Читать интересную книгу Россия при смерти? Прямые и явные угрозы - Сергей Кара-Мурза

Трудность перехода к иным критериям заключается в том, что полезность исследований, направленных на предотвращение ущерба, в принципе не только не определяется, но даже и не осознается именно тогда, когда данная функция выполняется наукой эффективно. Пока нет пожара, содержание пожарной команды многие склонны были бы рассматривать как ненужную роскошь — если бы не коллективная память. Наука, которая имеет дело с изменяющейся структурой рисков и опасностей, опереться на такую коллективную память не может.

Казалось бы, после травмирующего опыта 90-х годов эту ценность науки можно было бы понять. Но этого не произошло, критерии не изменились. В августе 2008 г. был представлен подготовленный Минобрнауки РФ проект постановления правительства “О проведении оценки результативности научных организаций государственного сектора”. В качестве главной цели создаваемой системы оценки провозглашено, как и прежде, “увеличение вклада науки в рост экономики и общественного благосостояния”. Авторы этого проекта связали основные понятия и факторы в картину, которая изображает не науку, а безобразного урода, почти антипода науки. Таково представление о науке у Министерства образования и науки РФ.

С точки зрения перечисленных выше функций отечественной науки имеющаяся сегодня в наличии система является недостаточной как по масштабам, так и по структуре. Тенденции изменения этой системы при продолжении происходящих в ней процессов являются в целом неблагоприятными.

Выполнение чрезвычайных функций науки в условиях кризиса (шире — переходного периода) резко затруднено отсутствием целеполагания со стороны государственной власти. Произошел разрыв между властью и наукой как двумя ключевыми элементами российского «общества знания». Как показал опыт, через самоорганизацию научных коллективов в кризисном состоянии не происходит их гармонизации с изменившейся структурой социальных проблем.

Угасание отечественной науки — фундаментальная угроза для России. Но и сам факт, что власть этого не желает видеть — угроза не менее тяжелая.

Качество жизни: структуры повседневности

Выступая 5 сентября 2005 г. в Большом Кремлевском дворце с программным заявлением перед всей «властной верхушкой», В.В. Путин сказал: «Основной целью нашей с вами деятельности, ключевым вопросом государственной политики является существенное повышение качества жизни граждан России. Я собрал вас сегодня для того, чтобы обсудить вопросы создания новых механизмов для решения именно этой задачи» [40].

Впервые за 15 лет была названа основная цель государства. Она была обозначена сложным понятием качества жизни. В принципе, это понятие настолько туманно и неоднозначно, что не годится для целеполагания государства. Принеси то, не знаю что! Каждый, услышав В.В. Путина, подумал: что государство берется повышать? Никаких разъяснений того, как власть понимает качество жизни не вообще, а конкретно в России первого десятилетия ХХI века, не последовало.

Вводя в политический оборот такое насыщенное философским смыслом понятие, власть должна была бы подойти к нему осторожно и беспристрастно — говорить о том, что есть, нейтрализуя страсть идеологических оценок. Эта страсть гонит нас от факта и меры к идеалам, к «битве призраков».

Литр молока, продолжительность жизни, число убийств, температура в доме — натурные показатели, поддающиеся однозначному толкованию — из этого и составится первый профиль качества жизни. Дальше можно было бы возводить надстройку душевных радостей и горестей, составлять другие профили.

Например, в 1989 г. молока и молочных продуктов в среднем по СССР потребляли 363 кг в год на человека, а в Армении даже по 480 кг. Это элемент первого профиля качества жизни. Но при этом 62 % армян были недовольны своим потреблением молока, им казалось, что они потребляют слишком мало (а в Испании, например, потребляли 145 кг и были довольны).

Можем ли мы сегодня применить этот подход, пытаясь «объективно» оценить качество нашей жизни в понятиях повседневности? Нет, важно восприятие жизни через призму тех или иных идеалов. В момент кризиса, а тем более во «время гибели богов», профиль повседневности столь сильно окрашен восприятием, что за ним реальность быта может быть вообще не видна человеку. Восприятие сильнее реальности, особенно если поблизости есть добрый честный Яго.

Взять тех же армян. Обычно разумные люди, они вдруг начали крушить СССР. Без СССР они бы стали пить больше молока и есть больше сыра! Ощущение нехватки молока в их рационе стало важным показателем качества жизни, хотя и противоречащим разуму. Но отношение армян к молоку и сыру — почти аллегория. Все мы были примерно в таком состоянии. «Долой повседневность! Так жить нельзя! Запрещается запрещать! Власть всем!» — вот лозунги расщепленного сознания постмодерна, когда почва модерна шатается.

Это и есть основа того «общественного договора», который открыл путь реформе. Власть устами В.В. Путина заявила, что этот курс меняться не будет. Но ведь он ведет государство в могилу. Введение понятия «качество жизни», с которым власть на этом пути не может справиться, — маленький шаг в том же направлении.

Мы стабильно скользим от советского модерна к архаике, но, утрачивая источники хлеба и тепла, обретаем притязания «элиты» (как мы их понимаем). Первоклассник идет в школу с мобильным телефоном. В депрессивном регионе, посреди безработицы, родители мечутся, чтобы своей дочери, худосочной от недоедания, купить свадебное платье за две тысячи долларов.

Это кризис не социальный, а экзистенциальный — люди утрачивают способность рационально тратить скудные средства. Такое наблюдалось в Африке на этапе колонизации, а сейчас наблюдается в бразильских фавелах. Так что, говоря о качестве жизни в терминах повседневности, мы должны схватить все планы — жесткую реальность в ее «натурных» показателях, восприятие этой реальности, предвидение будущего. В нем сталкиваются грёзы аутистического сознания, отвергающего реальность и ее рациональное восприятие, и примолкший здравый смысл, который вдруг может отодвинуть прочь эти грёзы.

На стыках этих трех миров, в которых мы обитаем, происходят острые душевные конфликты, они и задают общий фон качества нашей жизни сегодня. Этот фон — жизнь в постоянном тяжелом стрессе (75 % россиян) и жизнь в постоянном страхе (50 %). Медики говорят даже о массовом нарушении динамического стереотипа — способности ориентироваться в социальном пространстве и времени. Это приводит к физиологическим нарушениям (ослабление иммунитета), что выражается в аномально высокой заболеваемости и смертности.

Большинство граждан испытывают постоянные душевные муки, видя вокруг себя страдания своих соотечественников, выброшенных реформой на социальное дно — бездомных и нищих, проституток и беспризорников. Они стали важным элементом структуры нашей повседневности. Кто-то надевает маску равнодушия или цинизма, кто-то утешает свою совесть подаянием, но все это слабая анестезия.

Рассмотрим эти три мира, три «среза» качества жизни. Что произошло с благосостоянием людей, выраженным в объективных измеримых показателях? Этот вопрос изучен довольно хорошо для сравнительно однородного большинства — около 70 % общества. Крайние группы — очень богатые и очень бедные, почти непроницаемы для детального изучения. Богатых вообще мало (около 1 %), так что социологи даже считают их не социальной группой, а маргинальным явлением. Прослойка, аналогичная западному «среднему классу», невелика, 10–15 %. Надо говорить о самой массовой части общества и о самой страдающей.

По главным индикаторам благосостояние самой массовой группы за короткий срок резко снизилось, эта часть общества обеднела и скатилась вниз по лестнице социальных статусов. Люди стали намного хуже питаться и одеваться, меньше потреблять платных услуг и продуктов культуры, меньше ездить и отдыхать. У большинства ухудшились условия работы, труд стал менее содержательным и сложным, полученные ранее квалификация и творческие навыки не востребованы. Быстро сокращается и упрощается структура потребностей.

Таким образом, объективно структуры повседневности большинства населения России претерпевают регресс, причем темп его таков, что люди не успевают привыкнуть. Разрыв непрерывности вызывает культурную травму.

Как это влияет на субъективное ощущение качества жизни? Личные оценки снижаются вслед за объективными показателями с большим временным лагом, они запаздывают. Люди не желают трезво оценить ухудшение своего статуса, они психологически защищаются от реальности, завышая самооценку. Они преувеличивают устойчивость и ценность инерционных частей своего благосостояния (например, жилья, квалификации, социальных связей) и не желают видеть их эрозии. Между тем этот процесс имеет нелинейный характер.