Как и в случае с Гучковым, этот монархист тоже боролся «за царя» против царя, страдал «за несчастную Россию», шельмуя должностных лиц и выступая против всех начинаний власти. Глава партии октябристов занялся этой «праведной борьбой» раньше своего товарища по партии. Родзянко же вышел на бой с темными силами как раз в 1912 году, вскоре после ознакомления с упомянутым досье.
Для Родзянко Распутин стал неким воплощением ужаса и мрака, и в его сознании борьба с ним казалась «великой исторической миссией». Она его настолько захватила, что, даже добравшись до тихой Сербии, униженный, ограбленный и оплеванный, он все еще не остыл от тех давних коллизий. Он и книгу сел писать лишь с одной целью: рассказать потомкам о своих «боевых заслугах». О роли Родзянко еще не раз придется упоминать. Пока же вернемся к его мемуарам, отразившим систему представлений и оценок и самого автора, и немалого числа его соратников, друзей и знакомых.
Итак, «узнав истинный облик» друга царской семьи, глава Думы не только содрогнулся, но и понял, что его первейшая задача — «разоблачить» этого «негодяя», «открыть глаза» монарху, всей России. А ужасаться действительно было чему. Оказывается, Распутин не просто матерый сектант (хлыст), но и хитрый проходимец, весь сотканный из одних пороков. Чтобы не утомлять читателя пересказом, приведем лишь одну пространную цитату, своеобразную квинтэссенцию восприятия Распутина теми кругами, где вращался Родзянко.
«По мере того как затихли революционные волны и жизнь государства входила исподволь в нормальное русло, стали ходить, сначала неопределенно, неясно, слухи о проделках этого пройдохи. Потом определеннее и точнее стали указывать на то, что Распутин основывает хлыстовские корабли с преобладанием в них молодых женщин и девиц».
Прервем ненадолго чтение этого увлекательного сюрреалистического произведения и сделаем некоторые пояснения. «Хлыстовскими кораблями» назывались общины этой секты, члены которой, как уже говорилось, относились с непримиримой враждой к Православной Церкви. Хлысты отрицали иконо-почитание, библию, духовенство и вообще всю православную обрядность. Естественно, что в стране, где православная вера охранялась законом, эти сектантские общины подвергались беспощадным гонениям. Поэтому утверждение о том, что «Распутин основывает хлыстовские корабли» и при этом не преследуется властью, совершенно абсурдно. Родзянко не мог этого не знать, но бездоказательный тезис был ему нужен для того, чтобы обосновать два других. Во-первых, что Распутин привержен «свальному греху», а во-вторых, что пресловутый Гришка пользуется неограниченным влиянием, в связи с чем «закон ему не писан».
Вернемся же к цитированию прерванного монолога. «Стали поговаривать, что Распутина часто видят в отдельных номерах петербургских бань, где он предавался дикому разврату. Стали называть имена лиц высшего общества, якобы последовательниц хлыстовского вероучения Распутина. Мало-помалу гласность росла, стали говорить уже громко, что Распутин соблазнил такую-то, что две сестры, молодые девицы, им опозорены, что в известных квартирах происходят оргии, свальный грех».
Из сказанного нетрудно заключить, что процесс «прозрения» Родзянко происходил под влиянием разговоров. Очень жаль, что автор не привел фамилий своих информаторов и о «диком разврате» в банях, и о «свальном грехе» в неких квартирах, таким образом, имена его сексуально одержимых знакомых погибли для истории.
Конечно, бывший председатель Думы, при всем его легкомыслии, не мог не понимать, что подобные утверждения, как тогда говорили, «висят в воздухе».
Чтобы придать картине основательность, автор приводит и «неоспоримые факты».
«В моем распоряжении находилась целая масса писем матерей, дочери которых были опозорены наглым развратником. В моем распоряжении имелись фотографические группы так называемого «хлыстовского корабля». В центре сидит Распутин, а кругом около сотни его последователей; все как на подбор молодые парни и девицы или женщины. Перед ним двое держат большой плакат с избранными и излюбленными изречениями Св. Писания. Я имел также группу [в] гостиной Распутина, где он снят в кругу своих поклонниц из высшего общества, и, к удивлению своему, многих из них узнал. Мне доставили два портрета Распутина: на одном из них он в своем крестьянском одеянии с наперсным крестом на груди и с поднятой, сложенной трехперстно рукою, якобы для благословения. На другом — он в монашеском одеянии, в клобуке и с наперсным крестом. У меня образовался целый том обличительных документов. Если бы десятая доля только того материала, который был в моем распоряжении, была истинной, то и того было бы довольно для производства следствия и предания суду Распутина. Ко мне, как к председателю Г. думы, отовсюду неслись жалобы и обличения преступной деятельности и развратной жизни этого господина». Уф! Несчастный Михаил Владимирович! Какие ужасные видения его окружали многие годы!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Так как Родзянко все-таки описывал жизнь не в какой-нибудь легендарной Атлантиде, а в стране, о которой осталось более чем достаточно надежных свидетельств, в стране, где существовали определенные нормы, правила и порядки, то придется к ним и обратиться.
Законодательство России квалифицировало любое «насилие» над женщиной вообще, а над малолетней в особенности как тягчайшее уголовное преступление. При этом важно подчеркнуть, что, несмотря на универсальность царской власти, суд имел широкую юрисдикцию и мог принимать дела к рассмотрению вне всяких высших санкций. К тому же в это время в России уже существовала мощная независимая адвокатура, состоявшая в подавляющем большинстве из лиц либеральных убеждений.
Если бы какая-нибудь «несчастная девица» или ее матушка решили возбудить дело против Распутина, то трудно даже представить, какой бы энтузиазм это вызвало в адвокатской среде. Такое дело сразу же обрело бы характер общероссийской первостатейной сенсации. Однако никто не обратился, ни одного дела возбуждено не было. Все сказанное еще раз подтверждает абсурдность расхожих утверждений, в том числе и озвученных многократно Родзянко, о «жертвах развратника».
Это, так сказать, одна часть дела. Другая состояла в том, что никто и никогда не привел ни одной фамилии «распутинских жертв», а те, которые стараниями ретивых дознавателей все-таки устанавливались, никакого близкого общения с Распутиным не имели.
Столь очевидные вещи почему-то не занимали бывшего председателя Думы. Ему не казалось странным, что «обесчещенные» обращались не в суд, а в газеты и к Родзянко, который никакими судебными прерогативами не обладал. Можно подумать, что «несчастным», наверное, стыдно было. Однако писать подробно обо всем случившемся господину председателю стыдно не было? Эти вопросы никого не волновали. А чтобы они и не возникали вовсе, Родзянко привел еще более «убийственный факт».
Оказывается, Распутин приобрел столь сильное влияние, потому что получил «звание царского лампадника», то есть стал «заведовать» горевшими
в царском дворце «перед святыми иконами неугасимыми лампадами». Подразумевалось, что в качестве такового он мог посещать спальни членов царской семьи в любое время, а раз так, то что же говорить о судебном процессе? При таком раскладе Распутин наверняка имел бы «царское прикрытие», иначе говоря, иммунитет от судебного преследования. После прочтения всего этого так и хочется воскликнуть: о времена, о нравы!
О судебной стороне дела уже сказано. Теперь о другом. Не было никакого статуса «царского лампадника», а если бы он и существовал, то Распутин, не имея духовного сана, никогда бы не мог занять церковной должности. Неужели Михаил Владимирович того не знал?
Однако этим вопросом дело не исчерпывается. Есть много других. Где упомянутый «том обличительных документов»? Куда подевалась исповедальная «целая масса писем»? Что это за фотография «хлыстовского корабля», почему она никогда не была опубликована и откуда Родзянко знает, как выглядит этот «корабль»? Откуда ему известно про «излюбленные изречения» у хлыстов? И последнее. Если «обличительные материалы» были на руках у главы Думы, то почему после революции он не передал их следственной комиссии? Забыл? «Утаил от народа»? Ничего не забыл и ничего не утаил. Просто показывать нечего было. Вся эта пустая мишура в газетах была опубликована.