поражение и попросить счет. Наоми почувствовала сильный прилив благодарности за то, что он продолжал вести себя так, будто это свидание оставалось нормальным, несмотря ни на что.
Хотелось бы ей списать трусость на свою молодость и глупость, но Наоми понимала, что это не оправдание.
– Ничего подобного. Я выбежала из ее дома и больше не отвечала на ее звонки.
Очевидно, Джос уже двигалась дальше и успела обзавестить женой, но Наоми лучше других знала, что хорошие события, происходящие с человеком, неспособны вмиг перекрыть плохие. Время, может, и лечит раны, но, исходя из опыта Наоми, не так быстро, как хотелось бы.
– Значит, это ваша первая встреча с тех пор… Ого. – Глаза Итана расширились, голубой цвет заиграл более яркими красками, чем обычно. – Но… если во всем остальном у вас не было проблем, если к тому времени ты уже справилась со своим прошлым, то почему не справилась с этим?
Желание сменить тему так и рвалось из нее, но как же быть с тем, что она преподносила своим студентам?
Иногда на первых свиданиях говорят на довольно серьезные темы, неважно, готов ты к этому или нет. И о чем говорит факт того, что они разбередили старые раны? Об их совместимости или же о ложной близости, которая неумолимо рухнет при первых же признаках настоящего напряжения?
– Я стала бы ужасной женой, – сказала она ровным тоном, пытаясь казаться равнодушной.
– Ты же это не всерьез?
– С чего ты взял? – Она смяла салфетку в кулаке. – Я эгоистична и жестока. Большую часть времени предпочитаю быть одна, нежели проводить его с другими людьми, даже с теми, кого люблю. Никогда не церемонюсь, даже когда стоило бы.
– Наоми…
Но она еще не закончила. Говорить о своих недостатках, демонстрировать их здесь, на публике, было подобно испытанию огнем, и значительная часть ее существа наслаждалась этим жжением.
– Я неаккуратная. Не умею готовить. Вечно забываю предупредить, когда задерживаюсь на работе. – Наоми глубоко вздохнула. Она выложила ему уже практически все. Пусть он взвесит, оценит и решит, стоит ли она риска. – В общем, я просто никому не доверяю. Особенно самой себе.
– Понятно. – Одним большим глотком Итан опустошил свой бокал. – Позволь поинтересоваться: почему, по-твоему, я хочу быть с тобой?
– Потому что для тебя это в новинку? – В ее голосе все еще слышались поддразнивающие нотки, но уже не так явно.
– Попробуй еще раз.
– Хочешь перепихнуться со мной? – предположила она уже более весело.
Уголки его губ слегка дернулись.
– Это не главное.
– Пагубное любопытство?
– Наоми, – повторил он.
Она рассеяно играла со своим локоном.
– Хм?
Итан откашлялся.
– Я хочу поговорить о Боге.
– Ох, – вздохнула она, имитируя раздражение. – Вот как.
Он несколько раз перевернул вилку, разрывая зрительный контакт, словно его терпение было на пределе.
– Обещаю не делать так слишком часто. Я буду спокойной.
– Интересно на это посмотреть.
Это вызвало у нее легкую улыбку.
– Тогда вперед, ребе Коэн. Расскажи мне что-нибудь о Боге.
– Хорошо. – Он смахнул волосы с глаз. – Есть один еврейский метод медитации, о котором я читал. Называется «Хуса», что переводится как «сострадание к чему-то несовершенному». Хуса – это принятие, лишенное осуждения. Такую любовь испытывает художник к своему творению, даже признавая его несовершенства. Во время медитации мы в молитве просим Бога о познании «Хусы». – Итан понизил голос до шепота. – «Душа эта – Твоя, тело – творение Твое, о Хуса, прояви сострадание к созданию Твоему».
Наоми откинулась назад и попыталась перевести дыхание. Его слова задели ее за живое.
– Возможно, немного неудачно, но я пытаюсь донести, что ты бесценна, – сказал Итан. – И не вопреки, а благодаря всему тому, что, по твоему мнению, сделало тебя хрупкой.
Наоми опустила голову и принялась жевать ужасный хлеб, только чтобы выиграть время для ответа.
– Всю сознательную жизнь я ходила к психологу, чтобы научиться любить себя, потому что верила, что если полюблю, то не стану ни в ком нуждаться. Но это не так работает, верно?
– Нет, не думаю, – отозвался он мягко.
Наоми была так… потеряна из-за этого мужчины. Без карты, без компаса. Просто потеряна.
– Я начинаю думать, что все эти годы эмоционального истощения только усилили мой голод. Так что да, я согласна на Божью любовь. Если, конечно, предложение еще в силе.
– В силе, – подтвердил Итан.
Наоми подавила желание спросить, был ли Бог единственным, кто предлагает ей любовь.
– А обязательно любить все свои творения? Мои первые работы не так уж и хороши.
– Обязательно, – сказал он. – Хотя бы немного, потому что это создано с твоей помощью.
– Тогда ладно. – Она забросила ногу на ногу. – Я постараюсь полюбить весь свой хлам, если вы с Богом думаете, что это так важно. Я буду как чертов Оскар Ворчун.
Взгляд Итана потеплел.
– Могу я позаимствовать эту аналогию для проповеди?
– Без проблем, – ответила она и, подавшись вперед, наклонила голову, намекая этим самым на поцелуй. – Но я требую оплаты вместо указания авторства.
– Боюсь, мы сейчас на мели. – Из теплого его взгляд превратился в пылкий и голодный. – А знаешь, давай просто… уйдем.
– Я так понимаю, ты не собираешься везти меня домой, где я могла бы пошалить с тобой?
Итан положил на стол пару купюр, после чего встал и протянул ей руку.
– Есть только один способ узнать об этом.
Глава 21
Итан и раньше приглашал девушек к себе домой. Ключевое слово – «раньше».
До того как он стал раввином. До того как встретил Наоми. До того как начал мечтать о будущем, казавшемся одновременно и судьбоносным, и бесконечно сложным.
Его дом, примостившийся на холмах Санта-Моники, не был типичной холостяцкой берлогой. У него не было ни мини-бара, ни стереосистемы, которая стоила бы дороже машины. Книги занимали бо́льшую часть жилой площади. На самом деле вся