за нами, он увидит нас на расстоянии дневного перехода. Здесь негде спрятаться.
Это было правдой. Но Хуэй чувствовал жгучий гнев капитана гиксосов, который, как он знал, должен был закипать с того момента, как варвары обнаружили, что двое мужчин ночью сбежали из лагеря. Если Кхиан решит преследовать их, наказание будет быстрым и жестоким.
- Мы близко? - спросил Хуэй.
Фарид посмотрел через пустую равнину в туманную даль.
- Ты видишь пункт нашего назначения?
- Нет.
- Тогда не трать свое дыхание, задавая дурацкие вопросы.
Пустынный скиталец еще раз склонил голову и стал искать в пыли призрачный след. С каждым шагом он проявлял себя как отличный следопыт. Предоставленный самому себе, Хуэй уже давно затерялся бы в пустыне, став пищей для стервятников, которые проносились над ним.
Хуэй перевесил украденный лук гиксосов на спину - единственный шанс купить свою безопасность, надеялся он.
- Мы не могли остаться, ты же знаешь.
Фарид хмыкнул.
- По всей вероятности, мы погибли бы в первые же мгновения битвы, - настаивал Хуэй.
Странник молчал, а потом сказал: - И ты все еще думаешь, что этот твой план менее опасен?
- Я не сомневаюсь, - сказал Хуэй. - Мы купим себе путь, и тогда мы будем защищены.
Фарид снова хмыкнул и погрузился в молчание.
Пустынный странник доверился Хуэю, и боги знали почему. Но он должен был надеяться, что, несмотря на риск, все закончится хорошо.
***
- У тебя есть природная способность приводить мужчин в гнев. Тебе не нужно стараться.
Разбойники ринулись вперед, издавая леденящие кровь вопли. Они были охотничьей стаей, готовой разорвать свою добычу на части. Хуэй вглядывался в лица, искаженные убийственной яростью. Воины гиксосов были сильными, гибкими, каждый аспект их тела был создан для битвы и убийства. По сравнению с ними эти бандиты были разношерстной группой - без зубов, без глаз, без пальцев, с грязными лицами, изрезанными шрамами, в одеждах, которые были немногим больше, чем лохмотья, испачканные кровью и грязью. Однако они были не менее страшны.
Хуэй стоял на своем, пока группа кружила вокруг него и Фарида, в ушах у него звенело от их криков.
Хуэй широко развел руки и начал объявлять: - У нас....
Дубинка треснула его по голове, и его мысли понеслись прочь.
Ощущения убывали и накатывали, как прилив. Земля пронеслась под ним охристым пятном, и Хуэй понял, что его несут лицом вниз. Яростные голоса гремели и затихали. От него пахло потом, экскрементами, мочой и земляной вонью нестиранной одежды.
Мир был хаосом, пока он не почувствовал, что проходит среди палаток, и его мысли снова начали обостряться. Он повернул голову, чтобы посмотреть, в безопасности ли Фарид, но кулак врезался в основание его черепа, и он обмяк.
Наконец Хуэй вдохнул холодный древесный дым и рухнул на землю рядом с кучками серого пепла потухшего костра. На протяжении всего этого ему удавалось удерживать свой лук. Бормотание усилилось, тон сменился с ярости на насмешку. Он вытянул шею, чтобы посмотреть на танцующие лица и размахивающие над головой ножи. Чья-то нога врезалась ему в ребра, и он вжался лицом в твердую землю. Он услышал звук харкания, и на него полилась мокрота.
Через мгновение шум стих. В наступившей тишине Хуэй услышал хруст приближающихся ног.
- Почему ты решил умереть? - В голосе слышалось презрение.
Хуэй поднял глаза, морщась в ожидании новых ударов. Но толпа бандитов, окруживших его, застыла в почтении, повернув головы к новоприбывшему.
Солнце висело за головой вождя, и Хуэй прищурился от яркого света. Повелитель Сорокопутов переместился, чтобы заслонить свет, чтобы его пленник мог видеть, кто собирается покончить с его жизнью.
Хуэй застыл от ужаса, и ему вспомнился тот момент, когда он наблюдал, как нож перерезает горло его другу Кики.
Он смотрел в лицо Басти Жестокого. Тот же крючковатый нос, те же черные глаза и загорелая кожа. Этот намек на кровь хабиру. Высокий и худощавый, в безупречно белом одеянии, которое сияло рядом с грязными лохмотьями его людей, Басти смотрел на него, плотно сжав губы в густой черной щетине бороды.
Хуэй ждал, когда на лице повелителя Сорокапутов засияет свет узнавания. Рявкнувший приказ и падающий клинок, который перерубит ему шею.
На самое короткое мгновение глаза сузились, брови сдвинулись. Возможно, проблеск узнавания? Но затем черты лица вождя расслабились, и неуловимое воспоминание ускользнуло.
Но что будет в грядущие дни? Вспомнит ли этот могущественный вождь в какой-то момент о каком-то ничтожестве, укравшем камень Ка, их самое ценное достояние?
Собравшись с духом, Хуэй поднялся на ноги. Он почувствовал, как вокруг него собирается толпа головорезов. Эти темные глаза остановились на нем, и он почувствовал, как его страх превращается в незнакомый холодный гнев. Он вспомнил бесчувственное выражение лица Басти, когда тот высасывал жизнь из Кики, отбрасывая тело его друга в сторону, как будто это были остатки поспешной трапезы. Он хотел отомстить за этот жестокий поступок и понял, что в нем начинают пробуждаться многие другие, не менее убийственные мысли, о существовании которых он и не подозревал.
Это были страсти, которые бушевали в нем, и у него были навыки, дополняющие его ярость. Терпение. Хитрость. Решительность.
- Я вне закона, - сказал Хуэй. - Один из самых страшных во всем Египте...
- Вне закона, говоришь. - Басти улыбнулся, потакая ему.
- В Лахуне, на западе, я убил человека, который причинил мне зло. Я перерезал ему горло и сделал то же самое с его другом, который преследовал меня в поисках мести. Власти охотились за мной вдоль Нила, в городах Нижнего Царства и здесь, на Синае, и я всегда ускользал от них, потому что мой ум превосходит их. - Хуэй постучал себя по лбу.
- И почему ты рискуешь своей жизнью, приходя в мой лагерь?
- Я пришел, чтобы присоединиться к вам.
Басти рассмеялся.
- Мы самые страшные люди во всем Египте, - сказал вождь. - Ты думаешь, у тебя есть все, что нужно, чтобы быть Сорокапутом? - Он оглядел Хуэя с ног до головы. - Я думаю, что нет.
- Моя кровь холодна. Я не откажусь от убийства ни одного мужчины,