сказала, что у них там какая-то авария и что починка может занять некоторое время. Выходит – курьеров надо слать…
Я, специально никого не предупреждая, сделал вид, что только сейчас вспомнил о проблеме. Легонько хлопнув себя по лбу, подошел к аппарату и, когда там подняли трубку, сразу сказал:
– Девушка, позовите к телефону стоящего рядом с вами бойца. – А через несколько секунд, дождавшись басистого «Слухаю», сказал: – Здесь «Полярный лис». Восемь, три, один, шесть, три. Признал?
Еще какое-то время ожидания (видно, морпех сверялся с таблицей), и бас радостно ответил:
– Так точно, тащ командир!
– Хорошо. Значит, слушай приказ – с этого номера в ближайший час соединять со всеми абонентами. Через час, если надо будет, я продлю. Как понял?
С той стороны ответили, что все ясно, и, повесив трубку, я жестом предложил генералу снова подойти к телефону. Неопределенно хмыкнув, тот вновь взялся за аппарат. В этот раз все получилось, и пока Березовский раздавал указания, приблизившийся полковник наконец-то представился:
– Начальник контрразведки третьего Херсонского корпуса полковник Слуцкий Григорий Петрович.
А сам внимательно отслеживал мою реакцию. И, по-моему, даже удивился, когда я, козырнув в ответ, протянул руку. Пожимая ладонь, он осторожно поинтересовался:
– И что – вас не смущает моя должность?
Я удивился:
– С чего это она должна меня смущать? Работа важная и нужная, требующая очень грамотного подхода. Мне это хорошо известно, потому что в свое время упарился, подходящего человека себе на эту должность разыскивая.
Слуцкий понимающе кивнул:
– Да-да… – и хитро прищурившись: – Наверное, искали человека с большим опытом подпольной деятельности? Ведь где «про», там и «контра».
Пришлось возразить:
– Вы правы, но не во всем. Матерых подпольщиков все-таки лучше использовать как резидентов, при ведении агентурной разведки в тылу противника. Тут их опыт будет очень кстати. А военный контрразведчик должен обладать несколько иными навыками. Вот мне и посчастливилось найти такого. Грамотный, хваткий и с большим опытом успешной работы. Про него даже в газетах года два назад писали. Целую немецкую сеть вскрыл.
Полковник застыл:
– Погодите… Вы хотите сказать, что в вашей бригаде мало того, что есть должность начальника контрразведки, так ее еще и занимает офицер? При этом ранее работавший по тому же профилю?
Фыркнув, я ответил:
– У меня треть бригады бывшие офицеры. На разных должностях. Ну а Тарасу Григорьевичу, как профессионалу, сам бог велел контрразведывательную службу возглавлять.
Тут Слуцкий вообще замер. А встряхнувшись, неуверенно уточнил:
– Погодите… Вы сказали Тарас Григорьевич? Про которого в газетах писали… А фамилия у него случайно не Нетребко?
– Он самый. А что – знакомы?
Контрик, хлопая глазами, какое-то время глядел сквозь меня и наконец отмер:
– Не может быть! Мы же с ним вместе… – но взяв себя в руки, уже деловито спросил: – Вы сказали, что у вас много офицеров. Но я совершенно не понимаю, как красные такое вообще могли допустить? Ведь у нас здесь, осенью, офицеров совсем не привечали. А в Крыму, говорят, вообще ужас какой-то творился. Флотские нижние чины бессудно уничтожали всех, у кого были погоны со звездочками.
Я мрачно хмыкнул:
– В прошлом году, осенью, произошло покушение на товарища Жилина. И вы имели дело с рьяными последователями этих самых покусившихся. Охреневшими от крови и безнаказанности. Плюющими на то, что будет со страной и с народом. Но с весны восемнадцатого выздоровевший Жилин опять приступил к работе, и все стало постепенно меняться. Нормальных людей, вроде нас, становится все больше и больше. И диких «революционеров» самых разных мастей мы стараемся приводить в чувство. Иногда даже пулей… – сделав вид, что несколько вспылил, прошипел: – А то придумали, сволочи, Россию на кусочки раздергивать, да людей почем зря гнобить, прикрываясь красивыми лозунгами! – И уже спокойно продолжил: – Поэтому к нам пошел большой приток самого разного народа. В том числе и офицеров. – Тут, словно вспомнив о незначительном, добавил: – Вот буквально намедни, перед рейдом, добровольцев от Антона Ивановича по батальонам распределял…
Тут я, конечно, нагло передергивал относительно причин прошлогодней вакханалии. Но читать лекции здесь и сейчас вовсе не собирался. Это дело Лапина. Моя задача – смущать умы, совершая такие «точечные вбросы». И вроде удачно получается. Вон как контрик-то завис, пытаясь осмыслить услышанное. Ну а что? Я ведь ему сейчас влил неявный тезис о «единой и неделимой». Отметил роль жилинцев (не каких-то там абстрактных революционеров или даже конкретных большевиков, а именно большевиков-жилинцев) для организации нормальной жизни в стране и заполировал известием о том, что офицеры вполне комфортно могут служить в Красной армии. Ну а вишенкой на торте стало упоминание служащих в бригаде добровольцев от Деникина. И ведь что характерно – ни словом не соврал.
Правда, полковник все-таки выразил сомнение относительно деникинцев. Ну я и пояснил, что в результате переговоров на время войны с Четверным союзом в помощь армии Российской Советской Социалистической Республики, для борьбы с оккупантами был отправлен офицерский полк добровольцев. Который вполне успешно сражался плечом к плечу с бойцами Красной армии на Крымском фронте. Теперь полк, возможно, вернется обратно, а может быть, просто вольется в действующую армию. Вольется, потому что немцы ушли, зато на их месте осталась масса разнородных сепаратистов, которые уже объявили себя отдельными государствами и просто так власть не отдадут. Тут я сделал указующий жест ладонью в сторону собеседника, и Слуцкий (вот ей-богу!) покраснел.
А справившись с собой, поджав губы, сказал о том, что гетман Скоропадский уже издал декрет о федерализации и будущем объединении с Россией. Тут я негромко рассмеялся:
– Ну да, конечно. Сначала он активно поддерживал украинцев, позволив им создавать боевые отряды, насыщая их националистически настроенным личным составом, а теперь будет это героически превознемогать? Бросьте! Лично я даю гетману недели три, не больше. А потом его сметут. Как раз те, кого он так пестовал. Пусть даже и вынужденно.
Полковник гневно выпрямился:
– Мы, русские офицеры…
Но я не дал договорить:
– Ага. Пан полковник, русские сейчас вон там, – я показал большим пальцем себе за спину. – А у вас нижние чины состоят из казаков, роевых, гуртовых и прочих бунчужных. Да что говорить – даже офицеры у вас и те поделились. Весь младший комсостав почти сплошные «щеневмерлики». И когда вблизи нарисуется тот же Петлюра, они будут делать с прорусски настроенными офицерами такое, что крымская резня цветочками покажется. Или у вас есть какие-то сомнения в бойкости «небратьев»?
Тихонько подошедший и внимательно слушающий нас Санников привычно кашлянул, привлекая внимание, и поинтересовался:
– Извините, господин Сварогов, мне понятно почему «щеневмерлики». Но почему «небратья»?
Я охотно пояснил:
– Так у них же стихотворцев немерено. Вот одна местная поэтесса и написала стихи, полностью определяющие будущие взаимоотношения с украинцами, которые русские восприняли как руководство к действию. Начало звучит так: «Никогда мы не будем братьями. Ни по родине, ни по матери. Духа нет