Читать интересную книгу Рассказы и стихи (Публикации 2011 – 2013 годов) - Ион Деген

И если уже вспомнил артиллерийскую стрельбу, как не упомянуть знаменитого писателя. Когда говорят о его творчестве, непременно подчёркивают героическое фронтовое прошлое. Виктор Астафьев. Он и герой, и доброволец. Но как может быть добровольцем солдат, призванный в армию в восемнадцатилетнем возрасте? Что касается героизма, то как-то трудно представить себе, что мог совершить шофёр грузового автомобиля в тяжёлогаубичном полку, далековато от переднего края. Литературные критики разбираются в этом, безусловно, лучше меня.

Мне кажется, я неплохо определяю истинных воинов. Рядом со мной сидит девяностолетний инвалид без правой руки. Старик. Странно. Почему-то я, всего лишь на три года моложе его, не причисляю себя к этой возрастной категории. Когда я впервые увидел на его груди медаль «За отвагу» в скромном наборе юбилейных медалей, я спросил его о военном прошлом. Не было сомнения в том, что он репатриировался в Израиль до 1985 года: у него не было ордена Отечественной войны первой степени, который подарили в СССР всем инвалидам к сорокалетию Победы, и соответствующей юбилейной медали, Кадровый красноармеец. Призван в армию в 1940 году. Ефрейтор с одним сикелем на петлицах – улыбнулся он. Ранен под Москвой в декабре 1941 года. Представляете себе, что должен был совершить юноша ефрейтор с ярко выраженной еврейской внешностью, чтобы в 1941 году получить правительственную награду?

Медаль «За отвагу» – одна, единственная. Или единственный орден Славы третей степени. Солдаты. Воины. Они, а не генералы добыли Победу. Два ордена Славы второй и третей степени. Говорить уже не о чём!

А вот интеллигентный старичок с тремя орденами Славы. Полный набор. Ехидно улыбается. Говорит, что, согласно моему критерию, он вообще не воевал. Дело в том, что я как-то высказался по поводу воевавших. Воин, мол, это тот, кто убил хотя бы одного немца. У меня даже стихотворение написалось по этому поводу – «В кровавой бухгалтерии войны». Так вот старик не убил ни одного немца. И три ордена Славы. Не убил. Был связистом. Проползал со своей тяжёлой катушкой в местах, на которые сидевшие в траншее солдаты, – тоже не повидло, – смотрели с ужасом. Непонятно, как и на чём преодолевал водные преграды. И даже самые отъявленные зоологические антисемиты на командных должностях поражались его героизму.

Вероятно, что знакомство с ним обязало в упомянутом стихотворении поделить убитых мной немцев с теми, без которых не смог бы воевать:

На повара, связистов, старшину,

Ремонтников, тавотом просмоленных,

На всех, кто разделял со мной войну,

Кто был не дальше тыла батальона.

Куча полупрезираемого мною юбилейного металла и орден Отечественной войны, полученный в 1985 году к сорокалетию со Дня Победы всеми фронтовиками в Советском Союзе. То есть, ни одной боевой награды.

Стоп! Не ты ли написал стихотворение «Обрастаю медалями»?

Обрастаю медалями.

Их куют к юбилеям.

За бои недодали мне.

Обделили еврея.

А сейчас удостоенный.

И вопрос ведь неважен,

Кто в тылу, кто был воином,

Кто был трус, кто отважен.

Подвиг вроде оплаченный.

Отчего же слезливость?

То ль о юности плачу я,

То ли где справедливость.

Не нацепил ли эти медали обиженный солдат, обделённый за бой?

Не хочу усугублять напряжения описанием голодных окоченевающих солдат в траншее, засыпанной снегом. Облегчу это летней порой. Представьте себе многокилометровый форсированный марш ночью с полной выкладкой по бездорожью. В траншею сменить уцелевших сваливается новая необстрелянная часть, завершившая марш. Грязные обмотки на гудящих от усталости ногах. Вооружение – лучше не придумаешь. Трёхлинейная винтовка образца 1891-1930 годов. Две гранаты РГД. В сидоре НЗ – неприкосновенный запас, выданный перед маршем. Какой идиот назвал его неприкосновенным, если изголодавшийся в тылу солдат немедленно съест его? Немедленно. Сейчас. Ведь так невыносимо хочется жрать! Не хранить же его на будущее, которое неизвестно будет ли. Кто загадывает так далеко, как, скажем, завтра?

Немецкому командованию, естественно, достоверно известно, что у русских в обороне появилась необстрелянная часть. Её надо прощупать. Это то, что в сводках Совинформбюро называется бои местного значения. Солдатик, едва пришедший в себя после обрушившейся на траншею артиллерийской подготовки противника, из своей трехлинейки убил одного или двух немцев. Был ранен. Попал в госпиталь. Выздоровел. Выписали в запасной полк. И снова «Эта песня хороша, начинай сначала». И совершил он немало подвигов, о которых новые его командиры, а среди них непременно нелюбящие всяких, скажем, инородцев, забыли продиктовать ротному писарю о совершённом этим солдатом. И обидно сейчас ветерану. И цепляет он сейчас на грудь побрякушки взамен боевых наград, которых заслужено, честно достоин.

Ох, неправ я, неправ! А говорю, правда и только правда! Пусть даже её крупицы.

Кстати о писарях. Предо мною мои наградные листы. В каждом из них, кроме других ошибок, «призван Могилёв-Подольским горвоенкоматом». Ну, скажите, как в 1941 году мог быть призван шестнадцатилетний отрок? Между прочим, не только не призван, но и присяги тоже не принимал. О какой присяге могла идти речь в 130-й стрелковой дивизии во время не отступления, а бегства? А в 1942 году, когда снова добровольно пришёл уже в 42-й отдельный дивизион бронепоездов, мог ли командир, майор Аркуша предположить, что воевавший красноармеец, вернувшийся из госпиталя после ранения, не принимал присяги? А уж после второго ранения – тем более. Так и провоевал, вроде бы не нарушив присяги, которую не принимал. Но ведь писарь должен был что-то написать.

О других художествах моих наградных листов не говорю. Это уже не творчество писаря. Наградные листы подписал командир батальона гвардии майор Дорош. Логику его понять нетрудно. Сказано гвардии майору, или он сам знает, что Дегена надо представить, скажем, к ордену Красного знамени. А экипаж совершил значительно больше, чем полагается по статусу этого ордена. Зачем же добру пропадать. Оставим часть сделанного с небольшим избытком для прочности, а остальное раскинем на ордена гвардии капитану, гвардии старшему лейтенанту и прочим. А ведь гвардии майор Дорош ко мне хорошо относился. Даже как-то выпив чрезмерно, очень тепло вымолвил: «Хороший ты парень, Ион, хоть и еврей». Протрезвев, по моей реакции понял, что, дав выход утаиваемому в сознании, сморозил глупость. Потом долго уверял меня в том, что антисемитизмом не страдает.

Рассказ только на одну тему, которую считаю памятью о войне. Но память уже, к сожалению, не та. Ещё года два назад ночью, когда долго не приходил ко мне сон, среди прочего делал перекличку нашего курсантского взвода. Не забывал ни одного из двадцати пяти, от Ростислава Армашова до Николая Шпетного. А сейчас перекличка порой уже с изъяном.

Совсем недавно в Гостевой книге замечательного портала Евгения Берковича появилось письмо. Меня разыскивает Николай Букин. Радости моей не было предела! Букин! Коля! Рыжий! Один из тех, кого я вспоминал во время переклички! Тот самый, который 4 августа 1944 года заблудился, и вместе с моим взводом первым вошёл в Германию! Тут же отправил письмо. Увы… Оно пришло через месяц после Колиной смерти. Ох, как в нашем возрасте следует торопиться. Обратите внимание, стихи я посвящаю Николаю Букину, а не памяти Николая Букина.

                               Лейтенанту Николаю Букину

Курсантский взвод обычно узнаваем

Отсутствием дебилов и талантов.

Во взводе было девять Николаев

Из штатных двадцати пяти курсантов.

Судьбу пятнадцати не точно знаю.

Ведь о потерях ложь - в архивах кредо.

Во взводе было девять Николаев,

Но лишь один отпраздновал победу.

                       13.06.2012 г.

Попытка рассказать правду о войне. В этом рассказе не придумана ни одна буква. Никакой беллетристики. Осознаю, что правда субъективна. Может быть, гвардии майор Дорош мог бы оспорить мою правду, основанную на увиденных мною документах представлений к наградам. Что уж говорить о документах, которых не видел? Только слышал, как представлял меня командующий Третьим Белорусским фронтом генерал армии Черняховский. А затем, получив очередной большой орден, решил, что он и есть вместо того, на что был представлен. И вдруг 8 сентября 1948 года московское радио, назвав меня, прибавило к моему имени награду, к которой представил меня генерал армии Черняховский. Оказалось, что даже московское радио может ошибиться. Не получил я этой награды. В последний раз следы её появились в Киевском облвоенкомате в мае 1965 года, к двадцатилетию со Дня Победы.