Хиросимы и Нагасаки 6 и 9 августа показали наиболее драматичным и явным образом разрушительную силу и стратегическую важность атомной бомбы. Именно Хиросима внесла атомную бомбу напрямую в советские стратегические расчеты. До Потсдама советские лидеры не могли усмотреть связи между бомбой и международной политикой. После Хиросимы эту связь нельзя было больше игнорировать. Сталинское понимание стратегической важности бомбы было обусловлено тем, как она была применена в Японии».[394]
А то, что стратегической целью СССР по-прежнему являлось намерение «облагодетельствовать» человечество «советским счастьем», видно из анализа программной речи Сталина в 9 февраля 1946 года. Политический итог войны он видел так:
«Война обнажила все факты и события в тылу и на фронте, она безжалостно сорвала все покровы и прикрытия скрывавшие действительное лицо государств, правительств, партий, и выставила их на сцену, без маски, без прикрас, со всеми их недостатками и достоинствами. Война устроила нечто вроде экзамена нашему советскому строю, нашему государству, нашему правительству, нашей коммунистической партии и подвела итоги работы как бы говоря нам: вот они, ваши люди и организации, их дела и дни, – разглядите их внимательно и воздайте им по их делам. В этом одна из положительных сторон войны».[395]
Наш строй, наше государство, наша партия, по оценке Сталина, выдержали исторический экзамен. И выдержали блестяще:
«Более того. Теперь речь идёт уже не о том, жизнеспособен или нет советский общественный строй, ибо после наглядных уроков войны никто из скептиков не решается больше выступать с сомнениями насчёт жизнеспособности советского общественного строя. Теперь речь идёт о том, что советский общественный строй оказался более жизнеспособным и устойчивым, чем несоветский общественный строй, что советский общественный строй является лучшей формой организации общества, чем любой несоветский общественный строй».[396]
А раз наш строй лучше «чем любой несоветский общественный строй», то мы, как истинные интернационалисты, должны помочь другим народам приобщиться к советскому счастью:
«Теперь речь идёт о том, что советский государственный строй оказался образцом многонационального государства…»[397]
Конечно, Сталин понимал, что решить задачу «мировой советизации» сейчас, после разрушительной войны, СССР не может. Для её решения
«Нам нужно добиться того, чтобы наша промышленность могла производить ежегодно до 50 миллионов тонн чугуна, до 60 миллионов тонн стали, до 500 миллионов тонн угля, до 60 миллионов тонн нефти. Только при этом условии можно считать, что наша Родина будет гарантирована от всяких случайностей. На это уйдет, пожалуй, три новых пятилетки, если не больше. Но это дело можно сделать, и мы должны его сделать».[398]
К этому времени ему, Сталину, будет 80 лет. Закат жизни… Но какой рассвет мировой цивилизации он увидит, если все его планы сбудутся! А для этого было нужно, чтобы сейчас, в 1946 году, на старте нового рывка вперёд, те пессимисты из советского руководства, которые после Хиросимы и Нагасаки «мрачно замечали, что отчаянно трудная победа над Германией оказалась теперь, по существу, напрасной», поверили в успех исторической перспективы. Нужна, очень нужна была Сталину своя, советская атомная бомба. Не только для того, чтобы американцев испугать, но и для того, чтобы своих нытиков взбодрить…
К делу!
И 20 августа 1945 года был создан Специальный Комитет под руководством Берии, которому поручалось не «изучать» и «исследовать» урановую проблему, а осуществить «разработку и производство атомной бомбы».[399]
При этом эмоциональное сталинское «Я» требовало – делать как можно скорее! При любых затратах – скупой платит дважды!! А жадный – трижды!!! И если к моменту решающей схватки у нас не будет бомбы, нас или «сомнут» как в июне 1941 года (что наиболее вероятно и унизительно), или даже уничтожат. «Или – или»! Ни в какие другие исходы он не верил – или они нас, или мы их…
Здесь, как мне кажется, уместно коснуться вопроса о влиянии личной веры (точнее, мировоззренческих убеждений) исторических личностей на осуществляемый ими выбор какого-то одного из возможных ветвлений хода исторического процесса.
В августе 1945 года перед Сталиным возникла дилемма: ввязаться в ядерную гонку вооружений с США или отказаться от создания своего ядерного оружия. Его выбор в нашей ветви альтерверса известен – необходимо ввязаться.
Почему? Рационального описания иррационального по своей природе свойства «свободы воли» человеческой психики не существует. Есть логические обоснования каждого из вариантов, но сам выбор вне сферы логического анализа.
Однако, когда выбор сделан, для успеха его реализации нужно логически обосновать его для исполнителей. Известный публицист, психолог и историк Л. Радзиховский так описывает транзакцию[400] этого сталинского решения в ментальную сферу учёных-физиков и – в широком смысле – не только всех участников атомного проекта, но и большинства советских людей:
«Что было бы, короче говоря, если бы Советский Союз ядерное оружие вообще не создал? На это все физики, начиная от Харитона и до самого последнего мэнээса, отвечают одно и то же: ядерное оружие это была гарантии защиты, гарантия того, что не будет войны, это была гарантия равновесия сил, это было абсолютно необходимо, мы спасли мир. Это официальная общепризнанная точка зрения как государственной пропаганды, так и людей, которые в этом участвовали».[401]
И эта логика, как показывает история, оказалась воспринятой социумом нашей исторической ветви.
Но существует и ветвь альтерверса, в которой ведущие мировые политики в 1945 году осознали то, о чём сегодня говорит Л. Радзиховский:
«Не потому крупные страны не воюют, что у них есть ядерное оружие… И без него такие войны невозможны. Почему?.. Очень изменилось общество, изменились люди, изменилась психология больших стран, цена человеческой жизни изменилась, разрушительные последствия самых обычных неядерных войн очень изменились…».[402]
Ведь и Сталин, и Трумэн, и Черчилль были опытными политическими аналитиками, их «политического чутья» вполне хватало для таких выводов. Но для того, чтобы принять их как руководство к действию в нашей исторической ветви, им не хватило политической воли…
Там же, где такая воля была, не возникла ни сталинская «антиамериканская транзакция», ни фултонская речь Черчилля, и встреча на Эльбе и окончание Второй мировой войны в сентябре 1945 года отмечаются как памятные исторические события и в СССР, и в США.
Как развивались события в тех ветвях альтерверса, в которых Сталин отказался от создания ядерного оружия в 1945 году, что там происходит «сейчас», я не знаю, однако сомневаюсь, что в этих ветвях СССР прекратил своё