Кстати, вопреки укоренившемуся представлению им отнюдь не всегда удавалось остаться безнаказанными, как им бы этого ни хотелось. Если верить официальным документам, смертные приговоры за незаконное убийство заключенных и злоупотребление служебным положением не были среди надзирателей и охранников концентрационных лагерей такой уж редкостью.
В принципе то же самое можно сказать и о членах карательных подразделений. Недаром гвардейцы войск СС презирали их больше, чем представителей «низшей расы», с которыми им приходилось воевать. В самом деле, для того чтобы фотографировать «на память» сцены казни, а потом носить эти фотографии с собой, нужно было быть уж очень «специальным» человеком. Правда, из кого формировались подобного рода подразделения, видно хотя бы и по уже упоминавшейся выше дивизии Дирлевангера. О какой же морали тут можно говорить?
Наконец, последнее, о чем стоит сказать в этом разделе: о негерманских войсках, воевавших под флагом СС. Их можно было бы и не упоминать, потому что к немецкому менталитету, немецкой культуре – всему немецкому они отношения не имеют, однако они внесли свой, довольно весомый вклад в формирование образа эсэсовца. Дело в том, что, как это ни странно, среди солдат такого рода подразделений – как Восточнотюркское войсковое соединение, Эстонский добровольческий легион, Кавказское войсковое соединение, Латышский добровольческий армейский корпус, гренадерская дивизия «Эстланд» и другие – весьма часто бывала замечена какая-то необычная, звериная жестокость по отношению как к противнику, так и к представителям их собственного народа. Отчего это происходило, сейчас, по прошествии стольких лет, объяснить сложно. То ли дело в том, что для службы в подобных подразделениях подбирали специальный контингент – в конце концов, служить в войсках СС, будучи евреем, дело не совсем обычное,[111] – то ли в том, что вступление в подразделения СС вызывало у рекрутов некое чувство безнаказанности, какое обыкновенно приносит членство в мощной организации. Применялись подобного рода подразделения в тех ситуациях, когда на надежность кадровых гвардейцев можно было не рассчитывать, – для карательных акций, подавления восстаний, операций против партизан. Гвардия, как уже говорилось, могла и отказаться от участия в действиях, противоречащих кодексу чести. Как бы там ни было, иностранные легионы СС прославились своей жестокостью. Впрочем, пытаться оправдать войска СС, свалив всю вину на негерманские части, было бы просто глупо: в конце концов, приказы им отдавали немецкие офицеры, а операции планировало немецкое же командование. Однако не упомянуть о том, что германские офицеры часто бывали поражены, скажем, жестокостью русских или украинцев, состоявших на службе у оккупационных властей, нельзя. Случаев такого рода зафиксирована масса: часто именно русские полицаи и шуцманы оказывались опаснее представителей СД и тайной государственной полиции, наделивших их властью. Что еще раз подтверждает старый тезис о том, что более злых врагов для нас, чем мы сами – сложно было бы и придумать.
Тут, собственно, можно и завершить этот сложный раздел. Завершить утверждением, что ни типичного гвардейца, ни уж тем паче типичного немца той поры нельзя равнять ни с охранником или надзирателем концентрационного лагеря, ни с карателем «особых подразделений». И уж тем более не стоит отождествлять его ни с полицаем, сводящим старые счеты при новом порядке, ни с коллаборационистом, ведущим себя на родине хуже самого ярого оккупанта. Здесь необходима очень четкая граница, ибо в противном случае те, кто заслуживает самого сурового суда и достоин ненависти и презрения, так и будут впредь, как прежде, бросать зловонную тень на тех, кто просто жил в то непростое время. Жил, по мере сил и возможностей сохраняя свое лицо.
Заключение, или Какие мифы отправить на свалку
Ну что ж, настала пора подвести итоги этого, надо сказать, непростого разговора о морали и этике, чести и верности и о том, насколько привычный для нас образ врага, сложившийся отчасти под влиянием военной пропаганды, отчасти на основании литературных и кинематографических штампов, соответствует реальности. На чем же мы остановимся? Была ли мораль и нравственность у подданных Адольфа Гитлера или мы будем вынуждены заявить, что целая нация на двенадцать лет впала в буйное помешательство, превратившись в скопище нелюдей и мерзавцев?
Разумеется, такого рода превращение – это нечто из разряда фантастики. Правда, скажем, для Стивена Кинга такой сюжет был бы просто находкой, но для тех, кто хочет мало-мальски разобраться в сути вопроса, выяснить, в чем тут дело, подобного рода объяснение никак не подходит. А значит – нужно копать гораздо глубже, не списывая все на одержимость подданных и бесноватость главы государства. Собственно, чем мы и занимались на протяжении всего нашего повествования. И что же мы видим на дне нашего раскопа? Довольно интересные находки.
Во-первых, внезапно куда-то исчезает убежденность в том, что это именно национал-социалисты придумали концентрационные лагеря. Удивительное дело! Оказывается, на Нюрнбергском процессе изобретатели концлагерей и те, кто активнейшим образом их использовал против собственного народа, судили своих последователей и коллег. В принципе теперь, по прошествии лет, очень много странного и непонятного оказывается связано с этим процессом. Оставшиеся невыясненными факты, непонятные признания, странные смерти среди подсудимых и осужденных заставляют задуматься об истинных его целях. И как ни печально, за благородным стремлением покарать тех, кто по-настоящему виновен в преступлениях против человечества, проглядывает временами желание просто устранить тех, кто слишком много знал, скрыть собственную вину или связи с вождями рейха. Слишком уж все было поспешно, слишком многое осталось невыясненным. А любая неясность, неточность порождает мифы, подчас более опасные, чем точные факты. Именно исторические мифы позволяют нацизму в том или ином виде существовать по сей день. Если бы все, что связано с Третьим рейхом, оказалось на поверхности, стало доступным для публики, – все, как отрицательное и страшное, так и несущее в себе разумное зерно, – не могло бы быть и речи о какой бы то ни было романтизации национал-социализма.
Но вернемся к нашим находкам. Таким же образом, как миф о концлагерях, оказывается несостоятельной и убежденность в том, что Германия – родина антисемитизма. Странно читать типично гитлеровские пассажи в исполнении Сенеки или Ювенала, однако факт остается фактом: практически все доводы антисемитов, все их обвинения по адресу еврейского народа родом вовсе не из Германии, а из времен и стран куда более отдаленных. Ничего нового вожди НСДАП, пропагандировавшие расовую сегрегацию, не придумали. Они были более чем вторичны, выделяясь среди прочих юдофобов только невиданной агрессивностью и стремлением полностью, в том числе физически, уничтожить объект своей ненависти. Впрочем, и в этом не было ничего нового: у ксенофобов прошлого для того, чтобы лелеять подобные планы, просто не хватало технических средств. А так, дай возможности гитлеровской Германии, скажем, средневековым завоевателям Иерусалима, – и без того кровавая резня, устроенная ими по случаю победы, превратилась бы в тот же холокост.
Итак, еще одним мифом меньше. И надо сказать, это не может не радовать: исторические мифы мешают ясно видеть прошлое.
Кстати, завоеватели Иерусалима упомянуты тут совсем не ради красного словца. Третий рейх был, как мы убедились, государством, устремленным в прошлое. Его вожди, стремясь возродить величие империи времен ее расцвета, пошли по самому простому пути – попытались восстановить все, в том числе и чисто внешние черты орденского государства. В частности, этим можно объяснить и странные пертурбации морали и нравственности, неоднократно отмечавшиеся всеми исследователями Третьего рейха. В течение двенадцати лет, пока национал-социалисты находились у власти, в Германии насаждались морально-этические нормы, свойственные скорее для глубокого Средневековья, чем для начала ХХ века: в расчет принимались только, так сказать, базовые добродетели и устои, а все благоприобретенное на протяжении последнего времени объявлялось шелухой цивилизации. Разумеется, с такими установками были согласны далеко не все граждане Третьего рейха, однако, скажем, «идеальным немцем» – типичным членом орденской гвардии СС, этот подход принимался безоговорочно. Орден СС, ставший становым хребтом Третьего рейха, был организацией настолько средневековой, подобной рыцарским орденам эпохи Крестовых походов на Восток, насколько это было вообще возможно для структуры, созданной в ХХ веке. Вряд ли в какой-нибудь иной военной или военизированной организации минувшего столетия уделялось столько внимания вопросам чести и верности. Причем кодекс чести гвардейцев был настолько выверен и в то же время сложен, что подчас он входил в противоречие с интересами и, следовательно, приказами руководства ордена или рейха. Но бороться с ним никто не пытался, потому что любое наступление на кодекс чести и специфическую внутреннюю мораль ордена разрушило бы эту новую элиту, лишив вождей НСДАП совершеннейшего орудия.