Читать интересную книгу История военного искусства - Ганс Дельбрюк

 Мы видим, как эта тактика вполне соответствует составу армии: рядовому ничего не остается делать самому, ему надо только слушаться: он идет, маршируя в ногу, имея справа - офицера, слева - офицера, сзади - замыкающего; по команде даются залпы, и, наконец, врываются в неприятельскую позицию, где уже не ожидается действительного боя. При такой тактике добрая воля солдата, если он только остается в руках у офицера, не играет особенной роли, и можно было рисковать подмешивать в строй чрезвычайно разношерстные элементы.

 О той быстроте, с которой один залп следовал за другим, создались легендарные представления; так, например, генерал фон Бернгарди в труде "Современная война" (1912 г.) пишет, что прусская пехота в XVIII веке давала до 10 выстрелов в минуту. Но ведь это настолько очевидная невозможность, что невольно возникает предположение, что автор разумеет в данном случае не отдельные выстрелы солдата, а залпы плутонгов, т.е. не один и тот же взвод выпускал 10 выстрелов в минуту, а батальон давал 10 плутонговых залпов в одну минуту. Однако, по преданию, действительно считают, что каждый единичный солдат мог выстрелить если не десять раз в минуту, то - восемь раз. В действительности во время Семилетней войны максимум скорости, которой достигали при залпах боевыми патронами по команде, был 2-3 выстрела в минуту, а позднее, в обрез, - 4.

 Пехотное ружье било на незначительное расстояние, примерно на 300 шагов; на 400 шагов почти не было попаданий80.

 Наиболее трудную проблему представляло ведение огня при наступлении, что и в наше время, при рассыпном строе, остается также проблемой. Идеал заключался в том, чтобы при постоянном продвижении вперед попеременно останавливать плутонги и открывать ими огонь. Но это в серьезном деле было невыполнимо, ибо опыт показал, что раз воинская часть остановилась для того чтобы открыть огонь, ее трудно снова привести в движение, а в период между второй и третьей Силезскими войнами составилось представление, что лучше всего вести пехоту в атаку без выстрела и применять огонь лишь для преследования или для обороны. При этом подготовка атаки огнем выпадала на долю легких батальонных орудий, которые следовали за пехотой, перетаскиваемые самой прислугой. Так как действенность ружейного огня не распространялась далее 300 шагов, а регулярный огонь должен был открываться лишь с 200 шагов, у австрийцев даже только в 100 шагах81, то невольно напрашивается вопрос, раз уже подошли на такое близкое расстояние, не лучше ли сразу броситься в атаку, вместо того чтобы, открывая огонь, остановиться и образовать удобную мишень для неприятельского огня. Маршал Саксонский в своих "Мечтаниях" ("RRveries"), вдохновивших Фридриха при написании им поэмы о военном искусстве, предлагал атаковать без стрельбы. Принц Мориц фон Дессау мечтал (1748 г.) о том, чтобы хоть раз в жизни получить приказ его королевского величества "атаковать неприятеля, не заряжая ружей". Действительно, в начале Семилетней войны Фридрих отдал приказ атаковать без выстрела, а в исследовании Военно-исторического отделения Большого Генерального штаба, и еще резче в "Mili^r-Wochenblatt" (1900 г., No 40, столбец 1004), высказано было мнение, что этим произведен был самый коренной и притом гибельный переворот в боевых приемах немецкой пехоты, какой она когда-либо переживала; то было роковой ошибкой короля. Страшные дни под Прагой и при Колине засвидетельствовали это неопровержимым образом. Однако другой референт в том же журнале (No 94, столбец 2131) справедливо возражал82, что ведь король, запрещая открывать огонь, вероятно, действовал с большим запросом, чтобы получить хотя бы что-нибудь; он хотел, по возможности, ограничить огонь, но имел в виду, что если иначе нельзя, то войска все равно будут стрелять. Уже под Лейтеном атака вновь велась со стрельбой, а в декабре 1758 г. король категорически отвергнул атаку без огневой подготовки. Следовательно, запрещение открывать огонь не являлось ниспровергающим основы изменением тактики, а скорее - экспериментированием над задачей, для которой не существовало ясного, рационального решения.

 К этому можно добавить, что, согласно заслуживающему внимания преданию83, несмотря на ураганный огонь пруссаков, потери, которые они наносили им противнику, были не больше тех, которые сами они несли от неприятельского огня.

 1лавные выгоды, полученные прусской армией из упражнений в стрельбе, имели такой же косвенный характер, как и выгоды от муштровки и строевых учений, и заключались в дисциплинированности, в привычке к строю и в сплоченности тактических единиц.

 После того как от квадратных построений пехоты перешли к тонким строям, пришли к убеждению, что одна линия легко могла быть разорвана или прорвана; поэтому стали строить пехоту в две линии, одна за другою. Мы познакомились с линейным боевым порядком как с продуктом второй Пунической войны. Происхождение и развитие линейной тактики в древности и в новое время различны, однако смысл и цели этого порядка, несмотря на различие в вооружении, одни и те же. Правда, вторая линия не в состоянии пустить свое оружие в ход, но она находится под рукой, чтобы заполнить бреши в первой84, подкрепить слабые места, выйти на фланг и в случае нужды отразить атаку с тыла. Чем тоньше стала первая линия при переходе к трехшеренговому строю, тем больше она нуждалась в таком усилении себя с тыла при помощи второй линии, за которой иногда, в зависимости от обстоятельств, следовала третья и четвертая. Вторая линия могла не являться такой же непрерывной, как первая; между ее батальонами могли оставаться интервалы, а потому она могла быть несколько слабее по числу батальонов. Расстояние между линиями определяют различно, от 150 до 500 шагов85.

 Для того чтобы дать некоторую опору флангам, чрезвычайно чувствительным при таком построении, между этими двумя линиями ставили батальон, обращенный фронтом в направлении фланга, так что весь большой порядок уподоблялся продолговатому прямоугольнику.

 Чем тоньше становились построения, тем более удлинялся фронт. Это чрезвычайно повышает действенность оружия, особенно если удастся охватить противника, но вызывает огромные трудности при маневрировании. Уже развертывание и выравнивание на гладком учебном плацу более или менее значительной массы войск - дело нелегкое; а для того чтобы двигать вперед развернутую линию в стройном и неразорванном виде и притом по неровной местности, нужны подготовленные в совершенстве начальники и основательно вымуштрованные войска. По словам Ллойда, для того чтобы продвинуться в стройном порядке на расстояние четверти часа ходьбы, требуется несколько часов, а Бойен, в своих воспоминаниях (I, 169), говорит, что опыт его научил, что во время сражения лишь в редких случаях, а то, пожалуй, и никогда, не удастся передвинуть в порядке развернутый батальон, так как грохот сражения заглушает голос командира батальона. Гойер в своей "Истории военного искусства", вышедшей в 1797 г., пишет: "Так как нелегко направлять должным образом такую длинную линию, а заставить ее развернуться из одной колонны почти что невозможно, то эти две задачи стали предметом изучения самых искусных тактиков. Они старались показать, как надо продвигать армию вперед и назад в нескольких колоннах, а затем строить их в одну или две боевые линии. Такие маневры требовали невиданной раньше подвижности войск".

 В прусской армии не только работали с неутомимым рвением над традиционными формами обучения, но и стремились к еще большему совершенству, быстроте, ловкости и искали новых, изощренных форм применения войсковых частей. Сам король, генералитет, брауншвейгские и английские принцы, состоявшие на прусской службе, и весь офицерский корпус были преисполнены одним стремлением. Самым достопримечательным продуктом этой творческой деятельности был косой боевой порядок86.

 При переходе, в целях усиления действительности огня, от первоначального, глубокого построения пехоты к более тонкому - пехота приняла такой порядок, при котором не только было очень трудно, не расстраиваясь, передвигаться, но и понятия фланга и крыла стали приобретать всевозрастающее значение. При построении квадратом фронт и фланги одинаково сильны. При линейном же построении фланги становятся тем слабее, чем последнее тоньше, а чем оно длиннее, тем важнее становится различение крыльев. Возникает мысль добиваться решительного исхода не путем прямого наступления в лоб, а путем атаки, направленной либо на одно из крыльев, либо во фланг неприятеля.

 Поэтому уже в Тридцатилетнюю войну мы наблюдаем, что армия, готовящаяся к оборонительному бою, пытается прикрыть свои фланги при помощи какого-нибудь естественного препятствия (в сражении на Белой горе, 1620 г.). Мы встречаемся также с попытками атаковать противника с фланга (Виттшток, 1636 г.)87.

 В войне за Испанское наследство мы уже наблюдаем сражения, решенные на одном из крыльев. Атака уже не велась по всему фронту равномерно; задерживая уступом позади одно крыло, на котором развертывалось меньшее количество войск, стремились большими силами, сосредоточенными на другом крыле, разгромить, по возможности применяя охваты, противоположное неприятельское крыло. Гохштедтское сражение, по-видимому, было задумано уже по этой системе, но проведено оно во всяком случае не по ней. Сражения при Рамильи и под Турином построены на атаке одного крыла, что, впрочем, определялось не столько методом, сколько условиями местности. Зато сражение при Мальплаке всецело было построено на атаке крыла, хотя благодаря некоторым ошибкам оно осуществилось и не так.