Стараясь справиться с паникой, медленно нараставшей от мысли, что Лафитт вполне может отказать ему, Пуантро отпил немного ароматного напитка из своего бокала, а затем ответил:
— Я и не допускал предположения, что вы можете быть осведомлены о местопребывании моей дочери. Ничего подобного! Но я не сомневаюсь, что при вашем особом положении вы единственный человек, который может помочь обнаружить капитана Уитни и тем самым способствовать возвращению дочери ко мне. Я готов заплатить за это любую, даже немыслимую сумму.
— Ваши разговоры о немыслимых суммах и солидных предложениях не представляют для меня интереса.
Поняв, что разговор неожиданно быстро подошел к концу, Пуантро отбросил все уловки и резко прохрипел:
— Буду говорить откровенно, господин Лафитт! Я прекрасно понимаю, что нет такого денежного вознаграждения, которое могло бы послужить для вас искушением и побудить пойти на сотрудничество со мной, самым злостным вашим гонителем в Новом Орлеане, постоянно настаивавшим на вашем аресте и осуждении по обвинению в пиратстве и убийствах людей! Я не сомневаюсь, что вы прекрасно осведомлены о моей деятельности в прошлом! Но так же, как прежде осуждал вас, теперь я гарантирую поддержку во всем, если вы сейчас окажете мне помощь.
Руки его так тряслись от возбуждения, что он вынужден был поставить бокал на стол. После этого Пуантро взглянул на Лафитта:
— Чтобы окончательно внести ясность, мое предложение заключается в следующем: если вы оказываете поддержку в благополучном возвращении моей дочери, я гарантирую, что губернатор забудет все обвинения против вас и вашего брата и больше не будет выступать против вашей деятельности.
Все более и более озлобляясь против француза, видя, как тот, высоко подняв свои черные брови, открыто демонстрирует скептицизм, Пуантро просто кипел от злости, наконец Лафитт ответил:
— По-моему, вы обещаете то, чего не в силах сделать.
— Я могу это.
— Вы только так говорите.
— Вы ставите мои слова под сомнение, monsieur?
Лицо Лафитта окаменело:
— А если — да?
Слишком разъяренный, чтобы быть осторожным, Пуантро рявкнул:
— Только дурак может сомневаться в том, что говорит Пуантро!
На лице Лафитта вновь появилась холодная улыбка:
— И только слабоумный может допустить при каких бы то ни было обстоятельствах, что Жана Лафитта можно назвать дураком. Однако, monsieur, поскольку вы — мой гость и, безусловно, в расстроенных чувствах из-за любимой дочери, я предпочту не замечать ваши дурные манеры.
Резко поднявшись и отбросив все любезности, за которыми скрывалось едва сдерживаемое бешенство, Лафитт сказал резким тоном:
— Нам больше не о чем говорить. Можете освежиться и остаться переночевать, после чего мой человек проводит вас обратно в Новый Орлеан. Наши переговоры закончены.
Когда Лафитт вышел из комнаты, Пуантро в бешенстве вскочил и попытался его догнать, но в дверях выросла фигура головореза и заставила его остановиться.
— Господин Пуантро…
Пуантро застыл от голоса слуги, который сказал с абсолютно бесстрастным выражением на лице:
— Я провожу вас в вашу комнату.
Пуантро постарался взять себя в руки. Да, он воспользуется гостеприимством этого ублюдка Лафитта! Он поспит несколько часов, а затем вернется в Новый Орлеан, где опять возьмется за поиски Габриэль с еще большей настойчивостью! И если повезет, то письмо от этого выродка капитана Уитни будет ждать его, а Габриэль вскоре вернется домой. А как только она…
Пуантро, трясясь от злости, дал торжественную клятву: Лафитт заплатит кровью за нанесенное ему оскорбление, и он лично проследит, чтобы этот человек был повешен.
Эта мысль придала ему силы и вслед за безмолвным слугой он пошёл из комнаты.
Бертран незаметно прижался к покореженному стволу огромного дерева, и только чуть подрагивающие веки свидетельствовали о том, с каким вниманием прислушивался он к разговору на повышенных тонах, доносившемуся из окна дома Лафитта.
Бертран нервно пригладил рукой свои светлые взъерошенные волосы — единственный жест, выдававший его волнение. Он намеревался оставаться на своем месте, рискуя быть замеченным, до тех пор, пока не убедится, что дальнейшее развитие событий уже не важно.
Итак, Пуантро… на Гранде-Терре.
Сразу же, как только Роган произнес эти слова, явилась мысль, что здесь кроется какая-то ошибка. Пуантро никак не мог раскрыть их план. Неужели годы подготовки и перенесенные за это время страдания сведены на нет? Потом родился жгучий страх за Кларису, чья причастность к их делам уже не секрет для Лафитта.
Выполняя приказ Рогана, Бертран спешно отправился на остров. Подойдя к дому Лафитта, он выбрал укромное место, где и стоял теперь, ожидая финала беседы. Враждебность двух мужчин, явно сквозившая в разговоре, не ускользнула от его внимания. Пуантро показал себя самоуверенным дураком, не понимавшим бесперспективности занятой им позиции, а Лафитт в очередной раз продемонстрировал, что не потерпит какого бы то ни было высокомерия. Бертран с некоторым облегчением понял, что они…
— Так ты все еще здесь, mon ami…
Вздрогнув, Бертран тут же повернулся на знакомый с небольшим акцентом голос и встретился с устремленным на него взглядом Лафитта. Он весь насторожился, а Лафитт спокойно продолжал:
— Как всегда, по твоему выражению лица ничего не поймешь. Знаю, ты не ожидал, что мне известно твое присутствие под этим окном. Тревога в твоем взгляде отсутствует, а ведь хотелось бы знать, как я отреагирую, обнаружив, что ты шпионил за мной? Я начинаю понимать, почему Рапас так высоко ценит тебя.
Бертран промолчал.
— Предпочитаешь молчать в неясной ситуации. Bon… Ты предоставляешь мне возможность сделать первый ход, и я воспользуюсь этим.
Лафитт подошел поближе. В его глазах еще сверкали отблески прошедшей бури, когда он произнес:
— Ты слышал этого самонадеянного дурака? Пуантро рассчитывает заполучить мою поддержку, полагая, что я, как последний идиот, поверю обещаниям, которые он не намерен выполнять!
Лафитт выругался, что прибавило жара его словам.
— Пуантро в своем не знающем предела высокомерии принял меня за глупца. Однако я так часто сталкивался с подобным высокомерием, что не мог не узнать его с первого взгляда. Не обманут меня ни почет, ни уважение, которыми он пользуется в новоорлеанском обществе. Губернатор постоянно будет в дураках, доверяя ему, но я не такой легковерный!
Замолчав, Лафитт вновь проницательно посмотрел в лицо Бертрана.
— Видишь ли, я хорошо разбираюсь в людях. По твоему изуродованному лицу видно, что ты много страдал и, без сомнения, мужественный человек. Такие встречают смерть, не отступая ни на шаг, и их преданность тому, кто ее заслужил, безгранична. Но я также вижу, что в твоей душе поселились демоны и сейчас твое основное желание — уничтожить их. Не сомневаюсь, что именно это объединяет тебя с капитаном Рапасом, так как вы оба стремитесь к одной цели… и, возможно, вас связывает то, что называют словом «дружба».