Ласточкиной, и для меня. Вроде убедил, правда из меня каким-то мистическим образом было вытянуто обещание, что вне вражьих тылов мы будем вместе. То есть Елена станет служить в медчасти бригады.
Ну, в общем-то, она где-то права. Дома как такового у нас нет. Родственников, у которых можно было оставить будущую супругу, тоже нет. Пребывать в одиночестве невыносимо. Заводить каких-то новых знакомых в отсутствие жениха – это нонсенс. Постоянно отираться у четы Сталиных неприлично. При этом время беспокойное, а беззащитную девушку обидеть может любой. А бесконечно отвлекать охрану для ее сопровождения нерационально.
Так… еще раз мысленно перебрав пункты убеждения, согласился, что все очень логично. И возразить-то язык не повернется. Но чувствую, что меня все равно где-то охмурили. Прямо как ксендзы Адама Козлевича[24]. Наверное, из-за слов относительно «беззащитности». И глазки при этом, как у кота из «Шрека». Но я хорошо помню тот московский переулок с трупами и разъярённую Ленку с пистолетом. Да и родичей Чендиева она только чудом не завалила…
Эх! Нет у меня опыта семейной жизни. Опытный муж все эти кружева на раз бы раскусил. А тут и не возразишь… Ладно, значит, будем действовать согласно древним заповедям – «спорящий с женщиной сокращает свое долголетие». Восточные философы глупость не скажут, а я и так себе очень хорошие условия отстоял. Насчет того, что в рейды с нами она ходить не будет, оставаясь за доктора с частью тыловых служб бригады в ППД. И это правильно, а то перекинут морпехов на другой участок, а Аленка что – так и останется в центральном госпитале Крымского фронта? Нафиг мне такая радость нужна? Тем более что ощущал за собой некоторую вину из-за женитьбы. Обещал, что действо состоится сразу после рейда, а тут опять пришлось откладывать. Ведь хотелось не просто бумагу получить, а сделать все красиво. Но для «красивостей» времени пока не было. В общем, придя к внутреннему консенсусу и повеселев, мы отправились в штаб оформлять перевод. Ну а потом пришлось плотно заняться работой.
* * *
Стоя вместе с командирами подразделений на берегу, мы мрачно глядели на перекатывающие волны. Ветер с мелким дождем тоже радости не добавлял. В раздражении сжав кулаки, я думал: ну почему так? Что за хрень творится? Ведь такая погода в моем времени характерна для ноября. А тут всего октябрь, и вот гляди ж ты… Хотя местные говорят, что подобная байда уже года три как происходит. В прошлом году, дескать, еще хуже было. Но это ладно, только вот мне сейчас что делать?
Буденный, словно услышав мои мысли, выразился кратко:
– На хрен! Я своих коней в эту кашу не суну. Не выдержит скотинка. Да и казачки изблюются…
Остальные поддержали в том смысле, что на таких волнах блевать сумеют не только сухопутные буденновцы, но и не менее сухопутные морпехи. При этом балтийская братва, гордо поглядывая на остальных, гарантировала бодрость профессиональных «соленых», но я им не особо верил. Да и морячков у меня уже меньше половины, так что сие не показатель.
Но это все мелочи. Пусть хоть весь корабль загадят. Главное в том, что при таком волнении мы просто не сможем высадиться. Тем более что не в порт пойдем, а десантируемся километрах в двадцати от города. Тут стоящий справа Михайловский, натягивая капюшон плащ-палатки поглубже, задумчиво протянул:
– Что-то мне морской путь совсем перестал нравиться. Понятно, что моторесурс с горючим сбережём. Да и быстро получится… Но во время высадки можем и технику, и людей утопить. – После чего, повернувшись ко мне, просительно выдал: – Командир, может, лучше сушей? Там, во всяком случае, все от нас зависеть будет. Да и какие опасности могут быть? Крупных сил противника на этом участке просто нет.
Народ затих в ожидании ответа, а я, подумав пару секунд, рубанул:
– Ждем еще два дня. Время пока есть, тем более что организм Григоращенко[25] обещает погоду. Но при этом быть готовыми к выдвижению своим ходом. То есть в любом случае в четверг выходим. Командирам подразделений еще раз проверить готовность матчасти и личного состава. – Подумав, добавил: – Если что не так – мехом наружу выверну и огорчусь до невозможности.
Народ проникся, и пока они гомонили, я, сплюнув по ветру, боролся с внутренней жабой. Ведь помимо всего прочего, «контрабасам» за проводку до места высадки задаток уже выдан. А они, сволочи, берут золотом. Да дорого так… И торгуются эти греки, будто в последний раз! Понимая, что Чуру особо деваться некуда. Дело в том, что нам ведь не просто любая точка берега годилась. Нужна была спокойная от морского волнения бухта. Желательно скрытая от посторонних глаз. И очень желательно с причалом, а то мои ухари с легкостью перетопят половину техники. Поэтому пришлось раскошелиться. А то местные мореманы все что-то не то предлагали. Вроде и место хорошее, да причала нет. Или есть причал, но туда только шаланда без кефали пристать может. У «контрабасов» же все по-взрослому.
Хотя я подозреваю, что они сдают что-то не свое. Ведь их шаландам никакие причалы не нужны. Они же не пароходами контрабанду возят? Эти люди просто хорошо знают нужные места и продают их (лохам вроде меня) за очень хорошую цену. А если шторм продолжится, получается, что деньги мною выкинуты зря. Точку-то ребята уже указали… М-да… печалька, но ничего не поделаешь. Погодой я управлять не умею.
* * *
Но этой же ночью шторм пошел на убыль, а на следующий день, крепко пожав руку безошибочному в прогнозах Григоращенко, дал распоряжение готовиться к посадке. В принципе, это дело было уже отработано, поэтому грузились без особых эксцессов. С руководством все так же было обговорено, и вот, обняв на прощание невесту, подмигнул ей:
– Ну что ты, краса? Чего глаза на мокром месте? Я же ненадолго. Ты и соскучиться не успеешь. Тем более скучать времени точно не будет. Тебе еще медпункт организовывать надо.
Та, шмыгнув носом, печально улыбнулась:
– Я знаю. Мы с Матвеем Игнатьевичем это уже обговаривали. – А потом вдруг вцепилась в меня с какой-то не женской силой, шепча на ухо: – Береги себя! Слышишь?! Береги!
Не найдя что ответить, просто прижал девчонку к себе, а уже через минуту взбегал по трапу на палубу, а потом долго стоял на корме, глядя на ее уменьшающуюся фигурку… И виноват тут был не только романтический настрой или невыразимо приятное чувство, что тебя кто-то ждет. Нет, мне что-то вспомнились ее слова, сказанные тем утром, когда она в бригаду просилась. После монолога убеждения, когда я уже дал добро, она просто радостно щебетала, всячески расхваливая меня. И