Благородство вина — в его демократизме. Вино должно попахивать дубовой бочкой, но в меру, чтобы происхождение запаха оставалось загадкой. Еще оно пахнет черной смородиной, земляникой, орехом, персиком, дымом, пармской фиалкой, резиной, горчицей, сыроежками, перцем, шерстью.
Интересно, чем пахнут «Киндзмараули», «Хванчкара», «Мадера» и «Кекфранкош», у которых на этикетках местом их производства значится: «Россия, Тверская обл., Конаковский р-н, п. Озерки, Железнодорожный проезд, д. 5.»? Я нисколько не преувеличиваю. Именно такие бутылки продавались несколько лет назад в обычном питерском магазине рядом с домом, где я живу.
Вот что я ненавижу: пристойные, но безликие вина на всякую глотку. И я во всю свою протестую: пусть вина двух соседних деревенек в Бургундии или Наварре остаются разными, непохожими, пусть их не смешивают. Вина всех виноградников мира, не соединяйтесь!
Полностью солидарен с автором. У нас тоже — что ни возьмешь, все на одинаковый вкус.
Вино может течь поверх культур и вероисповеданий! Вино — текучая память человечества. А что текуче, то свободно. Запах, аромат — вне сур и булл. Зрелая культура пахнет вином, молодая — потом.
Эту цитату оставляю без комментария. Сказанному позавидовали бы все философы и поэты мира — бывшие, настоящие и будущие.
Мы поспорили, кто из нас трезвей. Придумали тест: пройти по парапету на набережной. Кто свалится и утонет, тот менее трезв.
В Павловске в студенческие годы мы, бывало, тоже проводили тест на трезвость. Садились на вертикально вращающуюся карусель, где кресла в виде фанерных самолетов были жестко закреплены на раме. То есть, находясь в высшей точке подъема, ты оказывался висящим вниз головой. Карусель же вращалась чертовски медленно, и трезвым считался тот, кто был способен удержать в себе выпитое.
Когда в солнечную погоду смотришь издали на собор Доброго Пастыря сквозь бренди, то веришь, что он выпилен лобзиком.
Обязательно нужно попробовать посмотреть на шпиль Петропавловки сквозь бокал бренди. Веселое, наверное, зрелище.
Красное «Монте Реал Гран Ресерва» 1970 года. На запах — гречиха в цвету. На вкус — вялый шелк. Пожилое вино, кроткое. 18 фунтов бутылка.
Два летних месяца 76 года я провел на военных сборах под Лугой. На выходные мы ездили в Ленинград, а ближе к вечеру в воскресенье возвращались на службу в часть. Ездили обычно компанией, возвращались тоже. Однажды в Луге, сойдя с электрички, мы купили местного «Яблочного» по рубль ноль две бутылка. Взяли по две бутылки на человека, чтобы потом не бегать из части и не светиться на КПП. Дорога до части была неблизкая, погода стояла теплая, вот мы и решили устроить на полянке привал. А какой привал у простого советского военнослужащего обходится без веселящих напитков. Уж не знаю насчет возраста и характера, но на запах то «Яблочное», которое мы купили, было самый чистейший уксус. Впрочем, и на вкус тоже. Даже самые из нас мужественные не осилили больше трети бутылки.
Соотчичи, боюсь, пренебрегут бокалом риохи, который я им протянул. Они предпочитают водку, сортов которой во всем мире меньше, чем, скажем, сортов вина в скромной долине Кьянти.
Соотчичи соотчичам рознь, я бы, к примеру, не пренебрег.
В Русте даже птицы слегка бухие. У аистов подкашиваются коленки. Стрижи не резвятся, а бесятся. Ласточки колют и режут друг друга крыльями. Я сам видел, как тяжелораненая ласточка плюхнулась в озеро и больше уже не взлетела.
Из птиц пьяными я видел лишь кур. Сосед на даче макал в стакан с водкой хлеб и кормил им эту безобидную птицу. Куры сначала клевали с жадностью, потом сонные разбрелись по двору, натыкались одна на другую и падали на землю как мертвые. Зрелище было не из веселых.
На вопрос «ваш любимый цвет?» ответ давно найден: «бутылочный».
Я не знаю, какой мой любимый цвет. На бумаге пишу, что красный. Но думаю, что все-таки — женский.
Несколько глотков сидра с утра — и цветешь. Некоторые предпочитают херес. Но херес — это тупик. А сидр — дорожка в сад.
Мне не нравятся угрюмые пьяницы, с утра толкущиеся у ларьков и пивных и пачкающие воздух сивухой. Утренний пьяный должен быть добрым. Даже в его неопрятности должны сквозить отблески карнавала. Но, увы, встречается такое лишь в сказках.
Хлипкий воздух Галисии, груда немытых городов, провинциальных бокалов… Куда ни зайдешь — полки заставлены бутылками. Горлышки что корешки. Белые, зеленые, красные, бордовые, черные. К себе попал.
Почти как у Ахмадулиной: «Люблю я тишь твоих библиотек…» Или — как у Гайдая: «Как пройти в библиотеку?» Впрочем, это уже кощунство и дурновкусие.
Одно плохо в Лондоне: пить нужно дома. Лондонский воздух сделан из крылышек мух. На воздухе вино тотчас теряет и колер и запах. Потому надо запереться, опустить шторы, отключить телефон и уж тогда откупоривать.
Петербургский воздух сделан из… Я задумался и не нашел ответа. Наверное, чтобы его найти, надо взять в руку бокал риохи, отдернуть занавеску из тюля и выйти вечером на балкон.
…Книгу Игоря Померанцева хочется цитировать бесконечно — она легка, пьяна и прекрасна, как наша быстротечная молодость.
Кристи А.
Первый свой детективный роман Агата Кристи написала, когда работала в аптеке. Правда, мысль о работе над детективом зародилась у нее еще в детстве, она даже поспорила с сестрой, что когда-нибудь обязательно напишет детективный роман. Так вот, аптека. «Меня окружали яды, — пишет Агата Кристи в своей „Автобиографии“, — и вполне естественно было выбрать смерть от отравления в качестве приема». Так появился роман «Таинственное происшествие в Стайлзе» (1920).
Всего, за полвека литературной деятельности, Кристи опубликовала более семидесяти романов и что-то около тридцати сборников рассказов, суммарный тираж которых превысил 400 000 000 То есть книги Агаты Кристи по тиражу соперничают только с Библией и Шекспиром. К концу 30-х ее признали первой леди детективного жанра, она становится президентом Английского детективного клуба.
Впрочем, Р. Чандлер, «маргинал жанра» (как и Д. Хэммет, по определению А. Роб-Грийе) дал жестко-отрицательную характеристику творчества первой леди, точнее ее романа «Убийство в Восточном экспрессе».
«У Агаты Кристи, — пишет он в эссе „Простое искусство убивать“, — есть роман с участием г-на Эркюля Пуаро, хитроумного бельгийца, изъясняющегося на французском языке из школьного учебника. Изрядно помучив свои „маленькие серые клеточки“, то бишь пошевелив мозгами, он приходит к гениальному выводу, что коль скоро никто из пассажиров некоего экспресса не мог совершить убийство в одиночку, то, стало быть, они сделали это скопом, разбив всю процедуру на последовательность простейших операций — конвейерная сборка машинки для разбивания яиц! Задачка из тех, что ставит в тупик проницательнейшие умы. Зато безмозглый осел решает ее в два счета».
Критик Г. Анджапаридзе, защищая Агату Кристи от «несправедливых» нападок Чандлера, пишет по этому поводу следующее: «Кристи писала ту жизнь и тех персонажей, которых знала. Чандлер и Хэммет знали нечто другое и писали об этом превосходно. Согласен, что в сравнении с теми хитросплетениями сюжета, которые изобретают современные писатели, загадки Агаты Кристи кажутся пресноватыми и старомодными. Наверное, любой поклонник Кристи найдет без труда в ее книгах отступления от того реализма повседневности, приверженцем которого выступал Чандлер. Но книги Кристи продолжают читать во всем мире».
«Почему?» — задает критик вопрос. И сам же на него отвечает: «По-моему, Агата Кристи была действительно выдающаяся — в рамках своего дарования — нравоописательница обширной социальной прослойки. Ее романы — одновременно и немножко сказка, и гимнастика ума, и портрет эпохи, во всяком случае, один из возможных портретов».
А ведь именно в таком сочетании и состоит рецепт популярности и детектива, и литературы вообще. Так что, господин Чандлер, первая детективная леди навсегда остается первой. Несмотря на отдельные недостатки, присущие любому писателю.
Крылов И.
1.
О Крылове начну с Грибоедова. Вот цитаты из двух грибоедовских писем 1824 года.
Первая: «…В самый день моего приезда… читал я ее („Горе от ума“. — А.Е.) Крылову, Жандру, Шаховскому, Гречу, Булгарину, Каратыгину…»
Вторая: «Крылов (с которым я много беседовал и читал ему) слушал все выпуча глаза, похваливал и вряд ли что понял. Спит и ест непомерно. О, наши Поэты! Из таких тучных тел родятся такие мелкие мысли! Например: что Поэзия должна иметь бют (цель — франц. — А Е), что к голове прекрасной женщины не можно приставить птичьего туловища и пр. Нет! Можно, почтенный Иван Андреевич… слыхали ли Вы об Грифоне?..»