дна реки подняли множество торпед — каждое из которых было начинено 75-тью фунтами пороха. Неосторожный язык разъяренной женщины-мятежницы раскрыл их местонахождение. Объявив, что весь флот будет разобран на атомы, она была вынуждена либо рассказать обо всем, что ей было известно, либо быть посаженной под замок. В состоянии смертельного ужаса она выдала всю требуемую информацию. Торпеды были попорчены водой и никакой угрозы не представляли. Коммодор Фут пророчески заявил:
— Примерно через полтора часа этот форт будет моим.
Ночью шел невероятно сильный дождь, нашим мальчикам в синих мундирах очень нелегко пришлось в их лесных биваках. Но в уютной каюте парохода генерала Гранта, война выглядела совершенно иначе.
В полдень, 6-го, Фут, с расстояния 1 700 ярдов, дал свой первый выстрел. Затем он медленно, со всем своим флотом начал приближаться к форту, пока не оказался в четырехстах ярдах от него. Мятежники вели очень плотный огонь, но он решил либо прославить свои броненосцы, либо отправить их на дно Теннесси. Деревянные части его флагмана были изрешечены 31-м выстрелом, но от его железной обшивки ядра отскакивали, словно град. Пострадали все суда, но они полностью оправдали себя, а их офицеры и солдаты сражались исключительно отважно. Один бедный парень с «Эссекса», получивший жуткие ожоги после взрыва парового котла, узнав, что форт захвачен, вскочил со своей койки, выбежал на палубу и аплодировал до тех пор, пока не упал. Той же ночью он умер.
Вместе с другими своими коллегами-корреспондентами я наблюдал за битвой с вершины высокого дерева, стоявшим на берегу реки, между крепостью и канонерками. Кроме дыма, почти ничего не было видно. Прогноз Фута оказался верным. Выпустив около 600 снарядов, лишь спустя час с четвертью после начала сражения, флаги Форт-Генри пали, а канонерки содрогались от аплодисментов и громких «Ура!» наших людей.
Пехота мятежников — 4 000 человек, — сбежала. Силы Гранта, из-за топкой грязи не смогли подойти вовремя, чтобы окружить их. Командующий — бригадный генерал Ллойд Тилман и гарнизон попали в плен.
В казармах разгорались костры, кила вода для ужина, на противнях сушили сухари. Повсюду разбросанные в полном беспорядке револьверы, ружья, ножи, книги, предназначенные для обеда столы, недописанные письма, игральные карты, одеяла и саквояжи.
Наши солдаты обыскали все сундуки и приоделись в мундиры, шляпы и рубашки мятежников, вооружились револьверами мятежников, набили карманы записными книжками мятежников, а некоторые вскоре уже шатались от тяжелейших доз виски мятежников.
В квартире одного офицера я нашел небольшой флаг Конфедерации и дагерротипный портрет женщины, с настолько правильными и классическими чертами лица, что на первый беглый взгляд было трудно поверить, что это реальный человек. Кроме того, еще пышный локон каштановых волос и пакет очень изящно написанных писем его любящей сестры. Через год я смог вернуть эти семейные реликвии их владельцу в Джексоне, штат Миссисипи.
Наши пули нанесли много вреда. Саквояжи, сундуки и столы были разбиты в щепки, в стенах и крышах зияли дыры, через которые мог пролезть человек, а в любой пропаханной снарядом воронке можно было спрятать бочку с мукой. А стоявший среди руин «Марий» — в образе пожилой негритянки, с ликованием потирал руки.
— Похоже, тут у вас было горячо, тетушка.
— Господи, да, масса! Большие шары, они свистели и рвались, я думала, конец света пришел.
— Где же все ваши солдаты?
— Один Бог знает, они просто сбежали как индейки — ни разу из пушки не выстрелили.
— Сколько их было?
— Был один арканзасский полк, там, где вы видели палатки, вон там — полк из Миссисипи, там еще один, вот здесь — два полка из Теннесси, и еще много других за рекой.
— Почему же вы не сбежали с ними?
— Я болею, вы видите (она могла говорить только шепотом), но я не боялась — только выстрелов. Я просто подумала, что если они не убили меня, то значит со мной все в порядке.
— Где генерал Тилман?
— Ваши люди взяли его — его и весь гарнизон внутри форта.
— Вы, кажется, не очень жалеете об этом.
— Не очень, масса! — с еще одним потиранием и широкой усмешкой на всем ее черном лице.
В самом форте склад боеприпасов разрушен, пушки уничтожены, а земля пропитана кровью и усеяна человеческими останками. Под серыми одеялами лежали шесть трупов, один с оторванной головой и совершенно черным от пороха туловищем. Другие — с оторванными ногами и изорванной грудью. Оставшиеся в живых, растянувшись на койках, еле дышат и наполняют воздух громкими стонами.
Взятых в плен офицеров-мятежников, сверкающих золотыми галунами, отвезли в штаб-квартиру Гранта. Тилман — красивый, широкоплечий, как и все южане, очень напыщенный. Коммодор Фут спросил его:
— Как же вы могли сражаться со старым флагом?
— Это было трудно, — ответил он, — но я должен был идти со своими людьми.
Присутствовавший тут чикагский репортер спросил его:
— Как пишется ваше имя, генерал?
— Сэр, — неописуемо важно ответил Тилман, — если генерал Грант пожелает использовать мое имя в своих официальных рапортах, у меня нет возражений, но, сэр, ни по какому другому поводу я не хочу, чтобы мое имя упоминалось в прессе.
— Я просто спросил его, — возразил журналист, — для списка военнопленных.
Тилман, которого следовало бы называть Тарвидропом, ответил, набрав полную грудь воздуха и с величественным взмахом руки:
— Вы меня очень обяжете, сэр, если мое имя никогда и ни по какому поводу не будет упомянуто ни в одной газете!
Одному из пленных офицеров напомнили, что среди людей форта большинство сочувствовало Союзу.
— Верно, сэр, — ответил он. — Так было всегда в этих холмистых местах. Видите ли, эти чертовы хужеры[109] не знают ничего лучшего. Настоящего южанина, сэр, вы найдете только среди джентльменов — богатых людей. Среди них нет ни одного тори.
Канонерки вернулись в Кейро для ремонта. В воскресенье пастор пресвитерианской общины Кейро не смог приехать, и поэтому коммодору Футу пришлось самому руководить службой. В словах:
«Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога, и в Меня веруйте»[110],
он нашел невероятно практичный для сегодняшнего дня аспект — твердое убеждение, что человеческое счастье зависит от целостности, чистой жизни и добросовестного исполнения долга.
Сухопутные войска остались возле Форт-Генри. Спустя несколько дней после битвы я зашел в штаб-квартиру генерала Гранта, чтобы попрощаться с ним, поскольку я собирался отправиться в Нью-Йорк.
— Вам бы лучше задержаться на день или два, — сказал он.
— Почему?
— Потому что завтра я собираюсь взять Форт-Донелсон.
— Насколько он силен?
— Мы не смогли это точно установить, но я думаю, что мы справимся с ним.