– Мне так нравится, – сказала она. – Очень красиво.
Огоньки переливались, гасли и загорались снова.
– Какое все новогоднее, – добавила Фира. – Прямо праздник.
Володя сказал:
– Ну! Такая ты фея зато теперь.
– Я – фея.
– Просто сказочная, – сказал Боря.
– Так грустно, что ты болеешь, – сказала Валя.
– Ну, на самом деле, не то чтобы мне нужно какое-то особое внимание, – сказала Фира. – Все идет так, как должно.
– Да, – сказал Володя. – Просто если бы сознание потерял дрочер, всем было бы плевать. Да, мокрая лапка?
– Да, – сказал Андрюша.
– Хорошо быть девочкой, – сказал Фира.
Валя сказала:
– Да, особенно такой хорошенькой.
– Ты правда так думаешь?
– Да, – сказала Валя. – Все так думают. Ты прехорошенькая.
Я сказал:
– И большая умница.
Фира сказала:
– И стихи люблю. А стихи вы мне почитаете?
И мы стали читать ей разные стихи, грустные и веселые. Я читал стихотворение Я. В. Смелякова под названием «Кладбище паровозов». Это очень грустное стихотворение. Кажется, будто оно об отживших свое, заржавевших паровозах, но на самом деле оно о людях и бесконечности принесенных ими жертв.
Меня это стихотворение очень трогает. Я люблю людей, героев, и механизмы, и поезда.
Только не люблю кладбища.
Особенно меня трогает вот этот отрывок:
Шапку сними, товарищ, Вот они, дни войны. Ржавчина на железе, Щеки твои бледны.
Я очень хорошо прочувствовал это стихотворение. Фира – мой тот самый товарищ, чьи щеки были так бледны. И в этот раз стихотворение по-особенному меня задело, хотя оно и так мое любимое. Я понял его глубже, будто я повзрослел.
Не было с нами многих друзей: Ванечки, Милы, Алеши, Дианы.
Но они и не могли понять того, что было сейчас между нами.
Хотя, может быть, смог бы Ванечка. Мне так кажется. Он очень чувствителен к людям, и его сердце открыто.
Пришел Максим Сергеевич. Он открыл дверь ногой, в руках у него был пропитанный розовым соком бумажный пакет.
– Орлы! – сказал он. – Эдуард Андреевич сказал, что Фире надо бы подкрепиться. Вот я и для вас взял.
– Я люблю есть ночью, – сказал Андрюша.
Максим Сергеевич выдал нам по куску мяса в бумажной обертке.
Я сказал:
– Я так не могу, мне нужны тарелка, вилка и нож.
– Ой да ладно, Жданов, – сказал Боря. – Не вые…
Тут он сделал многозначительную паузу, посмотрел на Максима Сергеевича и сказал:
– Не выеживайся.
– Да, – сказал Максим Сергеевич. – Поддерживаю предыдущего оратора.
Фира тут же вгрызлась в свой поздний ужин, она выглядела очень голодной. Ее руки в блестках и розовом соке крепко сжимали кусок мяса. Чуть помедлив, Андрюша тоже вцепился зубами в мясо, а потом его примеру последовали и все остальные.
А я смотрел на красную говядину в моих руках.
Вряд ли я мог стать еще грязнее.
Кроме того, я чувствовал себя голодным.
Запах мяса совсем перестал отвращать меня. Даже наоборот, я улавливал приятный, возбуждающий аппетит аромат.
Боря протянул руку, надавил мне на голову.
– Да ешь ты, не отрывайся от коллектива.
Да, подумал я, ни в коем случае не следует отрываться от коллектива.
Тем более, если я так хочу есть, то ничего страшного.
И я тоже принялся рвать мясо зубами, как какой-нибудь голодный зверек. Должно быть, выглядело все это странно и отвратительно. Максим Сергеевич стоял у двери и смотрел в сторону.
Мне очень захотелось «Крем-соды», моей любимой газировки, но Максим Сергеевич принес только сок в большой банке. Его мы и стали пить, без стаканов, просто передавая банку по кругу.
Я чувствовал себя из-за этого большим хулиганом.
Максим Сергеевич сказал:
– Дети-дети.
Фира спросила:
– Вы волновались?
– Да, – сказал Максим Сергеевич. – Случись что, и это мне объясняться перед твоим отцом.
Мои руки были липкие от розового сока, и вообще мне хотелось помыться, но в то же время я боялся оставить Фиру одну.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вдруг моему товарищу станет плохо!
Моему бледному товарищу!
Так мы просидели с ней почти до самого рассвета, зевали, мало что говорили, совсем не смеялись и очень устали. Максим Сергеевич нас не выгонял, он так и стоял у двери, будто сторожил нас. Только когда Фира уснула, мы с ребятами вернулись в палату.
Боря, Володя и Андрюша легли спать, не помывшись, что я очень осуждаю, я же пошел в душевую.
Долго и ожесточенно я тер себя бруском земляничного мыла. Обычно мне становится веселее, когда я чистый. Кажется, будто так я справляюсь со своей несовершенной природой, становлюсь лучше, чем я в естественном смысле есть. Но тут я мылся долго, под горячей водой смылил добрую часть бруска.
А все-таки мне было грустно за Фиру.
И в то же время обидно из-за Бори.
И очень хорошо вспоминались горячие губы Вали и ее прозрачные глаза.
И то, что Маргарита в своем белом платье так красиво танцевала с Володей.
Впечатлений накопилось слишком много. А когда я вернулся в палату, оказалось, Андрюша еще не спит. Он смотрел в потолок, плотно покрытый синеватым утренним отсветом, и держал руки за головой. Так часто рисуют мечтательных мальчишек в книжках.
– Привет, – сказал я.
– Доброе утро, – сказал Андрюша. – Хотя я еще не ложился. Девочка Диана зовет меня гулять.
– Ты ее забавно назвал. Ты пойдешь?
– Не знаю, – сказал Андрюша, посмотрел на меня, слабо улыбнулся и добавил:
– Я же такое чудовище.
– Не говори так, – сказал я.
– Не буду, – согласился Андрюша.
Я сказал:
– Суматошный вышел день.
– Да, – сказал Андрюша. – Ты будешь терять сознание?
– Не знаю.
– Фира такая красивая девочка.
– Это точно.
– И вся блестящая.
– Да. Ты испугался?
– Наверное.
Я сказал:
– Мы все ненормальные. Это нормально.
– Да?
– Так сказала Валя.
– Так и сказала?
– Не совсем. Но мысль была такая.
– Хорошо.
– Ты – мой лучший друг.
– А ты – мой.
Андрюша лег спать, а я вышел на балкон, чтобы записать всю эту историю. Теперь, когда я ее наконец закончил, надо прилечь хоть на часик.
Максим Сергеевич обещал, что будить нас не будет. И что мы сразу пойдем на море.
Запись 71: Белый катер
Как здорово мы сегодня катались на катере!
Это все Максим Сергеевич устроил с помощью Эдуарда Андреевича. Причем с помощью небольшой, так он сказал.
Я сейчас сижу и любуюсь на наш катер, его качает на волнах.
Он очень чудесный, остроносый, шумный, быстрый. Настоящий катер! А на боку у него краской написано «Береговая Охрана».
Мы туда все не вместились, поэтому нас катали по трое, по очереди. Ведь в катере только три места сзади и два спереди: одно для дяденьки, который шофер катера, а другое – для Максима Сергеевича.
Мы с Андрюшей катались вместе с Валей.
Я сел рядом с Валей. Ногам в катере было тесно, и наши коленки соприкасались.
Валя сказала:
– Ты же помнишь.
Я сказал:
– Я помню.
– Ничего не значит, – сказал Валя.
И стала очень загадочной.
Водитель катера спросил:
– Готовы, ребятишки?
Я начал проверять свой спасательный жилет, но Андрюша и Валя отрапортовали:
– Всегда готовы!
И катер, страшно взревев, мгновенно вспенив в белизну воду, рванулся вперед.
Как же это прекрасно! Ветер в лицо и брызги! В груди так пусто и так легко, как на карусели, и огромное синее море несется навстречу.
Рев катера пугал чаек, и они заходились отчаянными криками. Пахло бензином, приятно и резко. Запах бензина странно смешивался с запахом моря. Валя смеялась, и ветер трепал ее светлые волосы. Даже Андрюша улыбался.
Валя вдруг раскинула руки и случайно стукнула меня по носу, но я не обиделся, только удивился.