— Дорогая, малышку жаль безмерно, но там, за дверью, еще одна твоя родственница. А еще, у нее есть отец. Все равно хорошо.
— Не хочу! Никого больше не хочу! — тихо, но абсолютно внятно заявила подруга. — Та, за дверью, как любишь говорить, гнилуш-шка. А папашу их я знать не желаю! Мой отец когда-то так же решил мою судьбу и отдал министру Фукешу! До сих пор проклинаю их обоих, чтоб им в посмертие досталось сорок жизней нищих шлюх!
Ох, ты ж!
— А что с девочкой? — Гунар мой тихий вопрос понял правильно, может, если он сам не справился, так, может, с помощью синенькой?
— Ее тело не принимает магию, Нина. Никакую. Нисколько. Но, если хочешь, — дядя освободил мне место у изголовья, — попробуй.
А как же! Ну, Сиштира мне в помощь!
Действительно, не принимает. Синенькая обычно в любую ранку сама втягивается, а сейчас — скатывается, как капля дождя по стеклу. Сара, конечно, не дала добру пропа́сть, но это не утешает. Если не сил подбавить, то хоть по бледной впалой щечке погладить. Бедная глупышка. А, может, наоборот? Решительная и мужественная? Сама собой распорядилась, как сочла правильным, никому другому не позволила. Но, так жалко, так жалко! И Сара без родственной души опять останется. И почему живая сила не подействовала? Странно. Привыкла я уже, что синенькая вроде безотказной панацеи.
— Она жить не хочет, — вклиниться в поток мыслей девичий голосок, — вот тело вслед за душой помощь и отвергает. — не уверена, но кажется, Ишти плачет, — Тут даже я бессильна.
Девушка открыла глаза внезапно, как будто мои мысли и горькие слова богини услыхала. Не испугалась чужого человека, не стала оглядываться в поисках матери — уставилась в никуда за моей спиной. Хотя, почему в никуда? Там Сара. И опять ни тени страха. Похоже, малышка уже заглянула за грань, она с вялым интересом переводила взгляд с меня на фантом.
— Привет, Сарнея. Меня зовут Нина. А это, — качнула головой назад, — Сара Фукеш. Она моя подруга и сестра твоей прапрабабушки.
— Я тоже такой стану, когда умру? — и так она это сказала, что сердце оборвалось. Вроде как кончину свою поторапливала.
— Не станеш-шь! — уверенно и ласково заявила моя подружка, как будто настроилась пинками эту заблудшую душу на перерождение наладить, если той вздумается зацепиться за этот мир. — Глупая, не понимаешь своего счастья. Да я бы каждой капелькой крови за жизнь цеплялась, каждой косточкой тела! — и столько в этом тихом голосе было горечи, что у меня слезы хлынули.
— Ну, так забирай его, это тело, мне уже не нужно. Да поможет тебе богиня… — и выдохнула, больше не вздохнув.
Охнул Ванька.
— Сарнея, девочка, — я теребила бледную руку, мозг отказывался принимать, что уже все. Гунар и Ванька оттащили. Оба скорбно хмурились, и, кажется, не видели, как Сара зависла в метре над кроватью и, то ли пыталась удержать, то ли обнимала едва угадываемую девичью фигуру.
Потом легкое мерцание и Сарнея ушла, Сара осталась одна. Ан нет, не одна. Не менее фантомная Сиштира подталкивала нашу подругу к бездыханному телу. Кажется, Сара сопротивлялась.
— Она. Тебе. Подарила! Бери! — богинюшка сминала Сару, как гончар превращает неудавшуюся сырую посудину в бесформенный ком глины, — не сопротивляйся, говорю! Предсмертное желание обратной силы не имеет! Хоть на перерождение уйти сможешь, дура! — и хоп — впихнула это смятое в Сарнею. Вит таким жестом подушку взбивает, как будто под дых бьет.
Твое ж четырехбожие! Гунар и Ваен не видели? Твою ж…!
Надо же реанимировать!
— Гунар! Оживляем! Скорее!
Так! Искусственное дыхание и сразу с синенькой! Сырую силу я теперь любой частью тела генерировать могу, хоть и выдыхать. Нажим. Нажим. Нажим. Нажим. Выдох! Нажим… Гунар увещевал, что уже все, чтобы я смирилась и даже попытался стащить меня с тела Сарнеи, то есть, Сары, но подоспевший Тишка не дал. Поверх моих легли по-подростковому несуразно крупные руки. Кажется, они светились солнечным.
— Нина, убирай руки. Ваен! Вдыхай ты! Сильно! — мысленному приказу противится было невозможно, и Ванька шустро занял позицию. — Дед! Мадам усыпи!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Время остановилось. Ванька вдувал воздух в легкие Сары с такой силой, что приподнималась грудная клетка. Не знаю, что делал Тит, наверное, что-то животворящее, а мы с Гунаром вливали магию. Каждый свою. Наконец она вздохнула, наша новая Сара. Сама! И задышала часто-часто, чуть морща длинноватый породистый нос.
— Что, милая, тебе больно? — почему-то шепотом спросил Гунар.
— Пахнет… — так же шепотом ответила Сара. — Пахнет! — и облизала губы.
— Запахи почувствовала, — очень тихо, и почему-то, вслух прокомментировал Тишка, — и пить хочет.
Ага, вот, на столике специальный поильник есть.
А как напоить человека, который сто восемьдесят лет не пил? Рефлексы тела брали свое, она глотала, но часть воды текла по подбородку, как будто губы онемели в стоматологической заморозке. Сара напилась, а на лице такое удивление! Осмотрела нас всех, улыбнулась кривовато и неуверенно, даже нашла в себе силы шевельнуть рукой. Ваен первый догадался промокнуть ей лицо. На этот раз мимика была богаче — Сара, казалось, потянулась за его рукой, не желая прерывать прикосновение. И, вдруг, зевнула.
— Я помогу тебе заснуть, милая. Проснешься и сил прибавится. Хорошо? — Гунар нежно коснулся бледного лба, убедился, что пациентка заснула, слегка дунув ей в лицо, и тяжко осел на кровать. — Устал я! Знаешь, Нина, еще пара таких потрясений и я сам в пациенты подамся, лишь бы от тебя подальше. Рассказывай!
А я что? Я ничего! Это Ишти набедокурила! Ой, нет, осчастливила! И вообще! Нам бы тактику и стратегию выработать, как Сару у семейки Мланиш изымать будем. А рассказать я всегда успею, особенно, если мне дадут с мыслями собраться.
Убитой горем матери сказали, что дочь ожила, но потеряла память и разум, поэтому великий Гунар Готтар заберет ее из дворца к себе на неопределенное время. Может быть, здоровье к девочке и вернется, на это целитель очень надеется. А вот магия и память, скорее всего, нет. И это благо, потому что девочку ждет совершенно обычная жизнь. По этому семейству Мланиш лучше забыть о старшей дочери, которая мало того, что больше не маг, так еще и позором себя покрыла.
— Зачем вам это, господин целитель? — Арзая не мать, зрит в корень. — Зачем вам это бесполезное существо? Не думаете же вы, что мы станем оплачивать ее содержание?
— Затем, милая барышня, что я, как вы справедливо заметили, целитель и недолеченных пациентов бросать не в моих правилах! Есть еще причина, милая барышня, — ох, вот это тон! Жесть! — Ваша прапрабабушка, была моей старшей кузиной. В память о ней я вполне способен прокормить одну маленькую больную девочку. Не беспокойтесь, голубушка. Лучше утешьте мать и убедите отца отлучить Сарнею от рода. Тогда, на правах дальнего родственника я смогу взять бедняжку под опеку и она не будет бедствовать, хотя роскоши рода Мланиш я ей дать не смогу.
Ай да Гунар! Надо же, как ловко все вывернул, а главное, борзой Арзае кинул сахарную косточку: добейся отлучения — и то, что делилось на вас двоих станет только твоим, а ненавистную сестрицу ждет унылая жизнь с небогатым стариком. Без родни, без магии, и даже, дай богиня, без памяти. А то еще вздумает чего-нибудь требовать. Это ли не справедливость?
Вот точно, борзая! Лучше бы Тишка мне это не транслировал! И что-то мне совсем ее не жалко. Уж эта приспособится в нежеланном браке, проест мужу пару залысин и приспособится.
Так! Наша миссия здесь закончена. Осталось только Сару отсюда забрать. Ну, четыре мага, надо полагать, справятся с транспортировкой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ну, что, Вань, веди. Где нас там разместили?
Часть 21
Это удивительно, но величество никуда не съехал из тех, удаленных апартаментов, в которых он восстанавливался после болезни.
— Отец считает, что ты устроила все слишком удобно, чтобы расстаться с комфортом ради мнения свиты. Подумаешь, не подобает. От тебя, между прочим, вольнодумной крамолы нахватался. Совет от него стонет. — Ванька тихо скалился, ревниво наблюдая, как Вит левитирует спящую Сару на кровать в моей прежней комнате. — Нравится ему придворных злить. Им же сюда далеко ходить, значит, надо надеяться, за ерундой не потащатся государя беспокоить. А еще — отец по-прежнему практикует регулярные прогулки. Дела с нужным человеком и на ходу обсудить можно.