Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Секунду Александр помедлил у дверей, глядя ей вслед. Девушка казалась хрупкой и гладкой, как яйцо ласточки, ее ненакрашенный рот был нежным и розовым. Эта девушка была как услада после горечи. Из-за окна донеслись голоса поющих мужчин, которые готовились к Дионисиям.
– Ты все же пришел, – сказала Олимпиада, как только они остались одни. – Как быстро ты научился жить без меня!
Царица стояла у окна, проделанного в толстой каменной стене; косо падавший свет сиял на изгибе ее щеки и пронизывал тонкую вуаль. Она нарядилась для сына, накрасилась, искусно убрала волосы. Александр это видел точно так же, как она видела, что мальчик опять подрос, черты его лица огрубели, в голосе исчезли последние мальчишеские нотки. Он становился мужчиной. Вероломным, как все мужчины. Александр знал, что с прежней страстью тянется к матери, что истинные друзья делят все, кроме прошлого, оставшегося за границей их встречи. Если бы только Олимпиада заплакала – пусть даже это – и позволила ему утешать себя; но она не желала унижаться перед мужчиной. Если бы Александр мог подбежать и прижаться к ней! Но мужественность далась ему тяжело, и никто из смертных не сможет превратить его снова в ребенка. И так, ослепленные сознанием своей исключительности, они стояли друг против друга, ссорясь, а гул водопадов Эгии за окном, словно толчки крови, стучал у них в ушах.
– Как смогу я стать кем-нибудь, не изучая войны? – спросил Александр. – Где еще мне учиться? Филипп мой начальник, зачем оскорблять его без причины?
– Ну разумеется, теперь у тебя нет причины. Когда-то такой причиной была я.
– Что такое? Что он сделал? – Александра не было так долго, даже сама Эгия переменилась и казалась обещанием какой-то новой жизни. – Что случилось, расскажи мне.
– Ничего страшного, зачем тебе беспокоиться? Иди к своим друзьям, развлекайся. Гефестион, должно быть, ждет.
Мать, видимо, нарочно навела справки; сам он всегда сохранял осторожность.
– С ними я могу увидеться в любое время. Я всего лишь хотел соблюсти приличия. И ради тебя тоже, ты это знаешь. А ты на меня почему-то взъелась.
– Я всего лишь рассчитывала на твою любовь. Теперь мне ясно, что это ошибка.
– Скажи мне, что он сделал.
– Ничего страшного. Это касается только меня.
– Мама!
Олимпиада видела залегшую на его лбу морщину, которая теперь стала глубже, две новые складочки между бровями. Мать уже не могла смотреть на сына сверху вниз; их глаза встретились на одной высоте. Она подалась вперед и прижалась щекой к его щеке.
– Никогда больше не будь со мной таким жестоким, – попросила Олимпиада.
Дать выход поднявшейся горячей волне – и мать простит ему все, и прошлое вернется назад. Но нет. Он не мог уступить. Она не увидит его слез. Александр вырвался и бросился вниз по узкой лестнице.
Ничего не разбирая перед собой, он с кем-то столкнулся. Это была темноволосая девушка. Она вскрикнула и нежно затрепетала, как голубка:
– Прости, господин, прости.
Александр взял ее тонкие руки в свои:
– Я сам виноват. Надеюсь, не ушиб тебя?
– Нет, конечно же нет.
Оба замешкались на секунду, потом девушка опустила густые ресницы и побежала наверх. Александр вытер глаза, но они были едва влажные.
Гефестион, искавший Александра повсюду, часом позже нашел друга в маленькой старой комнате, из окон которой открывался вид на водопады. Здесь их шум оглушал, пол комнаты, казалось, содрогался вместе со скалою внизу. В комнате было тесно от сундуков и полок, заваленных заплесневевшими свитками, записями о праве собственности, договорами, длинными фамильными родословными, восходившими к героям и богам. Тут же лежало и несколько книг, оставленных Архелаем или занесенных сюда превратностями судьбы.
Александр, скорчившись, сидел в небольшой оконной нише, как зверь в норе. Вокруг него была разбросана груда свитков.
– Что ты здесь делаешь? – удивился Гефестион.
– Читаю.
– Я не слепой. Что случилось? – Гефестион подошел ближе, чтобы заглянуть другу в глаза. В лице Александра читалась свирепая замкнутость раненой собаки, которая готова укусить погладившую ее руку. – Мне сказали, что ты поднялся наверх. Я никогда еще не видел этого места.
– Это архив.
– Что ты читаешь? – спросил Гефестион.
– Ксенофонт об охоте. Он говорит, что кабаний клык такой горячий, что подпаливает собакам шерсть.
– Не знал этого.
– Это неправда. Я положил один волосок, чтобы проверить.
Гефестион поднял свиток.
– Скоро здесь стемнеет, – сказал он.
– Тогда я спущусь, – ответил Александр.
– Ты не хочешь, чтобы я остался?
– Я просто хочу почитать.
Гефестион собирался сказать, что спальни устроены на древний лад: наследник в маленькой внутренней комнате, его товарищи – в смежной караульной, служившей этой цели с незапамятных времен. Теперь и не задавая вопросов, он видел, что любые изменения в распорядке не ускользнут от внимания царицы. В реве водопада, в удлиняющихся тенях росла грусть.
В Эгии царила ежегодная праздничная суматоха Дионисий. Присутствие царя, который столь часто предпочитал своим столицам военные лагеря, добавляло волнений. Женщины сновали из дома в дом, мужчины собирались вместе, чтобы поупражняться в фаллических танцах. Погреба заполнились молодым вином, привезенным из виноградников. Комнаты царицы превратились в гудящий таинственный улей, откуда Александр был изгнан: не в отместку, просто он стал мужчиной. Клеопатре позволили остаться. Теперь ей, наверное, открылись все тайны. Но она была еще слишком юна, чтобы уходить с менадами в горы.
Накануне праздника Александр проснулся рано, когда рассвет едва мерцал за окном. Щебетали первые птицы, шум воды звучал более отдаленно. Можно было слышать топор дровосека, мычание недоенного скота. Александр встал и оделся, хотел разбудить Гефестиона, но на глаза ему попалась боковая лесенка, потайной ход, ведший из башни. Лесенка была встроена в стену, чтобы наследник мог незаметно приводить к себе женщин. Потайной ход помнит немало историй, подумал Александр, быстро спускаясь вниз и поворачивая ключ в массивном замке двери.
В Эгии не было парка, только старый сад, вплотную примыкавший к крепостной стене. На черных голых ветвях деревьев кое-где уже набухли почки, предвещая скорое буйное цветение. Обильная роса лежала на высокой траве, повисая в переплетениях паутины прозрачными бусинками. Горные вершины, еще покрытые снегом, нежно розовели. Холодный воздух вобрал в себя запахи весны и фиалок.
Идя на аромат цветов, Александр нашел место, где они росли, глубоко спрятанные в густой траве. Ребенком он собирал их для матери. Он принесет букет, пока служанки причесывают Олимпиаду. Хорошо, что он вышел один; Гефестион бы сейчас только мешал.
Александр набрал полные руки влажных цветов и вдруг увидел, как что-то мелькает за деревьями. Это была девушка, закутанная в толстое коричневое покрывало поверх прозрачной рубашки. Александр тотчас же узнал ее и подошел.
Девушка была как нераскрывшийся цветок, как свет, притаившийся во тьме. Когда Александр показался из-за деревьев, она застыла и побелела как холст. Какая же она застенчивая!
– Что ты? Я не съем тебя. Просто подошел поздороваться, – улыбнулся Александр.
– Доброе утро, господин, – склонилась она в поклоне.
– Как тебя зовут?
– Горго, господин.
Девушка все еще казалась оцепеневшей от страха; робкое, пугливое создание. Что следует говорить девушкам? Александр знал только рассказы друзей и солдат.
– Ну же, Горго, подари мне улыбку и получишь цветок, – попросил он.
Не поднимая ресниц, девушка слегка улыбнулась; загадочно, мимолетно, как гамадриада[52], на мгновение выскользнувшая из своего дерева. Александр начал делить цветы, собираясь оставить часть для матери. Потом понял, каким глупцом выглядит!
– Возьми, – сказал Александр, протягивая фиалки, и, когда девушка приняла букет, наклонился и поцеловал ее в щеку.
Нежная кожа на мгновение коснулась его губ, потом девушка отпрянула, не глядя на юношу, и мягко покачала головой. Приоткрыв свой толстый плащ, она засунула фиалки между грудей и исчезла за деревьями.
Александр стоял, глядя ей вслед, и перед его глазами холодные тугие стебли фиалок снова и снова соскальзывали вниз по теплой шелковистой коже. Завтра Дионисии.
Быстро под ними земля возрастила цветущие травы,Лотос росистый, шафран и цветы гиацинты густые,Гибкие, кои богов от земли высоко подымали[53].
Александр ничего не сказал Гефестиону.
* * *Придя поздороваться к матери, Александр увидел: что-то случилось. Олимпиада кипела от гнева, как закиданное валежником пламя, но не он оскорбил ее на этот раз. Царица спрашивала себя, рассказывать ли о нанесенной обиде. Сын поцеловал ее, но ни о чем не спросил. Вчерашнего было достаточно.
- Царица-полячка - Александр Красницкий - Историческая проза
- Маска Аполлона - Мэри Рено - Историческая проза
- Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах - Дзиро Осараги - Историческая проза