Читать интересную книгу Двойное дыхание (сборник) - Татьяна Соломатина

Вечер был прекрасен именно своей предсказуемостью. Друзья выпивали, гомонили. Говорили о какой-то ерунде, обсуждали – а как же! – больничную жизнь, сплетничали не со зла. Пикировались, пели под три аккорда и даже под занавес устроили танцы.

Женька проводил гостей, закрыл дверь и стал прибираться на столе.

– Я сварю кофе, а ты пока сходи в душ, – сказал он Маше.

– Да, пожалуй. Просто постоять под водой, а потом просто выпить горячий кофе, просто лёжа в постели, просто смотря какое-нибудь глупое смешное кино. И просто спать, обняв тебя. Завтра… Вернее, уже сегодня суббота, и мы с тобой будем целый день дома. Станем обниматься, целоваться, разговаривать, пить, курить, заниматься любовью. В общем, знаешь… Мы с тобой уже восемь лет говорим одно и то же.

– И это прекрасно! В душ, я сказал!!! – Он шлёпнул жену ниже спины кухонным полотенцем.

* * *

В воскресенье они поехали за город, забрать Анечку. Как обычно, в пятницу днём Маша отвезла её к бабушке Леночке. Потому, что выходные за городом для ребёнка куда увлекательнее, чем выходные в городе. И потому, что Анечка хотела видеться с бабушками, а бабушки хотели видеться с ней. Жаль, у Анны не всегда получалось, зато Леночка была готова даже оторваться от переводов, чтобы погулять и поболтать с внучкой.

Все положенные чаи были выпиты, все положенные новости выслушаны, и семейство Ивановых засобиралось домой. Как обычно, тётка Анна настаивала, чтобы они остались ночевать. Они же, как обычно, прикрывались понедельником, работами, школами и утренними пробками на въезде в город.

Трасса была относительно пустой – основная масса отправлялась пораньше, «чтобы не попасть в пробку». Что естественным образом её и создавало.

Когда они подъезжали к одному из закрытых поворотов, предшествовавшему выезду на магистральное шоссе, Маша, до того спокойно потягивающая коньячок, который торчал в кармашке её комбинезона, и болтавшая о всякой ерунде, вдруг напряглась:

– Притормози и прими к обочине.

Женька обычно ездил быстро, но, во-первых, поворот был действительно крутой и закрытый. Из таких, перед которыми знак ограничения скорости до сорока, а после – деревья, увешанные мемориальными табличками. Во-вторых, потому что безоговорочно верил в дар своей жены. Он снизил скорость и чуть принял к крутой обочине, одновременно вписываясь в поворот и понимая, что сейчас что-то произойдёт…

Навстречу ему неслась раздолбанная «Газель», в характерной для пьяных в умат пейзан манере – не снижая скорости, лихо входить в повороты по… встречной. Женька резко выкрутил руль, резко затормозил, понял, что столкновения удалось избежать, и сумасшедший газелист, ни на мгновение не снизив скорость, понёсся дальше, навстречу своему персональному аду. И ещё Евгений Иванович Иванов понял… нет, не понял… Предощутил солнечным сплетением ужас… Момент крена, уже уловленный рецепторами. Но импульс ещё не доставлен в мозг по нервным волокнам и не проанализирован соответствующими «программами». Тело, работая в обычном режиме, не способно ощущать столь краткие временные промежутки, за которые его же собственный «бортовой компьютер» механически проделывает колоссальную работу: получение – передача – расшифровка сигнала. Но, видимо, в иные моменты кто-то переводит нас в «ручной режим управления», и всё становится иначе. Наше восприятие меняется. Звуки становятся ощутимее, обоняние смешивается со вкусом, на кончики пальцев приземляются горячие чёрные шары… чтобы округлить их притязания в магию ядра, летящего в преисподнюю… И каплями ртути, покрытых вуалью, разлетаются брызги пространства, как споры, закатываясь под каблуки и лишая опоры… А время начинает растягиваться, растягиваться, растягиваться и, наконец, с треском разрывается, мелькнув в поле зрения обнажёнными грубыми искалеченными нитями утка[111]…

* * *

И Женька очутился в… приёмном покое своего собственного родильного дома. Та же кушетка, те же шкафчики, та же тумбочка, с вечно заедающим верхним ящичком. Вон ургентный звонок на стене, похожий на выключатель, и, как сейчас помнится, не было ни одного интерна, хоть раз не «включившего свет», материализовав всю дежурную смену в мгновение ока в этой проходной комнате. И почему фасон «тревожной кнопки» не меняли даже во время серьёзных ремонтов?

Прямо – дверь в смотровую обсервационного отделения. Направо – в смотровую физиологического. Только почему-то на полке стеклянного шкафа, подписанной «Помощь при неотложных ситуациях», стояла бутылка пятизвёздочного коньяка и два пузатых бокала. А за столом вместо акушерки сидел… Зильберман.

– Пётр Александрович?!!

– Пётр, Пётр. Мы ж с тобой, интерн, помнится, как-то раз на обоюдное «ты» перешли и даже выпили на брудершафт. Садись. Что стоишь как неродной?!

– А я что? Умер? – Женька почувствовал себя очень глупо.

– Ясен пень, умер. – Зильберман лукаво прищурился. – Тебе куда? Прямо – в Ад, направо – в Рай, соответственно. Тут Чистилище, а твой труп разговаривает с ответственным дежурным стрелочником. Обменная карта есть, Евгений Иванович? Церковь регулярно посещали? Содержание грехов в моче как? В норме? Давление совести не шалит? Дайте-ка, я пощупаю частоту ваших душевных сокращений. – Пётр встал, обошёл стол и с самым серьёзным видом взял Женьку за запястье. Рука была сухая и тёплая. – Воды времени не отошли? Регулярной родовой деятельности нет? Схваткообразные боли внизу кармы не беспокоят? Шевеления ауры когда последний раз ощущали?

– Пётр Александрович, вы что, серьёзно? – только и спросил оторопевший Женька.

– Иванов, или ты очень сильно отупел с нашей последней встречи, или у тебя чувство юмора обрезали ненароком. Я абсолютно серьёзно… над тобой издеваюсь. Надеюсь, не откажешься выпить со своим учителем за встречу? – Он достал из шкафа бутылку, поставил бокалы на стол и разлил коричневую жидкость так ровно, что палата мер и весов не придралась бы.

– Выпью. И всё же, где я, Пётр Александрович?

– Ну оглядись ещё раз повнимательнее. Где ты?

– В приёмном покое.

– Ну вот! Так что давай за сообразительность и со свиданьицем. – Они чокнулись и выпили. «Коньяк как коньяк. Обычный коньяк. Отличный, даже можно сказать», – подумал Женька.

– А ты амброзии ожидал? Или крови Христовой?

– Я понял! Я сильно ударился головой и потерял сознание. Авария! Вернее, я не справился с рулевым управлением, и мы… Машка и Анечка… Мне надо срочно прийти в себя и помочь им.

– Тихо, тихо! Интерн, где твоя сдержанность? Где твоя мудрость? Ты так и не выучился ждать? А ведь ты, интерн, уже заведуешь отделением! Нет, чтобы спокойно выпить с покойным, прости господи, стариком в приёмном, как ни крути, покое! Ты так и не научился регулировать свои энергопотоки? Ну-ка! Что я учил тебя делать? Давай вместе. Отче наш…

– …Иже еси на небесах! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого, – быстро пробормотал Женька.

– Ну, за сказанное! – И они выпили ещё. – Так вот, интерн, это самый обыкновенный приёмный покой. И мы здесь делаем то же самое, что делают в любом приёмном покое, – осматриваем, иногда оказываем ургентную помощь, но в основном решаем, куда направить.

– То есть я всё-таки умер, и вы сейчас думаете, куда меня… э-э-э… госпитализировать, в Ад или в Рай, да? – Женька хихикнул.

– Твоя жена творит чудеса. Я ещё не встречал столь эффективных… э-э-э… – передразнил он Женьку, – родственников, как она. Ты сейчас на неё очень похож, что, впрочем, неудивительно. Эдак она, пожалуй, прорвётся сквозь наши «санитарно-эпидемиологические» кордоны, которые вы называете «временем», в безвременье, не имеющее названия. Ваше – ещё не пришло.

– Знаю лишь, что в этот раз время твоё придёт, и придёт время той, чьё время придёт для тебя , – прошептал Женька.

– Ты же и написал, Евгений Иванович. А что написал – сам не понял. – Он посмотрел на часы.

– Если я в вечности, то почему вы смотрите на часы? Я в трещине между мирами? Между параллельными?

– Перпендикулярными, блин! В тебе всё больше и больше Машки. Ангелы, они сильные, даже когда люди. Особенно, когда люди. Пора… Кстати, передашь ей от меня привет и вполне себе сюжетец: «Перпендикулярные миры, или Жизнь после вместо». Такие миры, где всё перпендикулярно. То есть – поперёк. Ибо – не к месту. А по-русски говоря – через жопу. – Пётр усмехнулся. – Там же и трещины обычно находятся. Трещины заднего прохода. Ты всё ещё так и не понял – ключи вообще не нужны. Ни крест-накрестные, ни в полумесяце; ни со звездой в сердечнике, ни с иероглифом в голове. Не в замках дело-то, а в косяках. Не понял? А всё потому, что не принял ты покой, произнёс Слово, да не познал сполна.