Читать интересную книгу Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник) - Мэри Рено

– Мог ли настоящий Кир быть таким, как у Ксенофонта?

– Персидские изгнанники признавали, что он великий воин и благородный царь.

Гефестион заглянул в свиток:

– «Он приучал своих товарищей не плевать, и не сморкаться прилюдно, и не глазеть вслед проходящему мимо…»

– В его дни персы были грубыми варварами. Они казались мидянам грубыми… как, скажем, Клит показался бы афинянам. Мне нравится, что, когда его повара готовили что-нибудь особенно вкусное, он посылал угощение своим друзьям, – сказал Александр.

– Пора бы и ужинать. Я умираю от голода.

Александр заботливо подоткнул под Гефестионом край плаща, помня, что ночью тот всегда крепко жмется к нему от холода.

– Надеюсь, Аристотель спустится. Наверху, должно быть, настоящий ледник. Ему необходимо немного поесть.

Вошел раб, неотесанный юноша-фракиец, с масляной лампой и лучиной, чтобы зажечь высокие светильники и большую висячую лампу. Он закрыл ставни и робко потянул толстые шерстяные занавеси.

– «Правитель, – читал Александр, – не просто должен быть человеком лучшим, чем те, кем он правит. Он должен научить подданных подражать ему…»

На лестнице послышались шаги – человек помедлил, чтобы разминуться с рабами. Аристотель спустился в уютный вечерний зал. Он походил на живой труп. Его глаза запали, под плотно сжатым ртом кожа натянулась, зловеще обозначив жесткий оскал, как у черепа.

Александр откинул плащ, разбрасывая свитки, и быстро пересек комнату:

– Идите же к огню. Эй, кто-нибудь, принесите стул. Идите согрейтесь. Пожалуйста, расскажите нам, что случилось? Кто-то умер?

– Мой друг, Гермий Атарнейский.

Вопрос требовал точного ответа, и Аристотель смог произнести нужные слова. Александр окликнул рабов, ждавших за дверью, и велел подать подогретого вина с пряностями. Юноши сгрудились вокруг учителя, как-то мгновенно постаревшего. Аристотель сидел, молча уставившись на огонь. Вытянул на мгновение окоченевшие руки, но сразу же убрал их, сложив на коленях, словно и это движение навело его на какую-то ужасную мысль.

– Это был Ментор Родосский, военачальник персидского царя Оха, – выдавил он и снова замолчал.

– Брат Мемнона, покоривший Египет, – объяснил Александр остальным.

– Ментор хорошо послужил своему хозяину. – Голос Аристотеля стал по-старчески тонким. – Варвары рождаются такими, они не сами доходят до такого низкого состояния. Но эллин, опустившийся до службы у них… Гераклит говорит: «Испорченное хорошее – наихудшее». Он предал саму природу. Ментор опустился даже ниже своих господ.

Лицо Аристотеля пожелтело; те, кто сидел ближе, чувствовали, как он дрожит. Давая ему время прийти в себя, Александр заметил:

– Мы никогда не любили Мемнона, правда, Птолемей?

– Гермий принес правосудие в подвластные ему земли, улучшил там жизнь. Царь Ох домогался этой страны, и пример Гермия был ему как кость в горле. Какой-то враг, подозреваю, что сам Ментор, привез царю донос, которому тот охотно поверил. Этот же Ментор, под видом дружеского участия, предостерег Гермия от опасности и пригласил его к себе на совет. Тот поверил и поехал. В собственном городе, хорошо укрепленном, он продержался бы долгое время и мог рассчитывать на помощь… могущественного союзника, с которым заключил ряд соглашений.

Гефестион посмотрел на Александра, но тот был всецело поглощен рассказом.

– Как гость и друг он приехал к Ментору, который отправил его в оковах к Великому царю.

Зазвучали гневные восклицания, но быстро смолкли: всем не терпелось узнать, что было дальше.

– Ментор взял печать Гермия и приложил к поддельным приказам, открывшим для его людей все укрепления Атарнея. Теперь царь Ох владеет и ими, и всеми греками, там жившими. А Гермий…

Из очага с треском вылетела горящая головешка; Гарпал взял кочергу и втолкнул ее назад. Аристотель облизнул губы. Его скрещенные руки не дрогнули, но костяшки пальцев побелели.

– С самого начала его смерть была предрешена, но этого им было недостаточно. Царь Ох хотел прежде выяснить, какие секретные договоры Гермий заключил с другими правителями. Он послал за людьми, опытными в делах такого рода, и велел им заставить Гермия говорить. Его мучили один день и одну ночь.

Аристотель стал передавать подробности как мог, стараясь говорить бесстрастно, словно на лекции по анатомии. Юноши слушали его безмолвно, со свистом втягивая воздух сквозь плотно сжатые зубы.

– Мой ученик Каллимах, вы его знаете, прислал мне весточку из Афин. Он пишет, что Демосфен, объявляя Собранию о пленении Гермия, назвал это одним из даров судьбы и добавил: «Великий царь узнает теперь об интригах царя Филиппа не из наших жалоб, а из уст человека, принимавшего в заговоре участие». Никто лучше Демосфена не знает, как подобные вещи делаются в Персии. Но он радовался слишком рано. Гермий не сказал ничего. В конце концов, когда после всего, что с ним сделали, он еще дышал, его распяли на кресте. Он сказал тем, кто был рядом: «Передайте моим друзьям, что я не совершил ничего малодушного, ничего, не достойного философии».

Мальчики глухо зароптали. Александр стоял прямо и неподвижно. Когда все смолкли, он сказал:

– Мне жаль. Мне действительно очень жаль.

Александр сделал несколько шагов вперед, обнял Аристотеля за плечи и поцеловал учителя в щеку. Философ смотрел на огонь.

Слуга внес горячее вино; Аристотель пригубил, потряс головой и отодвинул кубок. Внезапно философ приподнялся и обернулся к мальчикам. В мерцании пламени черты его лица казались глиняным слепком, который скульптор уже готов отлить в бронзе.

– Некоторые из вас станут полководцами. Кто-то будет управлять покоренными землями. Всегда помните: как ничего не стоит тело само по себе, не управляемое умом, ибо его задача – работать, питая жизнь ума, так и варвары пребывают на низшей ступени в устроенном богами мироздании. Этих людей можно улучшить, как породу лошадей, укрощая и используя по назначению; как растения или животные, они могут служить целям более высоким, чем те, к которым предназначила их природа. В этом их ценность. Они – рабы по природе. Ничто не может существовать, не имея предназначения, а их предназначение – быть рабами. Помните об этом.

Он поднялся со стула, чуть повернулся и невидящими глазами уставился на покрасневшую от жара решетку очага.

– Если люди, сделавшие это с вашим другом, будь они персы или греки, когда-либо попадут в мои руки, – сказал Александр, – я отомщу им. Клянусь.

Не оглядываясь, Аристотель вышел на темную лестницу и исчез из виду.

Явился слуга и доложил, что ужин готов.

Громко обсуждая новость, юноши перешли в столовую; в Миезе не соблюдался церемониал. Александр и Гефестион замешкались, обмениваясь взглядами.

– Значит, – сказал Гефестион, – договор был заключен не без помощи учителя.

– Философ и мой отец постарались вместе. Что старик должен теперь чувствовать?

– По крайней мере, Аристотель знает, что его друг умер, не предав философию.

– Будем надеяться, он этому верит. В таких случаях человек умирает, сохранив свою гордость.

– Полагаю, – заметил Гефестион, – Великий царь в любом случае убил бы Гермия, чтобы завладеть его городами.

– Или не доверяя ему. Иначе зачем его пытали? Думали, Гермий что-то знает. – Отсвет пламени позолотил волосы Александра. – Если Ментор мне попадется, я распну его.

Все существо Гефестиона внутренне содрогнулось, когда он представил себе, как эти прекрасные живые глаза бесстрастно наблюдают за казнью.

– Пойдем ужинать. Без тебя не могут начать.

Повар, знавший, как едят молодые люди в холод, приготовил по целой утке на человека. Первые порции уже были нарезаны и поданы. Воздух наполнился теплым ароматом.

Александр взял поставленную перед ним тарелку и поднялся с обеденного ложа, которое делил с Гефестионом.

– Ешьте, не ждите меня. Я проведаю Аристотеля. – Гефестиону он сказал: – Учитель должен поесть на ночь. Он заболеет, если будет лежать у себя, скованный холодом и своим горем. Скажи им, пусть что-нибудь мне оставят, все равно что.

Когда Александр вернулся, тарелки ужинающих уже опустели и были тщательно вытерты хлебом.

– Учитель немного поел. Я так и думал, что он не устоит, почувствовав этот запах. Похоже, доест и остальное… Мне этого слишком много, наверное, себя обделили. – Внезапно Александр заметил: – Бедняга, он не в себе. Это было видно, когда он произнес свою речь о природе варваров. Вообразите, назвать великого человека вроде Кира рабом по природе – только потому, что тот родился персом.

Бледное солнце теперь поднималось раньше и набирало силу; с крутых склонов гор, оглушительно грохоча, скатывались снежные лавины и приминали огромные сосны, как траву; горные потоки стремительно побежали вниз, с чудовищным шумом перекатывая валуны. Пастухи, по пояс в тающем снегу, искали первых новорожденных ягнят.