Тридцать первого мая 1915 года шеф жандармов отправил смышленому полковнику Мартынову телеграфный приказ — подробно изложить имевшую место 26 марта историю в ресторане. Мартынов очень старался угодить. Высокий патрон в Петрограде оказал ему такое внимание, удостоил такой чести: лично составить и представить требуемую бумагу государственной важности. 5 июня ответ был готов, и на бланке начальника отделения по охранению общественной безопасности и порядка в Москве за подписью Мартынова текст был препровожден Джунковскому. Надо думать, последний был удовлетворен.
Подобного рода документы под грифом «Совершенно секретно. Лично» составлялись в одном экземпляре, и этот экземпляр сохранился в архиве. Изложение события в нем построено на пересказе рапорта подполковника Семенова, который был полностью воспроизведен выше. Однако «вариант № 2» дает уже новую трактовку, рисует еще более неприглядную картину.
Согласно последнему донесению, оказалось, что вся компания уже во время прихода в ресторан «была навеселе» (надо думать, что и старуха Решетникова тоже). Потом был приглашен хор, исполнивший несколько песен, а затем протанцевал (весь хор!) «матчиш» и «кэк-уок». Дальше — больше. Распутин, как утверждает Мартынов, распоясался, начал откровенничать с певичками, затем отозвался с пренебрежением о царице.
Теперь же, внимание! Сейчас будет воспроизведен текст, который потом станут репродуцировать множество раз как особо смачный эпизод. Это, безусловно, ярчайший образец мастерства пиартехнологов начала XX века. Сразу отметим, что ни о чем подобном в первом донесении речи вообще не было.
«Далее поведение Распутина приняло совершенно безобразный характер какой-то половой психопатии: он будто бы обнажил свои половые органы и в таком виде продолжал вести беседу с певичками, раздавая некоторым из них собственноручные записки с надписями вроде: «люби бескорыстно», — прочие наставления в памяти получивших их не сохранились. На замечание заведующей хором о непристойности такого поведения в присутствии женщин Распутин возразил, что он всегда так держит себя перед женщинами, и продолжал сидеть в том же виде».
Сцена просто омерзительная! Правда, полковник предвосхитил описание эксгибиционистского акта стыдливым «будто бы», но в потоке деталей эта мелочь проходит мимо внимания читателя, а при многочисленных цитированиях обмолвка обычно вообще пропадает.
Отложим на время все документы и свидетельства и попробуем поразмышлять над описанным. Пьяный мужик в ресторане совершает гнусное непотребство, которое, кроме робкого «замечания заведующей хором», протеста ни у кого так и не вызвало. Ни у спутников Распутина, ни у танцующих и поющих хористок, ни у официантов. А куда подевались два агента охранного отделения, которые по распоряжению того же Джунковского должны были неотступно находиться при персоне царева друга? Они что, тоже впали в состояние оцепенения при виде сего «эротического ревю»? Вопросы, вопросы, вопросы без конца, а документальный ответ на каждый из них требует сложных, трудоемких изысканий.
Изготовители подобных исторических фальшивок во все времена именно на это и рассчитывают. Лживая весть прогремит на весь свет, сыграет нужную политическую роль, а о каких-то там поздних опровержениях узнают единицы. Так и случилось. О выставленных напоказ в ресторане распутинских гениталиях можно прочесть в бессчетном множестве публикаций, а о лживости всей этой истории повествуют лишь отдельные авторы.
Надо отдать должное Джунковскому: сей шедевр усердия полицейского полковника он в свои мемуары не включил. Не рискнул. Уж слишком вульгарным все это выглядело. Генерал же был эстетом, меломаном, любителем высокого искусства. Однако и оставлять без движения сей «сокрушительный материал» тоже сил не хватило.
Это «совершенно секретное и личное» донесение, составленное в «одном экземпляре», было тиражировано и пошло гулять по рукам. То ли «масонские братья» подсказали генералу такой «удачный ход» в деле формирования угодного общественного мнения, то ли «преданный государю» товарищ министра сам додумался. Теперь уж не узнать. Да и не важно это. Примечательно другое: текст донесения очень скоро попал к Илиодору, который подробно, с новыми «красочными деталями», всю эту сцену и воспроизвел в своей книге «Святой черт».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Конечно, будучи достаточно хитрым и расчетливым человеком, Джунковский не мог не понимать, что для продолжения опасной игры с компроматом надо соблюдать хотя бы видимость правдоподобия. Для этого требовались «вещественные доказательства»; расторопный полковник Мартынов скоро одно из «бесспорных» и предоставил.
Уже 7 июня 1915 года Джунковский получает новое послание от своего подопечного из Москвы. В нем говорилось: «В дополнение к донесению моему от 5-го июня сего года за № 291834, имею честь представить при сем Вашему Превосходительству одну из собственноручных записок Григория Распутина, из числа розданных им певичкам женского хора ресторана «Яр», при посещении им этого увеселительного заведения 26-го марта сего года. Записка написана карандашом на обрывке листа писчей бумаги и крайне неразборчиво по малограмотности ее автора, но, по-видимому, читается так: «Твоя красота выше гор. Григорий».
Не может не вызвать удивления, что полицейскому полковнику при всем старании удалось раздобыть лишь одну «улику», непонятно от кого полученную. Имя той «певички», которой якобы достался сей бесценный дар от Распутина, названо не было. Теперь о самом тексте. Указанный рапорт Мартынова, как и конверт с вложенным донесением, дошли до наших дней. Здесь уместно пояснить, что в силу малограмотности автора все его записи нуждаются в своеобразном переводе на понятный русский язык. Друг царской семьи явно не принадлежал к числу мастеров каллиграфии. Не стала исключением и данная записка.
Выглядит сей «опус» следующим образом: на листе писчей бумаги нацарапаны пять слов, из которых легко различить можно лишь одно: подпись «Григорий». Прочие слова прочесть нельзя, их можно восстановить лишь по догадке. Если даже Мартынов и правильно «перевел» их, то и тогда ничего криминального, дискредитирующего записка Распутина не содержала. «Твоя красота выше гор» — что в этом сравнении вызывает подозрение? Ну допустим, что Распутин действительно увидел в ресторане красивую девушку и дал ей такую записку. Здесь, конечно, выпячивается не сама безобидная писулька, а атмосфера распутинского «разгула», подлинность которого и удостоверяется «бесспорным доказательством».
Надо сказать, что в то время распутинских записок циркулировало довольно много, он сам их писал, когда к нему обращались бесконечные просители; немало было и фальшивок. Указанную записку можно квалифицировать как подлинную. Но признание этого факта тут же поднимает вопрос: писалась ли она в ресторане, или ретивые полицейские чины переслали в Петроград одну из тех, которые получали просители?
Ясное дело, что в том переводе, который дает Мартынов, записка могла быть адресована не просительнице, а некой красавице, пленившей воображение Распутина. Все бы так и выглядело, если бы не существовали и другие «переводы», которые при «визуальном анализе» представляются более адекватными. «Твое прошение вышли скорей. Григорий». При таком звучании становится понятно, что данная «улика» к делу о «разгуле в ресторане» не имеет никакого касательства.
Вся эта деятельность по фабрикации дела на Распутина, слухи и сплетни, которые стали сопровождать ресторанную историю, не могли пройти мимо царя и царицы. Вскоре после получения записки Джунковского Николай II поручил флигель-адъютанту Н. П. Саблину поехать в Москву и на месте выяснить подробности. Посланец миссию выполнил.
Уволенный градоначальник Адрианов показал, что «по проведенному им самим расследованию Распутин не принимал участия ни в каких неприличиях и непристойностях в ресторане «Яр». Перепуганные полицейские чины в один голос заявили, что все «документы переданы генерал-майору Джунковскому». Естественно, Саблин, выполняя волю монарха, к этому должностному лицу и обратился.