счастья.
– А что потом было?
– Потом? Ах, ты о Ларисе… Вот поднимемся ко мне, я тебе чаю горячего с медом предложу. Ногу распарить надо, ванну примешь с травами. В гостинице у тебя есть ванна?
Да я просто так спросил. У меня есть. Недалеко тут, да и что у нас далеко? Город с наперсток, Подгора, Надгора, и кружим мы вокруг горы…
– Ну, ты извини меня, такая недотепа. Предупреждали же меня, вода холодная. Так скрутило. Вот утонула бы, сейчас страшно. У меня судороги никогда не было, впервые.
– Все когда-то впервые. Приехали. Четвертый этаж, в доме есть лифт. – Он вышел из машины, я ему сумку с вещами моими сначала подаю, ключи, тетрадку, телефон и записи мои… не говоря уже о джинсах, что ж я, так в полотенце теперь и останусь? – И на пляж, кстати, за сумкой возвращались, ему и в голову не пришло оглядеться по сторонам, видно, давно один живет.
И какой мощный нескончаемый дождь! Даже если б могла идти, предпочла бы в тепле отсидеться.
Как малютку, в полотенце обернутую, он меня к подъезду несет. Одной рукой! Я веса своего не ощущаю. В голове туманится обрывочное: меня спасли, меня обогреют – надо же! Сказку, наверное, на сон грядущий расскажут… В некотором царстве, в некотором государстве… И я усну. Впрочем, так далеко забегать рано.
Я сделала попытку сосредоточиться, но мысли плывут щепочками, их несут по течению дождевые ручьи.
Нормальная квартира историка, именно такой себе и представляла. Книги, книги, шкафы с книгами, письменный стол книгами завален, и кипами книги на полу. Подсвечники старинные, ну, это в Тобольске норма, здесь ничего без старины не обходится.
И картины на стенах. Виды города, восемнадцатый век. Женский портрет, хорошо написанный. Фигура молодухи с кокетливым платочком на шее, она завела руки за голову, русые волосы развеваются на ветру, на заднем плане – лесные просторы.
Она прекрасна. Я смотрю на портрет, Михаил стелет мне на диване – единственном месте, где книги не нагромождены. Оборачивается, предлагая занять приготовленное для меня место, он собирается массировать ногу серьезно. Поймал мой взгляд, четко выговорил: «Это Лариса».
Я и сама поняла, что это портрет Ларисы, но не ожидала, что у нее такие задорные глаза.
Квартира кажется огромной для одного человека. Нет, не так – достойное пространство для одного человека, удобное. Так правильней.
Чай с медом я выпила, сеанс массажа получила, – и меня уже зовут отмокать, ванна приготовлена.
В пахнущей мятой и розмарином воде я почти засыпаю, перед глазами оранжевые круги. Я все-таки простудилась.
– Света, достаточно! Я сейчас дверь открою, вылезай и подготовься, разотрись полотенцем основательно. Считаю до десяти!
Ого! Я мокрая и ощущаю ломоту в ноге, за стенку пришлось ухватиться. Встаю на пол, с трудом удерживая равновесие. Но встаю. Полотенце – это хорошо. Голова кружится – это плохо. Растираюсь. Второе полотенце сухое, здесь же на крючке висит. Здорово!
– Миша, а есть халат? Или пижама?
Он топает по коридору, три минуты шумного выдвигания ящиков, в конце концов из-за двери показалась его рука с махровым нежно-сиреневым халатом. Длинный и уютный халат, в него можно завернуться.
Когда он входит, я готова к встрече с мужчиной, малознакомым для того, чтобы вот так навязываться, между прочим. Массаж, ванна, чаи и халаты, шершавящиеся распаренные подушечки пальцев – салон SPA, а не квартира ученого. Ученые, по общему мнению, люди рассеянные. Чего о Михаиле никак сказать нельзя. Нельзя сказать. Нельзя… (сознание снова уплывает в неизвестном направлении, мне приходится усилием воли вернуть предметам очертания).
И резной буфет прошлого века в столовой. Пока он нес меня, я отметила.
Гостиная, столовая, спальня. А все в целом – кабинет для занятий историей, стены увешаны литографиями, гравюрами, портретами, пейзажами (и что обычно для ученого, живущего в Тобольске, – персоны и местности связаны только с Сибирью, пожалуй, есть такие города на земле, где никому не приходит в голову изучать географически отдаленные пространства. Как в Венеции трудно себе представить пишущего о Барселоне. Да и в самой Барселоне пишут только о Барселоне. А в Тобольске… Впрочем, это уже повторение сказанного). Кухню я еще не видела.
– Михаил, а у меня вообще-то жар. – Перед глазами плыли картины и картиночки, они удлинялись, и впору завернуться в эти бесконечные леса, небеса и дороги… – По-моему, я простудилась. А знаешь почему? Это ты виноват. Женщина здорова, пока ей не на кого опереться. Как только чувствует опору – еще в самом зародыше этого чувства, – у нее появляется ощущение, что можно расслабиться и потерять бдительность, безнаказанно плыть куда глаза глядят, в общем, она обретает твердую уверенность, что не утонет.
Я уже привыкла кататься на твоем плече. Ощущение кошки, прыгающей хозяину на плечо, как только он входит в квартиру… так и я буду запрыгивать на хорошо изученную ключичную ложбинку, стоит тебе появиться на горизонте. Или в дверном проеме. По-моему, у меня горячка и сорок, честно. – Перед глазами уже всерьез то двоилось, то расплывалось и текло. Образы, образы. Изумрудные переливы Иртыша, тяжелые капли на кустарнике, нежно-сиреневый халат неизвестной мне женщины, портрет задорной Ларисы и дубовый буфет конца прошлого века, с резными дверцами. Или начала века, мне неведомо, – а еще много-много гравюр, и литографий, и портретов разных размеров в рамках, преимущественно коричневых.
Миша принес мне жаропонижающую микстуру и по ложечке вливал в раскаленное горло, таким оно мною воспринималось. Он вымочил полотенце в растворе уксуса, прикладывал ко лбу, приказал повернуться на живот и растер спиртом спину до такой степени усердно, что она тоже раскалилась – спина цвета наковальни? – спросила я. Меня укутали в одеяло и велели лежать смирно, крепко закрыв глаза.
– Зрение в горячечном бреду может пострадать от перенапряжения. Бредить лучше с закрытыми глазами. Так что не стесняйся, говори, но глаз не открывай.
Я вырубилась, наверное. Когда сознание перестало молотить виски тяжелыми предметами, я открыла глаза, пытаясь найти стакан с водой. Мне очень хотелось пить. Миша сидел в кресле, держа мою руку в своей, но не двигался. Он спал.
Довела мужика до обморока, вот постоянно сама себя спрашиваю: как мне это удается?
Я попыталась высвободить руку, стакан воды стоял у дивана на полу, я бы дотянулась, но Миша тут же пошевелился. Я перевернулась и попробовала достать стакан другой рукой, не тревожа спящего, но сделала неверное движение и почти свалилась с дивана, чем разбудила его окончательно.
– Миша, извини, бога ради, я слонище в посудной лавке, но