я смотрю на предметы, но не вижу их, все вокруг было нереальным и чужим. Стены домов имели странный красноватый отсвет, и мне чудилось, я стал свидетелем того, как пропитавшая камни города кровь медленно и лениво перетекает внутри неподвластных времени камней.
Я видел движение теней по улицам; мнилось, что кто-то за мной следит, смотрит в спину с ненавистью и злобой.
Город живой. В нем течет кровь, у него есть душа.
Я постоянно оглядывался по сторонам, оборачивался, пытаясь рассмотреть того, кто сверлил мне спину жестким неприятным взглядом, но улица была пуста, и лишь тени, отброшенные неверным факельным светом, плясали вокруг изменчивыми силуэтами.
Город живой и он не отпустит.
Мне казалось, что сам воздух полон ненависти ко мне; понимал, насколько чужд миру, в котором оказался. А он, непрерывно глядящий в меня, хотел одного.
Мести.
Где же ты? Кто ты?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});