Ты и так хорошо поживилась за наш счет.
– Почему только я поживилась? Значит, несчастного Эдика все-таки уже нет в живых?
– Если ты задала этот вопрос, чтобы оценить степень опасности, которая тебе угрожает, то это в общем-то правильно. Судьбу Эдика я с тобой обсуждать не буду, у него есть родственники, пусть они волнуются. Твое дело – вернуть деньги. И желательно, чтобы ты мне сейчас сообщила, сколько ты уже успела потратить.
– Зачем? Хочешь прикинуть, как заставить меня вернуть потраченную сумму? Или у вас предусмотрены исправительные работы? Отбатрачить не надо будет?
Корш встал и посмотрел на Варю внимательно, увидел закипающие слезы в ее глазах, отметил видимую даже с расстояния дрожь в руках. Сколько бы девушка ни пыталась задираться, она была сильно напугана. И еще нельзя было не понять, что все происходящее для нее очень серьезно, настолько, что ей кажется, что ее жизнь раскалывается надвое.
Так оно в общем-то и было. В эту самую минуту Варя вдруг очень четко осознала, что та жизнь, которую она придумала и даже почти создала, в которую успела вжиться, в которой успела с комфортом обустроиться, была всего лишь одолжена на время. Взята взаймы. И время займа истекло, приходится возвращать то, что ей не принадлежит. И что у нее останется? Опять тоска, одиночество, безработица и нищета. Нельзя было брать чужое напрокат, надо было строить свое собственное, пусть и не самое лучшее, но чтобы его никто потом не смог отобрать. Все началось с этих проклятых денег, все ими и заканчивается. Пресловутая новая жизнь завершилась, даже толком и не начавшись. Только показала на одно мгновение, какой она может быть, и все, прости-прощай. Еще и обхамила напоследок, напомнила, что со свиным рылом в калашном ряду делать нечего, позору не оберешься. Варя держалась из последних сил, но слезы сами потекли из глаз, и остановить их было невозможно. Даже присутствие Корша уже не имело значения. Вчера еще имело бы, а сегодня кто он ей? Глупая, постыдная ошибка, подсмотренный эпизод из фильма, который никогда не удастся увидеть целиком. Чего его стесняться-то? Она и видит-то его в последний раз в жизни.
– Слезы не помогут, Варя; там, где речь идет о больших деньгах, о бизнесе, они не имеют значения. Ты совершила большую ошибку, Эдик и сам не справился, и тебя утопил.
– Да не топил меня никто, я вашего Эдика в глаза никогда не видела! – вдруг взорвалась Варвара. – Просто ты не представляешь себе, что такое жить, когда в холодильнике два яйца и тридцать граммов сыра, когда рвутся последние кроссовки и за квартиру год не плачено. Тебе этого не понять никогда! В твоей удобной и сытой жизни таким проблемам места нет.
– Каждый человек строит свою жизнь по своему разумению, – невозмутимо возразил Корш. – Надо искать, что не так в тебе самой, а не винить злую судьбу. Я, может, и поверил бы в спонтанность каких-то событий, если бы ты не влезла в мою жизнь. Да еще так грубо и нагло. Зачем тебе это было нужно, я никогда не смогу понять. Ты не думала, что это очень опасно – подходить так близко к человеку, которого ты обокрала?
– У тебя на лице написано не было, – заявила Варя, – и не нашлось никого, кто бы предупредил, что ты нелегальным бизнесом занимаешься. Если бы я знала… Я считала тебя талантливым скульптором, светским человеком… да смысл теперь об этом говорить?
– Ты хочешь сказать, что наше знакомство в самолете не было организовано? Теперь уже действительно нет смысла врать. Зачем?
– Было организовано, теперь не буду отрицать, – это признание вызвало новый поток слез, – я его задумала! Я его спланировала.
– Но зачем? – вытаращил на нее глаза Арсений. – Зачем я тебе был нужен?
– Ты мне нравился. Давно уже, – прибавила Варя и замолчала.
– И ты хочешь сказать, что потратила прорву денег на то, чтобы приблизиться ко мне и устроить свою судьбу?
Возникшую паузу не мог нарушить и Корш. Не поверить ей почему-то не получалось, но как в такое поверить-то? Фантастика. В душе шевельнулось какое-то неуместное чувство. Жалость? Нет, только не это. Нельзя дать ей шанс обмануть себя еще раз.
– Варя, нам нужно что-то решать, – Корш постарался придать своему голосу максимум строгости. – Мне нужно вернуть деньги до того, как к тебе придут. Поверь, для тебя это самый лучший, самый безболезненный выход из положения. Никто, кроме меня, слушать тебя не стал бы. Мы посчитаем, сколько ты потратила, и что-нибудь придумаем. В конце концов, я тоже готов поучаствовать в компенсации.
– Какая щедрость, – вместе со слезами выплюнула Варя.
– И это вместо спасибо? Имей совесть, иначе я могу передумать. Итак?
Варвара хотела вытереть слезы, но получилось только размазать их по лицу. Ну и ладно, кого здесь стесняться-то? Что бы она ни думала о том, можно ли примерять на себя чужую судьбу, хорошо это или плохо, но вывод будет один и тот же. На прежнюю, настоящую Варю Корш никогда бы даже не посмотрел. Он не дал бы ей возможности приблизиться; такие «Вари», какой она была в своей настоящей жизни, для него просто не существовали.
– У меня нет никаких денег, – сказала она голосом, в котором уже не было слез.
– Где же они? – Арсений рванулся к ней, схватил за руки. – Где деньги? Ты что, час уже мне тут мозги полощешь просто так, чтобы еще раз поглумиться надо мной? Думаешь, общение с тобой доставляет мне удовольствие? Ты меня подло обманула, предала, ты влезла мне в душу, чтобы нагадить там. Ты воровка и мерзавка! И если я сегодня не увижу денег, которые ты у меня украла, поверь мне – я не буду больше тебя уговаривать. Ты вообще этого не стоишь. Ты ничтожество, дрянь, которая не смогла построить свою жизнь и стала воровать то, что принадлежит другим людям, которые умеют трудиться, в отличие от тебя!
– Так ты герой труда? – прошипела Варя. – И как называется твоя профессия? Обнальщик? Обналичивальщик? Я филолог, и то придумать не могу. А знаешь почему?
Арсений стоял напротив, и было слышно, как скрипят его зубы.
– А все потому, что такой профессии нет, – продолжила Варя, – и надо еще разобраться, где Эдик… Что-то его давно не видно. Заявление надо бы написать.
– Ладно, не хочешь по-хорошему, это твой выбор. Но потом, когда будешь просить меня вмешаться, я уже не смогу тебе помочь. А впрочем, можешь и не просить. Я не помогу в любом случае, теперь