но здесь оно скачет и несется вперед.
Туннель выводит в комнату, напоминающую пещеру, которая кажется маленькой из-за массы людей, корчащихся в панике на полу. Ветхие прилавки, за которыми торговали едой и одеждой, перевернуты вверх дном. Люди одеты в лохмотья… очевидно, это черный рынок, о котором рассказывал Люсьен. Среди лохмотьев доспехи стражников, избивающих толпу дубовыми дубинками, поблескивают серебром. Дети плачут, пока матери пытаются закрыть их собой, мужчины лежат на земле со скованными руками, келеоны со вздыбленной шерстью провоцируют стражников – некоторые из которых тоже келеоны – подойти ближе. И повсюду запах крови – кровь на лбах, кровь из разбитых носов. Кровь, которая лужицами растекается под неподвижными телами. Всеобщий хаос и страх заставляет голод во мне пускать слюнки.
И над всем этим на кирпичном выступе, окруженный стражниками с масляными лампами, стоит эрцгерцог Гавик. Наблюдает за беспределом своими безжалостными водянистыми глазами, пока его стражи тащат кричащих, отбрыкивающихся людей, и на его лице написано полное удовлетворение.
– Ублюдок, – шипит принц Люсьен. – Сюда! – кричит он в толпу, показывая на выход, из которого мы только что пришли. Я застываю на месте, и Люсьен рявкает на меня:
– Что с тобой? Помоги мне вывести их наружу!
Запах человеческой крови бьет в ноздри, мои зубы растут. Толпа беснуется, из-за паники глаза людей округляются как у скота, который ведут на бойню. Люсьен хлопает меня по плечу.
– Давай, леди Зера! Иначе смертей будет еще больше!
Тепло от его прикосновения прогоняет голод прочь, освобождая меня от его цепкой хватки. Всего долю секунды я восхищаюсь ясностью моего сознания – голод сдувает, точно листья в бурю. Принц прав. Эти люди в опасности, и пятерых мужчин на моей совести вполне достаточно.
Едва исчезнувший голод вновь накрывает меня темной волной.
Эгоистка, – насмехается он, – даже этих жалких людишек собираешься спасать ради своего душевного спокойствия.
Я хватаю в охапку пожилую женщину, вцепившуюся в платок на голове, и веду ее в туннель. Внуки, всхлипывая, жмутся к ее ногам.
Такая слабая. Мягкие, тонкие косточки, их легко разгрызть. Легкая добыча.
Она не в силах подняться по лестнице – слишком медленная и хрупкая, люди отталкивают ее, обезумевшие в стремлении вырваться на свободу. Я дожидаюсь просвета в толпе, закидываю ее руки себе на шею и взбираюсь по лестнице, держа ее на спине и отчаянно борясь с голодом, побуждающим сожрать ее. Я передаю ее щуплое тельце юной девушке в длинном балахоне с поразительно голубыми глазами.
Когда я спрыгиваю снова и возвращаюсь через туннель, стражи идеальным кругом обступают принца Люсьена, который снял капюшон, демонстрируя лицо и длинную темную косу. Смех Гавика разносится по пещере, заглушая стоны и крики толпы.
– И что, по-вашему, вы здесь делаете, ваше высочество? – спрашивает Гавик.
– Оставь этих людей в покое, Гавик, – цедит Люсьен, его белый меч вытащен из ножен и готов поразить любого стражника, который первым пойдет в нападение. – Они ничего не сделали.
– Ничего, кроме воровства и убийства, – упорствует Гавик. – Некоторые из них ведьмы, ваше высочество. Уверен, вы хотите увидеть, как эти монстры будут привлечены к ответственности.
– Откуда вы знаете, что они ведьмы? – огрызается он.
– От Багровой Леди, конечно же. – Гавик улыбается во все зубы. – Или вы не верите в истинность усилий энциклопедистов?
– Неважно, во что я верю. – Голос Люсьена словно горящее масло, горящее и обжигающее. – Эти люди пытаются выжить.
– Продавая краденые вещи на этом полуразрушенном черном рынке! – обвиняет Гавик. – Я делаю это на благо Ветриса, ваше высочество. Кроме того, они преступники и колдуны. Лучше вам хорошенько запомнить это, прежде чем я буду вынужден бросить вас в подземелье вместе с ними за бунт.
– Я твой кронпринц. – Глаза Люсьена сощуриваются. Гавик смеется.
– Того, кто защищает вора, можно простить, но того, кто защищает ведьму или Бессердечного… Кронпринц или нет – вы предаете Нового Бога. – Эрцгерцог лениво изучает свои ногти. – Это карается по законам храма.
– Сколько среди них ведьм? – с нажимом продолжает Люсьен, сохраняя спокойствие перед лицом неприкрытой угрозы. – Что сказала твоя красная башня?
– О, не могу припомнить, – Гавик задумывается. – Семь? Восемь? Может, десять. Сдается, мои люди убили, – он молча пересчитывает неподвижные тела, – тринадцать бродяг, но, опять же, трое были ворами, присосавшимися, словно пиявки, к подбрюшью Ветриса.
– Посмотри вокруг – это голодающие люди, люди, чья жизнь была разрушена отвратительными экономическими решениями моего отца! Если кого и нужно наказывать, так это его.
Гавик снова смеется.
– Предлагаете посадить в тюрьму вашего собственного отца? Я знал, что вы бунтарь и упрямец, мой принц, но не знал, что вы еще и предатель. Вы начинаете говорить как принцесса Вария – маленькая глупышка, вот кем она была.
Люсьен вздрагивает, свободную ладонь сжимая в кулак, и я сдерживаю прорастающее во мне семя гнева. Как смеет Гавик говорить с ним о Варии в таком тоне? Но я не могу позволить боли Люсьена пропасть впустую – и пока Гавик с Люсьеном разговаривают, я показываю выход стольким людей, скольким это возможно. А затем на меня обрушивается голос Гавика.
– Леди Зера! Этот бюст я узнаю где угодно. Еще раз взмахнете своей маленькой ручкой в сторону того туннеля, и я велю своим людям отстрелить ее.
– Леди Зера! – рявкает Люсьен, не поворачиваясь ко мне. – Уходите, сейчас же.
– И оставить вас один на один с этой вонючей собачьей задницей? – фыркаю я. – Не в этой жизни.
– Вонючая собачья задница, – тянет Гавик. – Признаю, вы оригинальнее любой Невесты, которая нам когда-либо встречалась. Но по поводу стрельбы я абсолютно серьезен.
Я проглатываю мрачный смешок.
– Вы совершенно меня не знаете, эрцгерцог, если думаете, что угроза простреленной руки меня испугает.
Люсьен пытается ринуться ко мне, но стражники сдерживают его нацеленным оружием.
– Леди Зера, нет…
– Тогда позвольте испытать вашу решимость, – холодно произносит Гавик, и по щелчку его пальцев страж-лучник, стоящий рядом с ним, прицеливается из арбалета и стреляет быстрее, чем я успеваю сделать хоть одно движение. Болт обжигает, словно раскаленное железо, кроша кости левого запястья и оставляя после себя кровавую, спутанную дыру из плоти и нервов. Боль настолько оглушительная и резкая, что у меня перехватывает дыхание. Кажется, что зазубренные кинжалы пронзают кожу каждый раз, когда я пытаюсь вдохнуть. Кто-то вскрикивает рядом в толпе, моя кровь брызжет на полные ужаса лица. Я отрываю зубами кусок ткани от своей полуночной накидки и заматываю руку тряпкой.
– Ты… – Лицо Люсьена темнеет, он переводит взгляд с моей раны на лицо Гавика. Огонь вспыхивает в его