Напротив: уже несколько часов она чувствовала глубокую симпатию к этому молодому человеку, Филиппу Бейлю, симпатию, порожденную привязанностью, которую он питал к ее отцу. Она уже смотрела на него как на связующее звено между собой и своим отцом – графом д'Энграндом; роль, которую он взял на себя, представлялась ей столь же трогательной, сколь и благородной.
Таковы были еще смутные мысли, которые можно было бы прочитать в глазах Амелии, устремленных на маркизу де Пресиньи.
IX
ГРАФ Д'ЭНГРАНД
Согласно уговору в тот же вечер в Клубе Филипп встретился с графом д'Энграндом.
Старый дворянин стоял, прислонившись к камину, и разговаривал с двумя или тремя своими ровесниками.
Он раз говаривал дипломатически – к 1845 году это вошло в моду во Франции.
Загадочное соединение различных соображений заставило его склониться к новым идеям; старые товарищи в шутку утверждали, что он шагает в ногу с веком, чтобы казаться моложе, чем он есть на самом деле.
Незадолго до появления Филиппа Бейля разговор зашел о женитьбе одного правого депутата на наследнице великого имени и столь же великого состояния. Депутат же обладал только талантом и поддержкой Двора. Таким образом, свадьба эта вызвала истинный содом в квартале, именуемом аристократическим предместьем.
Один граф д'Энгранд стоял па том, что дело это вполне естественное. Это вызвало всеобщее возмущение.
– Граф, вы становитесь то ли мистификатором, то ли софистом,– сказал один из его собеседников.
– Да нет же, клянусь вам! Я честный человек.
– В таком случае вы становитесь демократом.
– Опять громкие слова! А все из-за того, что я не всецело на стороне «Ежедневной газеты»!
– Но ведь это же невозможный мезальянс!
– Пустые слова!
В эту самую минуту появился Филипп Бейль.
Граф д'Энгранд поздоровался с ним, пожав ему руку и улыбнувшись, но не прерывая разговора.
– Не верю я ни в какие мезальянсы,– продолжал он.
Филипп, пораженный таковым вступлением, принялся внимательно слушать.
– Или, вернее,– продолжал граф,– мезальянс существует во все времена и во всех видах. А в иные эпохи это даже проявление хорошего вкуса.
– Покорно благодарю!
– Именно мезальянсы помогли дворянству выжить и помогают по сей день.
– Как так?
– Они соединяют дворянство с остальными сословиями, спасая это самое дворянство от его величественного одиночества. Если бы не было мезальянсов, последний маркиз, возможно, существовал бы сегодня только в музеях восковых фигур.
– Ох, д'Энгранд! И это говорите вы! А ведь вы чуть не ребенком поступили в армию принца Конде!
– Верно, и если бы еще существовала армия принца Конде, я снова поступил бы туда, но, насколько мне известно, ее уже не существует.
– Это не имеет значения!
– «Готский альманах»[47] не является для меня сводом законов общества, хотя нельзя не признать, что труд этот достоин всяческого уважения.
– Стало быть, граф, вы ничего не имели бы против, если бы вашим зятем стал простолюдин?
– А почему бы и нет?
– Скажем, сын купца?
– На здоровье! К тому же разве у меня нет возможности поднять его до себя? Ничего нет легче, чем сделать его, к примеру, бароном.
Раздались смешки, и собеседники с иронией произнесли имена нескольких баронов новейшей формации.
– Э, через четыреста лет это дворянство не уступит нашему! – продолжал граф.– Лишь бы только их потомки совершали мезальянсы!
– Граф, вы предаете наши принципы!
– А вы, стало быть, хотите, чтобы я всю жизнь потратил на то, чтобы стоять на посту и стеречь наши устои.
– Черт знает, что вы говорите!
– Пусть черт знает что! Но если даже я окончательно упаду в ваших глазах, я все же сделаю вам некое последнее и чистосердечное признание.
– Ну, ну!– сказали слушатели.
– Я, граф, я, крестник принца крови, я, д'Энгранд, жалею только об одном.
– О чем же?
– О том, что я сам не совершил мезальянса!
Пустив эту последнюю стрелу в свою жену, граф расстался со своими собеседниками и подошел к Филиппу Бейлю.
Филипп слушал его с безграничным изумлением, а некоторые фразы графа едва не довели его до обморока.
Они прошли в маленькую гостиную.
Граф бросился в кресло.
Лицо его никогда еще не было таким веселым и таким хитрым.
– Ну как?– спросил он, потирая руки.– Видели вы графиню?
– Да, граф.
– Превосходно!
– Я имел честь целых полчаса говорить с ней о ваших делах и о вашей просьбе.
– Целых полчаса! Тьфу ты, пропасть! И моя жена согласилась слушать обо мне целых полчаса?
– Пожалуй, даже больше.
– Но вы, конечно, потерпели неудачу?
– Да,– отвечал Филипп тоном глубокого сожаления.
– Так я и знал!
Граф глубже уселся в кресле, причем вид у него был самый счастливый, так что Филипп посмотрел на него с изумлением.
– Позвольте вам заметить, граф, что, если вы это предвидели, значит вы заранее не доверяли и моему усердию, и моему красноречию,– снова заговорил Филипп, слегка задетый этим наигранным равнодушием, противоречившим его прежнему увлекательному плану.
– Я ни в чем вас не обвиняю, мой юный адвокат! Я уверен, что вы все сделали как нельзя лучше. Но жена-то, жена! Как она вам показалась? Не правда ли, она высокомерна, этакая Ментенон[48]?
– Графиня держится с большим достоинством… и она совершенно непреклонна.
– Это верно. И это достоинство имеет для меня самые печальные последствия. Как только я вспоминаю о жене, у меня возникает жгучее желание открыть лавку тканей, подобно Мирабо, или подписаться на журнал, руководимый господином Одилоном Барро[49]… А мою дочь вы тоже видели?
– Да, граф.
– Ах, вот как! И вы с ней разговаривали?
– Не больше пяти минут.
Граф взглянул на него.
– Эти цветы она просила передать вам,– продолжал Филипп, протягивая графу букетик Амелии.
– Милое дитя!– прошептал граф и несколько раз поцеловал цветы.– Она красива, как по-вашему?
– Я был ослеплен ее красотой!
– А сколько ей лет, как вы думаете?
– Лет восемнадцать,– ответил Филипп.
– Ей только шестнадцать. Ах, это живой, прелестный контраст с ее матерью! Ее улыбка освежает душу, ее голос несет в себе утешение. Я люблю ее… до такой степени, что стал поэтом!
– Она грустит, что совсем вас не видит.
– В самом деле? – спросил граф, в душе которого взыграла самая искренняя радость.– Это не моя вина. Мы с графиней бываем в разных домах, что, впрочем, вполне понятно. Однако несколько раз благодаря госпоже де Пресиньи, этой превосходной родственнице, я тайком встречался с Амелией, и об этих кратких мгновениях я храню самые дорогие воспоминания. Ах, вы счастливец! Вы видели мою дочь и можете увидеть ее, когда захотите.