— Ладно, перестань, — сказала я. — Ты ведь бывал при дворе и видел, как там одеты дамы. И прекрасно знаешь, что по их понятиям ничего особенно вызывающего в этом платье нет.
Он снова оглядел меня с головы до ног и улыбнулся, слегка пристыженный.
— Да-а, — протянул он. — Да… это, конечно, верно. И все же… Ты ведь мне жена, Саксоночка. И я не хочу, чтоб другие мужчины смотрели на тебя и видели то, что я видел у этих дамочек.
Рассмеявшись, я обняла его за шею, притянула к себе и поцеловала. Он положил мне руку на талию, пальцы бессознательно гладили скользкий красный шелк. Затем поползли вверх, к шее. Другая рука легла на грудь, там, где она мягко и округло выступала из узкого и жесткого корсажа — роскошно и соблазнительно свободная, прикрытая лишь одним слоем тончайшего и прозрачнейшего шелка. Наконец он отпустил меня и выпрямился, удрученно качая головой:
— Ладно. Никуда не денешься, придется, видно, тебе его надеть, Саксоночка! Но только умоляю, будь осторожней!
— Осторожней? Но чего мне бояться?
Губы его скривились в горестной усмешке.
— Послушай, женщина, ты имеешь представление, как выглядишь в этом платье? Глядя на него, так и хочется тебя изнасиловать, прямо с ходу. А эти лягушатники, разве они обладают моей выдержкой? — Он слегка нахмурился. — А ты не могла бы… чем-нибудь прикрыться сверху? — Он махнул рукой в сторону своего камзола с кружевным жабо, сколотым булавкой с рубином. — Ну, шарфиком там или платочком.
— Вы, мужчины, — заявила я ему, — не имеете ни малейшего представления о моде! Ладно, не беспокойся. Портниха объяснила мне, для чего существует веер. — И я жестом, который разучивала минут пятнадцать, раскрыла веер из кружев в тон платью и, обмахиваясь им, кокетливо прикрыла бюст.
Джейми задумчиво взирал на это представление, затем достал из гардероба мой плащ.
— Сделай мне одно одолжение, Саксоночка, — сказал он, накидывая тяжелый бархат мне на плечи. — Возьми веер побольше.
В плане привлечения всеобщего внимания платье имело несравненный успех. Что же касается кровяного давления Джейми, то тут эффект был скорее отрицательным.
Он все время держался поблизости, бросая яростные взоры на любого мужчину, осмеливавшегося взглянуть в мою сторону, пока Аннализ де Марийяк не углядела нас с другого конца залы и не поплыла навстречу, тонкие черты лица сморщены в приветливой улыбке. Улыбка на моих губах тут же застыла. Аннализ де Марийяк была, по словам Джейми, его старой «знакомой», он знал ее еще со времени первого приезда в Париж. К тому же она была красива, обаятельна и на удивление хрупка.
— Мой маленький дикарь! — приветствовала она Джейми. — Хочу вас кое с кем познакомить. Вернее, сразу с несколькими людьми. — Словно фарфоровая куколка, она качнула головой в сторону группы мужчин, собравшихся в углу возле столика для игры в шахматы. Они яростно о чем-то спорили. Я узнала герцога Орлеанского и Жерара Гоблена, известного банкира. Судя по всему, там действительно собрались влиятельные люди. — Идемте, сыграете с ними в шахматы, — настаивала Аннализ, положив на руку Джейми свою крошечную белую ручку. — К тому же там очень удобное место для встречи с его величеством, он появится чуть позже.
Король должен был появиться после ужина, примерно через час или два. В ожидании его гости бродили по дворцу, болтали, разглядывали живопись на стенах, флиртовали, прикрываясь веерами, поглощали сладости, тарталетки и вино и время от времени исчезали в небольших занавешенных альковах. Альковы были так ловко вделаны в стены, что казались незаметными, пока, приблизившись, вы не слышали доносившиеся оттуда голоса.
Джейми колебался, и Аннализ потянула его за руку.
— Идемте же! — настаивала она. — А за свою даму не волнуйтесь, — она окинула мой туалет одобрительным взором, — в одиночестве ей долго скучать не придется.
— Этого я и боюсь, — пробормотал Джейми еле слышно. — Ну, так и быть, разве что на минутку. — На миг ему удалось высвободиться из цепких рук Аннализ, и он шепнул мне на ухо: — Если найду тебя в одном из этих альковов, Саксоночка, мужчина, с которым ты там будешь, считай — покойник. А что касается тебя… — Рука его бессознательно потянулась к шпаге, висевшей на поясе.
— О нет, не выйдет, — возразила я. — Ты ведь на своем кинжале поклялся, что никогда больше не будешь меня бить. Какова же тогда цена твоим клятвам, а?
Он через силу усмехнулся:
— Нет. Бить я тебя не буду, во всяком случае — не так, как бы мне хотелось.
— Вот и хорошо. А что тогда ты со мной сделаешь? — продолжала дразнить я его.
— Что-нибудь да придумаю, — мрачно ответил он. — Еще не знаю, что именно, но тебе вряд ли понравится.
И, окинув напоследок присутствующих испепеляющим взором и сжав мое плечо жестом собственника, он позволил Аннализ увести себя, словно маленькому, но бойкому буксиру, толкающему огромную баржу.
Аннализ оказалась права. Не защищенная более внушительным присутствием мужа, я тотчас же оказалась в окружении джентльменов, налетевших на меня, как стая попугаев на спелый плод страсти.
Мне многократно целовали и жали ручку, осыпали цветистыми комплиментами, подносили бессчетное число чаш с вином, приправленным пряностями. Через полчаса заныли ноги. И лицо тоже — от улыбок. И руки — от непрерывного обмахивания веером.
За смену веера я даже испытывала к Джейми нечто похожее на чувство благодарности. Идя навстречу его пожеланиям, я взяла с собой самый большой из имевшихся вееров, гигантское сооружение не менее фута в длину, на котором были изображены, по всей видимости, горные олени, продирающиеся сквозь вересковые заросли. Джейми критически отозвался об оленях, но размеры одобрил. Грациозно отмахнувшись от назойливых приставаний некоего чрезмерно пылкого юнца в красном, я опустила веер чуть ниже, к подбородку, чтоб уберечь платье от крошек тоста с семгой, который жевала. И не только от крошек. Джейми был выше меня на добрый фут и божился, что видел всю, до пупка, однако же эта часть моего организма была недоступна взорам французских придворных, большинство из которых были ниже меня. Но с другой стороны…
Я очень любила лежать, уткнувшись носом Джейми в грудь, вернее — в маленькую ямочку в центре. Похоже, что некоторые из здешних моих малорослых обожателей разделяли эту страсть, и вот я не покладая рук бешено обмахивалась веером, сдувая им кудри с лица или же, если это не помогало, с треском захлопывала веер и довольно чувствительно шлепала им по напудренным головам.
А потому настоящим облегчением было услышать, как лакей, стоявший у двери, вдруг вытянулся и выкрикнул:
— Его величество король Людовик!