Это все звучало хорошо, но я сам не слишком верил, что худшее позади. За свою короткую жизнь в качестве принца Карла-Густава мне уже довелось пережить несколько неприятных ситуаций, и будет весьма странно, если за время, которое им потребуется, чтобы избавить парня от триппера, дабы тот мог заменить меня на троне консорта, не случится еще нескольких. И даже при лучшем раскладе, сдержит ли Бисмарк свое слово? До поры я гнал от себя эти мысли, но они так и гнездились в голове. Довлеет дневи злоба его, но и ночью держать ухо востро тоже не помешает.
Я еще не отошел от происшествия с Хансеном, к тому же сказалось, видимо, напряжение от двух дней притворства — так или иначе, я прикончил полбутылки бренди без всякого видимого эффекта, а это верный знак того, что я испуган не на шутку. Руди не спускал с меня глаз, присвистывая сквозь зубы, но молчал: официальных мероприятий в этот день больше не намечалось, только поездка в охотничий домик в Штрельхоу, милях в десяти от города. А для поездки мне не требовалось быть трезвым как стеклышко.
Отъезд намечался на послеобеденное время, и Йозеф с помощниками уже начали собирать меня в дорогу. Поднялась большая суматоха, пока чемоданы и коробки носили вниз по лестнице, я же сбросил парадный мундир и облачился в легкий сюртук и цилиндр, более подходящие джентльмену, собирающемуся в свадебное путешествие. Я уже достаточно оправился от нервного потрясения — а может, сказалось действие хмеля, — чтобы обсуждать с Руди сравнительные преимущества брюк «в клеточку» и «в полосочку»: тема эта в ту пору вызывала бурные дебаты среди лондонской знати. [XXXVI*] Сам я принадлежал к «клеточникам», располагая достаточным ростом и длинными ногами, а вот Руди находил, что «клетка» выглядит по-деревенски. Это свидетельствует только о том, какой чертовски дурной вкус был свойственен австрийцам в те дни. Да что говорить: взгляните на Меттерниха, и сами все увидите.
Пока мы болтали, в покои вошел офицер дворцовой охраны с эскортом из солдат с саблями наголо, дабы забрать сокровища короны, снятые Йозефом с моего мундира. Корону и меч у меня забрали сразу по возвращении из собора, но цепь и перстни оставались. Теперь их аккуратно уложили в обитые бархатом ящички и передали охране.
— Милые вещицы, — говорит Руди, гоняя во рту чируту. — И куда вы их доставите, фенрих?[45]
— В хранилище, герр барон, — отвечает юноша, щелкнув каблуками.
— А, сдается, это довольно странное место. Темница, наверное, была бы надежнее?
— Если дозволите, герр барон: хранилище расположено наверху главной башни дворца. В башне только одна лестница, и ее постоянно охраняют. — Юноша замялся. — Я думаю, их держат там, потому что во времена старого герцога его светлость имел привычку каждый день посещать хранилище и инспектировать сокровища.
Я намотал это на ус, и подметил, что Руди фон Штарнберг тоже выказал к этому делу необычный интерес. Бессовестный молокосос: я догадался, что он замышляет.
Мы покинули дворец с тремя ударами часов, под приветственные возгласы верноподданных штракенцев, наслаждавшихся изобилием бесплатной закуски и выпивки, раздаваемой во всех учреждениях. Весь город уже, похоже, захмелел, поэтому на улицах нас встречали с буйной радостью и весельем. Мы с герцогиней ехали в открытом ландо в компании Руди и ослепительно красивой рыжей фрейлины, чью ножку он беспрестанно толкал своей всю дорогу. В остальном же Руди пел себя хорошо, то есть балансировал как раз на грани откровенного хамства.
Впрочем, Ирма не обращала на него внимания: как я заметил, она пребывала в бешенстве, причиной чего по моему предположению являлся факт, что Шверин так и не смог ничего доложить об агитаторе, причинившем нам беспокойство по пути из собора. Прибавьте еще к этому неурядицы с гардеробом, недвусмысленно откровенные напутствия людей, желавших нам счастливого пути, открытый экипаж, не подходящий для столь прохладной погоды, — и все, абсолютно все шло и вкривь и вкось, без всякой видимой причины. Как по мне, то что бы ни представлял собой остальной гардероб Ирмы, это синее дорожное платье и меховая шапочка а-ля гусар, все шло ей бесподобно. Я так и сказал; она соизволила счесть это за комплимент, но приняла его весьма сдержанно. Мы по-прежнему держались отчужденно, как во время церемонии в церкви, и мне снова подумалось, не скрывается ли под маской непоколебимого самообладания трепещущая от страха плоть? Этот фактор я счел благоприятным и решил помариновать ее пока в таком состоянии. Я не проявлял настойчивой заботы, и большую часть пути мы проделали в молчании.
Вечер выдался солнечный и теплый, хотя Ирма постоянно жаловалась на холод. Дорога из Штракенца проходила по очень живописной лесистой местности, впечатление усиливалось благодаря наличию столь редкого в этой части света явления: скопления небольших скал и утесов под названием Йотун Гипфель. Выглядели они очень красиво и очень дико, как выразилась бы наша покойная ныне королева, и весьма напоминали английские озерные холмы в миниатюре. За исключением нескольких пастушьих хижин горы были необитаемы, большинство жителей провинции предпочитало равнинные земли поблизости от города, зато здесь имелись одно или два прекрасных карстовых озера, на берегах одного из них притулился старинный замок Йотунберг. В плохие времена он служил старым правителям Штракенца убежищем. Теперь же принадлежал семье Бюлов — штракенцской ветви этого великого немецкого рода.
Охотничий домик находился в паре миль от Йотун Гипфеля, прячась в лесах совсем рядом с главной дорогой. Многие поколения он играл роль сельской резиденции правящего дома и представлял собой превосходное маленькое гнездышко — кругом дерево, шкуры, шикарные открытые камины, окна в свинцовых переплетах, комфортабельные апартаменты, много комнат — короче, первоклассное местечко. Путешествовали мы почти неформально: меня сопровождали — за исключением Руди и де Готе — только два адъютанта-штракенца, а герцогиня везла с собой трех фрейлин и человек пять служанок — одному Богу известно, зачем ей столько понадобилось. Детчард тоже приехал, но остался в деревне, а со мной конечно же был еще Йозеф. На месте нашлись еще слуги, разные там грумы и прочая челядь, так что мы словно отправились на веселый загородный пикник. Вот именно — веселый и смертельно опасный.
В имение мы прибыли, когда уже начало смеркаться. Моя благоверная нервничала и злилась, и потому вышедшим встречать нас слугам досталось по полной. Для нас накрыли ужин в отделанной панелями столовой, с гостеприимно пылающим очагом — все выглядело так шикарно и аппетитно. Но она извинилась и поднялась наверх в компании фрейлины и вереницы лакеев. Зато мы, мужчины, церемониться не стали, и от души навалились на еду, а потом на портвейн и коньяк. Не прошло и много времени, как ужин превратился в шумную пирушку. Благодаря отсутствию ее надутого высочества и превосходному угощению я пребывал в превосходном настроении, и, хотя де Готе сидел с кислой миной — я был готов прибить его за эту вкрадчивую, спокойную улыбку — Руди и оба штракенца подхватили мой порыв, и мы стали кутить по полной.