Читать интересную книгу Россия при смерти? Прямые и явные угрозы - Сергей Кара-Мурза

Главная ценность Академии наук сегодня — это сохраняемые под ее крышей 50 тысяч российских ученых, представляющих собой всю структуру современной науки. Это колоссальный фонд знаний и навыков, хранящийся в седых головах этих людей. Их главная миссия сегодня, их священный долг перед Россией — выжить. Пережить это смутное время — и передать сжатый сгусток сохраненных знаний и умений тем молодым, которые придут возрождать российскую науку.

Во время Смуты 1917–1921 гг. большевики, следуя урокам царей, собрали, сколько могли, ученых в Академии наук. Влиятельные «пролеткультовцы» пытались тогда разгромить Академию абсолютно под теми же лозунгами, что и сегодня. Ленин пошел на конфликт с ними, строго запретив «озорничать около Академии наук», хотя она была не просто консервативной, но и монархической. И уже в 1918 г. Академия стала матрицей, на которой начала расти будущая советская отраслевая наука. Если бы в тот момент Академию наук не уберегли, нить развития русской науки была бы оборвана, и ни о какой индустриализации 30-х годов и победе в Отечественной войне не было бы и речи. Эту нить собирались оборвать в момент, когда казна лопалась от нефтедолларов.

Если бы это случилось, Россия осталась без интеллектуального сообщества, которого не заменить никакими иностранными экспертами. Нынешние 50 тысяч ученых РАН не могут сегодня блистать на международных симпозиумах, быть конкурентоспособными и эффективно «производить знания». Они стары, их приборы поломаны, а нищие лаборатории остались без реактивов.

Требовать от них «эффективности» — это все равно, что гнать на старт тяжело больного спортсмена. Но эти люди образуют коллектив, обладающий знанием и способный понимать, собирать и объяснять новое знание из мировой науки. Этот коллектив жизненно необходим стране и народу в нынешний период — гораздо больше, чем в спокойные времена.

Этот коллектив будет еще более необходим России завтра, когда молодежь начнет нащупывать дорогу из ямы кризиса. Тогда только отечественные ученые, обладающие опытом побед и бед России, владеющие русским научным стилем и, главное, любящие нашу землю и наш народ, смогут соединить здравый смысл с научным методом. Такой «зарубежной экспертизы» Россия не получит ни за какие деньги.

Пока что ситуация продолжает находиться в неустойчивом равновесии. Однако принципиальные установки правительства не изменились, не изменился и понятийный аппарат, с которым подходят к науке. 20 августа 2008 г. состоялось совещание у премьер-министра РФ В.В. Путина, посвященное программе развития науки. «Были намечены главные направления модернизации этого сектора», — сказал А. Фурсенко, план действий «должен быть подготовлен к осени 2008 г.» (!)

Министр А.А. Фурсенко так определил основные принципы модернизации: «Во-первых, это повышение эффективности деятельности существующих научных организаций, которые составляют государственный сектор науки… За счет повышения их эффективности, введения системы оценок их деятельности может и должен быть реструктурирован этот сектор. Наиболее эффективные организации должны получать большее финансирование, а неэффективные должны быть реорганизованы, а часть их — закрыта» [34].

Зная, какими индикаторами, измерительными инструментами и критериями для определения полезности науки пользуется руководимое А.А. Фурсенко министерство, приходится ожидать нового тяжелого удара по остаткам российской науки. В данном случае он прямо направлен на «государственный сектор», прежде всего, на Академию наук.

«Российская газета» 14.01.2009 г. взяла интервью у заместителя Министра образования и науки А. Хлунова [39]. Разговор зашел о том, что финансирование науки в России остается на низком уровне — 1,12 % ВВП, к тому же ВВП падает. Каковы перспективы науки? Он отвечает: «На самом деле картина несколько иная. Сегодня Россия с точки зрения бюджета вкладывает в науку не меньше ряда развитых стран, скажем, Италии или Голландии. Но наш бюджет, к сожалению, несет на себе львиную долю от общего объема расходов — 63 %, а бизнес всего 37. Здесь и кроется причина, почему у нас «вес» науки в ВВП столь невелик».

В чем же «картина иная»? Что значит, что Россия «с точки зрения бюджета вкладывает в науку не меньше ряда развитых стран»? Чиновника высшего ранга спрашивают о перспективах науки в России в реальных условиях — не «с точки зрения бюджета», а с точки зрения выживания науки как жизненно важной для страны сферы духовного производства. А в ответ — словоблудие поразительно низкого уровня.

«Вес науки в ВВП» определяется научной политикой государства, а не капризами Чичваркина или Дерипаски. Доктрину этой политики вырабатывает Министерство, где г-н Хлунов с 2005 г. служит директором Департамента научно-технической и инновационной политики. Один из важных параметров этой политики — определение величины расходов на науку, минимальных и оптимальных относительно критических потребностей страны. Это — параметр национального уровня, а не сословного, классового или корпоративного. Бюджет, ВВП, бизнес, гранты Сороса — все это технические детали. Г-н Хлунов и его начальство определили российской науке «пенсию» в 350 млрд. руб. или 12 млрд. долларов. Вот о чем речь, а не о Голландии.

Его спрашивают: на что вы расчитываете с таким финансированием? Может ли выжить наука? А он жалуется: «За рубежом ровно наоборот… Если, например, тот же «Шелл» вкладывает в исследования миллиарды, то наши ведущие российские сырьевые компании — мизерные суммы. Нам надо перевернуть эту пирамиду, ведь государство не может тянуть все на себе».

Причем здесь «за рубежом» и «Шелл»? Вы же зам. министра науки России! Если вы считаете что «российские сырьевые компании» должны вкладывать в науки миллиарды, — так и заставьте их, на то вы и Правительство. «Нам надо перевернуть эту пирамиду»! Почему же вы ее не переворачиваете? Похоже, вы сами считаете себя не правительством России, а службой «российских сырьевых компаний».

А если частный бизнес не обязан финансировать науку, то это вполне определенная установка научной политики государства Российская Федерация, и нечего кивать на «Шелл». Он вкладывает деньги в науку не из любознательности, а потому что это предусмотрено политикой тех государств, где он действует. Такие государство установило условия и такие правила, что нарушать их для «Шелл» невыгодно.

Г-н Хлунов, в общем, отвечает на вопросы теми же штампами, что и заместители других министров. Это — сложившийся в России «дискурс власти». Его спрашивают одно, а он — совсем о другом. И быстро переводит разговор на уникальность России, которую «умом не понять». Поэтому, мол, они, министры, и не могут ничего поделать, хотя и стараются. Он жалуется газете: «Россия — уникальная страна, здесь мировой опыт — не указ. Отдельные наши бизнесмены начинают экономить прежде всего с науки».

«Отдельные наши бизнесмены»! Эти бизнесмены — не кикиморы, которые вылезли из болота и поведение которых можно списать на странные свойства природы России. Они были созданы вполне конкретным правительством по известным «чертежам», и уникальность России тут не при чем. Бизнесмены и правительство — небольшая компактная, крепко спаянная взаимными интересами и зависимостями, очень «непрозрачная» система. Г-н Хлунов — выпускник МИФИ, а качество его демагогии никак не соответствует марке этого института. Он то и дело говорит вещи, которые логически ведут к убийственному для него самого выводу. Как будто язык с сознанием у него не связан.

Резкое снижение расходов России на науку он объясняет жадностью бизнесменов. На кого рассчитана эта «наивная» отговорка? Он делает вид, что не знает исходной доктрины реформирования науки в 90-е годы. Еще скажет, что и армия пришла в такое состояние потому, что бизнесмены и меценаты на нее денег не жертвуют. Но дальше он приводит просто нелепый довод: «Ведь государство не может тянуть всё на себе». А что оно вообще «тянет на себе»? Государство — организующий институт, а тягловая сила — народ, население. Но не будем так глубоко копать. О том, чтобы оно «тянуло всё», не было и речи. Говорили конкретно о науке. Надо понимать смысл слов г-на Хлунова так, что государство не может именно науку включить в число финансируемых им сфер.

Откуда это следует? Он, инженер-физик, не знает, что совсем недавно именно государство, в нашей же «уникальной России», полностью содержало отечественную науку? Не знает, что до 1917 года то же самое делало государство Российской империи? И никто в этом не видел ничего странного — этого даже не замечали как вещи тривиальной. Почему же вдруг «оно не может»? Это — политический выбор, конкретное решение. Как мы видим по его результатам, явно ошибочное (или, если угодно, вредительское).