— Его величество обедает сегодня с английскими аристократами, — объяснил он, — они только что прибыли в Париж. А перед тем решил пригласить на ленч видных английских торговцев, его высочество герцога и нескольких его соотечественников. И кто-то подсказал его величеству, что ваша супруга — англичанка, настоящая английская леди, а потому он просит быть также и вас.
— Хорошо, — ответил Джейми, бросив на меня быстрый взгляд. — Можете передать его величеству, что мы почтем за честь.
Вскоре после этого приехал Муртаг, как всегда мрачный и сосредоточенный, с огромным свертком одежды и моей аптечкой, которую я тоже просила доставить. Джейми отвел его в гостиную, где начал отдавать различные деловые распоряжения, я же тем временем торопливо переоделась в свежее белье и платье, впервые пожалев о том, что отказалась от услуг горничной. После ночи, проведенной в объятиях огромного промокшего шотландца, волосы мои были в страшном беспорядке — пряди торчали в разные стороны, и укротить их с помощью лишь расчески и щетки казалось невозможным.
Наконец я кое-как привела голову в порядок и появилась на пороге, раскрасневшаяся и сердитая от усилий. Джейми, глянув на меня, пробормотал что-то насчет ежей, но я в ответ обожгла его таким укоризненным взором, что у него хватило ума не продолжать.
Прогулка среди террас и фонтанов дворцового сада значительно улучшила мое самочувствие. Листва на большинстве деревьев еще не распустилась, но день для конца марта выдался на удивление теплый, а набухающие на ветках почки пахли свежо и пряно. Казалось, слышно, как бегут соки в стволах высоких каштанов и тополей, обрамляющих тропинки и скрывающих под сенью своих ветвей мраморные статуи.
Я прошла мимо статуи полуодетого мужчины с виноградной гроздью в кудрях и поднесенной к губам флейтой. Огромный козел с шелковистой шерстью жадно тянулся к другим гроздьям, спадающим с мраморных складок плаща.
— Кто это? — спросила я. — Пан?[14]
Джейми усмехнулся и покачал головой. На нем был старый килт и старый камзол. Но даже в этом одеянии он был куда красивее разодетых в пух и прах придворных, проходивших мимо нас щебечущими группками.
— Нет. Статуя Пана здесь тоже, кажется, есть, но это не он. Это один из четырех «соков» человека.
— Соков? — удивилась я. — Пожалуй… Во всяком случае, выглядит он довольно сочным. — Я покосилась на виноград.
Джейми улыбнулся:
— Да не в этом смысле! Ты ведь вроде бы врач, Саксоночка! Должна знать. Неужели ничего не слышала о четырех соках, из которых состоит организм человека? Вот это Кровь. — Он указал на мужчину, играющего на флейте, потом — по другую сторону аллеи. — А это Меланхолия. — Высокий человек в неком подобии тоги держал в руке раскрытую книгу. — А вон там, — Джейми указал вперед, — там Желчь. — Голый мускулистый молодой человек сердито и без всякого сожаления взирал на мраморного льва, готового вцепиться зубами ему в ногу. — А вот это Флегма.
— Неужели? — Флегма, бородатый джентльмен в шляпе, стоял, скрестив руки на груди, у ног его сидела черепаха. — Гм…
— А что, врачам в ваши времена не объясняли, что такое соки?
— Нет, — ответила я. — Вместо этого нам объясняли, что такое микробы.
— Вот как? Микробы… — тихо пробормотал он, словно пробуя слово на вкус, перекатывая его на кончике языка с характерным шотландским рыком, отчего оно приобрело уже совсем зловещее звучание. — Мик-р-р-р-обы! А на что они похожи, эти микробы?
Я взглянула на статую Америки — достигшая брачного возраста дева в юбке и головном уборе из перьев, с крокодилом у ног.
— Ну, такую колоритную статую им не следовало бы здесь выставлять, — объяснила я.
Крокодил у ног Америки напомнил мне о метре Раймоне.
— Так ты не хочешь, чтоб я пошла к метру Раймону? — спросила я. — Прокалывать соски?
— Естественно не хочу… чтоб ты прокалывала соски, — решительно заявил он и, взяв меня под локоть, увлек вперед по аллее, видимо, опасаясь, что голые груди Америки вдохновляют меня на эту затею. — И вообще, нечего тебе ходить к этому метру Раймону. О нем ходят разные слухи.
— Обо всех в Париже ходят слухи, — заметила я. — И уверена, что метр Раймон наслышан о них.
Джейми кивнул, волосы блеснули в бледном свете весеннего солнца.
— Да уж, наверняка. А я слышал, что о нем болтают в тавернах и гостиных. Метр Раймон является главой одного тайного общества, но это отнюдь не сторонники якобитов.
— Правда? Кто же тогда?
— Кабалисты, оккультисты. Возможно, колдуны.
— Надеюсь, Джейми, ты не принимаешь все эти сказки о колдунах и демонах всерьез?
Мы подошли к части сада, известной под названием «Зеленый ковер». Стояла ранняя весна, и лужайка еще только начинала зеленеть, но по ней бродили люди, радуясь на редкость ясной и теплой погоде.
— Нет, в колдунов не верю, — ответил он после паузы и, отыскав уютный уголок возле живой изгороди, сел на траву. — Разве что граф Сент-Жермен исключение.
Мне вспомнился взгляд черных глаз Сент-Жермена в Гавре, и я слегка вздрогнула, несмотря на солнце и шерстяную шаль, накинутую на плечи.
— Думаешь, он как-то связан с месье Раймоном?
Джейми пожал плечами:
— Не знаю. Но ведь ты сама пересказывала мне все эти слухи о Сент-Жермене. И если метр Раймон действительно член этого общества, думаю, Саксоночка, тебе надо держаться от него подальше. — Он криво усмехнулся. — В конце концов, не все же время мне спасать тебя от костра.
Тень под деревьями напомнила мне о мраке, царившем в каземате для воров в Крэйнсмуире, и я снова содрогнулась и придвинулась поближе к Джейми и солнечному свету.
В траве под цветущим кустарником ворковали голуби. Придворные дамы и господа занимались примерно тем же, расхаживая по аллеям, украшенным скульптурами. Разница состояла в том, что голуби производили куда меньше шума.
За нашими спинами возникло видение в шелковом одеянии цвета морской волны, громким голосом выражающее восторг по поводу вчерашней пьесы, показанной при дворе. Три сопровождавшие его дамы, хоть выглядели и не столь эффектно, но полностью разделяли его мнение.
— Великолепно! Просто великолепно! Какой голос у этой ла Куэль!
— Да, потрясающе! Прелесть!
— Восхитительно, просто восхитительно! Великолепно — вот самое точное слово.
— Да, великолепно!
Все четыре голоса звучали пронзительно и визгливо — такой звук издают гвозди, выдергиваемые из дерева. В отличие от них у голубя-кавалера, бродившего в траве в нескольких футах от моих ног, голос отличался приятным сладкозвучным и низким тембром, он ворковал так нежно и выразительно, надувая грудь и беспрерывно раскланиваясь с таким видом, словно бросал свое сердце к ногам возлюбленной, на которую, впрочем, это не производило особого впечатления.