не болит? – спросил Гектор и убрал руку.
– Нет. А что со мной? Я ничего не помню. – Горбаткин таращился на них. – Вы меня подрезали бандитски, и я перепугался насмерть…
– Чует кошка, чье мясо съела! Не зря сдрейфили, раз на вас убийства висят гроздями, – восторжествовал полковник Гущин.
– Я струсил повредить ваш катафалк! – взвился Горбаткин. – За «Гелендваген» всю жизнь мне бы пришлось расплачиваться. Какие убийства? Чего вы на меня их вешаете своими гроздями?! У меня от испуга и волнения стало плохо с сердцем – я даже не знаю, как очутился в вашей машине!
Катя наблюдала его истерику. Насчет отключки Горбаткин не лжет – он наверняка не помнит ошеломляющего приема Гектора, а насчет всего остального… Он переводит разговор в плоскость своего плохого самочувствия. Пытается выиграть время? Выстроить линию обороны от их вопросов? Твердит про сердечный приступ. И одновременно говорит – «у меня ничего не болит». Гектор ведь уже снял ему при помощи массажа неприятные ощущения в груди и шее.
– Кто может подтвердить твое алиби в лесной сторожке? – спросил Гектор. – Лесник? Сороки-воровки? Львы, орлы и куропатки? Отвечай! Быстро!
– Ни-никто. – Горбаткин под его напором аж начал заикаться. – Я один приехал.
– Во сколько? Ну? Кайся!
– Днем… около двух часов… нет, в половине третьего. Открыл сторожку – сделал запись в журнале, такова традиция у нас. И отправился на полевые исследования – наблюдать птиц.
– В Вороново? Возле дачи Юлии Осмоловской? – не отступал Гектор.
– На речку! – отчаянно заорал Горбаткин. – А что… ее… вдову убили?!
– А то вы не знаете сами, – хмыкнул полковник Гущин. Он оглядывал Горбаткина с ног до головы. Признаться, в прошлые посещения Зоологического музея он на него мало обращал внимания. Однако сейчас корил себя за невнимательность к фигуранту. Ну и фрукт. Лжет ведь и не краснеет!
– Речка и пруд почти рядом с дачей Осмоловской, – заметил Гектор. – И сколько ты часиков птичек наблюдал у воды?
– До сумерек. Я не смотрел на часы. Я увлекся. Подмосковный лес на закате! Я фотографировал, делал пометки. Могу вам прямо сейчас показать, у меня много в мобильном, хотя я взял фотокамеру с собой.
– Естественно, вы соломки подстелили. Нащелкали фоток в мобильный – до и после убийства Юлии Осмоловской, – хмыкнул Гущин.
– Я ее не убивал! Я даже не знал о ее убийстве!
– Лжешь, Севочка, – тихо, по-свойски произнес Гектор. – Прямо нам в глаза. Я не люблю наглых врунов, понимаешь? Ты себе даже не представляешь, насколько я их не перевариваю…
Горбаткин покосился на Гектора. Их взгляды скрестились. И Катя поняла – их первое, и второе, и даже третье впечатление об орнитологе в образе истеричного заполошного интеллигента, этакого чудака-ученого, живущего с мамой-старушкой, в корне неверно. И лишь ее муж вник в суть его характера и души.
– Адель Викторовна мне сразу после вашего ухода позвонила… сообщила об убийстве Осмоловской, – уже совсем иным тоном произнес Горбаткин. – Ладно. Чего уж теперь отпираться.
– Кайся, как убивал ее в Вороново, навестив по пути из сторожки на речку, – приказал Гектор.
– Клянусь вам, я ее не убивал! Зачем мне ее убивать?! Адель мне сказала – ее якобы стулом по голове забили и глаз выкололи… Да как же это? Почему? Кто на такое способен?
– Не ты? – спросил Гектор.
– Только не я. Клянусь вам, – прошептал Горбаткин.
– А кто из твоих коллег способен выколоть глаз? – тихо продолжил Гектор.
Горбаткин молчал.
– Не сливаешь коллег. Молоток, – похвалил Гектор. – У тебя в лаборатории птички мертвые в лотках и все в булавках. Ты в них булавками тычешь, пронзаешь их трупики. Рука не дрогнет твоя, да?
– Вы ничего не смыслите в науке. А я зоологии посвятил всю свою жизнь, – отрезал Горбаткин. – Не смейте говорить со мной в подобном тоне. Все, чем мы заняты в музее, – исключительно ради науки и прогресса. Ради знаний о природе и окружающей среде.
– Елену Краснову отравили, – объявил Гектор. – Спровоцировали ей сердечный приступ и инфаркт миксом яда и ее таблеток. Ты ее отравил?
Горбаткин вновь покосился на него.
– Нет. Я ее не убивал. Но скажу, что дело с Лениной смертью нечисто, мы в музее сразу заподозрили. Не прямо, однако… Версия суицида критики не выдерживает. А какой яд ей дали?
– А ты не в курсе? – хмыкнул Гектор.
– Повторяю, я Лену не убивал. И Осмоловскую я не убивал. И глаз ей не выкалывал, несмотря на мои навыки таксидермиста. Спрашиваю, ибо в музее немало препаратов, содержащих отравляющие компоненты. Они все хранятся в особом порядке, конечно, но достать их не проблема.
– Понятно. Ты своими заявлениями расследованию сейчас помощь оказываешь, да? – Гектор вроде даже удивился. – Похвально. Зачет в карму. Только мы тебе не верим, Сева. Твоя поездка в Вороново… в день убийства Осмоловской… она все, все перевешивает – и ложь твою оголтелую, и правду скудную.
– Да мы всегда работаем в Угловке, в любые сезоны птиц в лесу наблюдаем! И я никого не убивал! – Горбаткин волновался все сильнее. – Как мне вам доказать, что я не лгу?!
– Выкладывай все, – вновь приказал Гектор. – Расскажешь интересное и полезное нам, может, я и отпущу тебя с миром.
– Ну, насчет Красновой, повторяю, мы все не верили в суицид и несчастный случай. Я лично считал – ее убили. А теперь вы мои подозрения полностью подтвердили.
– Почему ты так считал?
– Тема-то пропавшей экспедиции – проклятая! Смерть вокруг нее на крыльях летает. Всех их прикончили в тридцать первом году, а затем и Велиантов – муж Осмоловской – поплатился жизнью, сунувшись туда. Я ведь, когда несостоявшийся юбилей его дяди-профессора готовил, поднял документы из директорского архива… они под грифом «для служебного пользования», не для посторонних… Ей же даже тогда не сказали всего. А она… она ведь мне звонила на днях!
Горбаткин от волнения уже захлебывался, речь его стала сбивчивой, он словно старался выдать им сейчас максимум информации, пытаясь усыпить их подозрения в отношении себя.
– Постойте, не егозите, Горбаткин, – тоном настоящего полицейского перебил его полковник Гущин. – По порядку. Кто вам звонил?
– Вдова! – выпалил Горбаткин. – Юлия Осмоловская.
– Когда? – быстро спросил Гектор.
– Три… нет, уже четыре дня назад, если сегодня считать, поздно вечером. Я был уже дома с мамой – вдруг мне звонок на мобильный. Вдова! Мы с юбилея несостоявшегося не общались. Но, оказывается, мой телефон у нее сохранился.
– Где вы с ней трепались? В «Телеграме»? – уточнил Гектор.
– В «Вотсапе».
Катя напряглась – они подходили в своем расследовании к чему-то очень важному. До сих пор скрытому от них. Вдова Велиантова связалась с Горбаткиным вечером сразу после их приезда к ней в Вороново.
Горбаткин вновь завозился, полез в карман ветровки, вытащил мобильный, нашел звонок Осмоловской и показал им.
– Что она хотела? – спросила Катя, вступая в допрос.
– Спросила нервно, зачем музей послал к ней полицейских. И добавила: «Звоню вам,