не сможем выделить время?
— А на чём ты хочешь сэкономить пару часов? — усмехнулся Эд. — Мне вот не на чем.
— А если всё же останется время? Мы что-нибудь поделаем?
— Ну, да.
— Что?
— Потом что-нибудь придумаем, — учитель пинком, отправил в полёт шишку. — И завтра, кстати, раз будет праздник, тоже ничего не успеем. Если захочешь, почитаешь что-нибудь сама. Мы и так программу первого курса давно перегнали.
М-да… Это почти то же самое, что пытаться достучаться до учителя за работой — ему абсолютно всё равно на всё, что его окружает. Только сейчас вместо бумаг и книг у него в голове поле с крапивой и какой-то праздник. Что в нём такого особого?
— Надо замариновать мясо. И прикинуть, что будем готовить. Чего ты хочешь?
— Салат из салата, — буркнула я, не обращая внимания на тавтологию.
— Этот тот, где листья салата, сыр и курица? Сейчас покупать свежую зелень дорого, — констатировал Эд. — Может, мне в этом году поставить дома пару ящиков и самому растить?
— У тебя и так полно лишних вещей. Не загромождай дом.
— О том и речь. Два ящика пристрою, — немного помолчав, Эдмунд задал ещё вопрос. — На обратном пути зайдём к вдове Стоун, не против?
— Думаешь, ей могло полегчать? — с сомнением вскинула. — Или напомним заказать гроб?
— Просто проверим, не окочурилась ли старушка.
Через некоторое время мы вошли в городок. Вместе с учителем я часто ходила сюда к его пациентам.
Почти на границе леса стоял амбар и было огорожено пространство, выровненное лошадиными копытами.
Чуть не прыгая от восторга, Эд поспешил к домику рядом и постучал в дверь. Через минуту к нам вышел мужчина примерно одного с учителем возраста.
— О, Крапивник, здорово. Так и знал, что ты придёшь.
Мужчины пожали руки. Бернард, обеспечивающий всех извозчиков и почту лошадьми, заприметил меня.
— И тебе привет.
— Здравствуйте.
— Пойдём, — быстро утратив ко мне интерес, мужчина закинул руку на плечо моему учителю и повёл его в амбар к лошадям. — На этот год подобрал такую, которая сама, кого хочешь напугает.
— Отлично. Она объезженная?
— Да, но молодая: дай палец — руку откусит.
Мы втроём зашли в амбар-конюшню и приблизились к одному из пары десятков стойл. В нём находилась белая с серыми ногами и носом лошадка. Не крупная, стройная.
— Знакомьтесь, Роза.
— Хорошенькая, — заметила я.
— Это только взаперти, — усмехнулся конюх.
— Я прокачусь? — Эд без тени сомнений протянул к лошади руку.
Кобыла попыталась схватить его зубами.
— Ладно, ладно, не буду тебя трогать, — Эдмунд из последних сил сдерживал восторг. — Розочка.
Бернард принёс всё необходимое, зашёл в загон и осторожно стал надевать седло и узду на недовольно фыркающую кобылу. Учитель во все глаза наблюдал за процессом.
— Ты так рад, что тебе дадут покататься на лошадке или просто любишь работать на этом празднике? — излишний восторг Эдмунда начал меня подбешивать. Я рада видеть его счастливым, но можно же не перебарщивать с воодушевлением? От работы учителя он что-то в такой экстаз не приходит, так чем этот праздник лучше?
— Я рад и тому и другому, — отозвался учитель, бросая на меня короткий взгляд. — Неудобно хвастаться, — в лице Эдмунда ни на мгновение не отразилась неловкость. — Но в академии я был одним из лучших наездников.
— А в чём ты не был лучшим? — я закатила глаза, не в силах скрывать дурное настроение.
— В пении, — на этих словах в глазах преподавателя застыло отражение давно забытого унижения. — Это было ужасный час…
Отрезвлённый неприятным воспоминанием, он секунду наблюдал за конюхом с вполне адекватным лицом, после чего, наконец, заметил мои эмоции. Впервые за всё утро.
— А ты чего такая недовольная? Плохо выспалась?
Вообще-то, всё было бы достаточно очевидно, если бы он хоть на минуту задумался. Мне не хотелось объяснять причины обиды, поэтому я просто кивнула.
— Тогда сегодня ляжем пораньше.
Бернард закончил с лошадью и передал узду Эду. Мы с конюхом вышли на улицу и встали возле забора, отгораживающего вытоптанный круг, куда Эдмунд завёл лошадь. Она то и дело дёргалась, будто собиралась вырваться.
Мой учитель ласково провёл ладонью по шее лошади. В ответ она зафыркала и попыталась отойти от человека. Поняв, что подобные жесты не помогают наладить контакт с животным, Эд легко запрыгнул в седло. Кобыла задёргалась. Идея возить на себе кого-то уже была ей привита, но пока не близка.
— Поехали, Розочка, — Эдмунд легонько прижал щиколотки к её бокам.
Кобыла трусцой двинулась по кругу, возмущённо фыркая от несправедливости этого мира.
Я со скучающим вздохом оперлась на забор. Эдмунд пришёл сюда, чтобы познакомиться с лошадью. Ему весело. А мне тут делать особо нечего. Зачем я напросилась с ним? Скорее бы наступило послезавтра — после праздника Эд перестанет ходить с одухотворённым лицом и начнёт замечать меня.
…
52. Луна.
…
Я резала солёные зелёные помидоры. Эдмунд занимался мясом. За окном уже почти стемнело.
— А, стой, зеленушку забыли, — Эдмунд сполоснул руки и вышел во двор.
Через минуту он вернулся с веткой ели и ведром земли. Воткнув одно в другое, помыл руки снова и забрал у меня помидоры.
— Зелёный символ весны есть. Сходи наверх, возьми синий такой ящичек из того шкафа, — Эд кивнул на второй этаж. — Он на верхней полке.
Пока учитель сбрасывал в миску нарезанные мной продукты и перемешивал с мясом, маринованным луком и томатной пастой, я неспешно поднялась по лестнице. День не принёс особо радостных моментов, и я всё делала без энтузиазма.
Открыв дверцу шкафа, извлекла коробочку. Внутри оказалась праздничная посуда. Набор на две персоны. Чёрное стекло с белой росписью. Тонкие приборы с эмалью на рукоятках. И скатерть из высококачественного чёрного шёлка с вышивкой по краю.
Один из предметов привлёк моё внимание: графин. Приплюснутый с двух сторон шар, с узким горлышком. На одной из плоских сторон наплавлено белое стекло. Рисунок в виде пары человеческих силуэтов.
Люди стояли в профиль, лицом друг к другу, взявшись за руки, и, если у девушки не было отличительных черт кроме волос до пояса, то вот длинный нос и волнистые волосы парня я узнала сразу. На другой стороне графина витиеватым почерком были записаны месяц и год: май, три тысячи сто пять.
Сколько это было Эду? У него день рождения двадцать девятого апреля, а в городах, где сельское хозяйство не играет большой роли, День Посева стандартно празднуют первого мая. Значит, если предположить, что посуда куплена к этому празднику то ему только-только исполнилось семнадцать.
В это время он, выходит, заканчивал третий, последний для себя, курс в