братишкой и рвалась управлять его жизнью, в которой, по ее мнению, он ничего не смыслил.
Но она заблуждалась. Он прекрасно понимал, что совершает непростительную ошибку, выбирая Клэр. Однако сознательно соединил с ней судьбу. Без принуждений. И не Эйнсли упрекать его за неверный шаг.
Жизнь немыслима без ошибок. Иногда лишь допустив промах, мы понимаем, куда идти дальше.
— Когда ты начала ее ненавидеть? — повторил Рид.
Лучше бы он промолчал. Лучше бы он не спрашивал. Но он раз за разом задавался вопросами, теребя незаживающую рану, вскрывая нарыв и как одержимый наблюдая за вытекающим из него гноем — Клэр.
— Однажды, когда Виоле было пять или шесть лет, она взяла детские ножницы, ну, такие безопасные, тупоносые, которыми и бумагу-то не искромсаешь, и вырезала ими глаза у всех кукол, — сказала Эйнсли.
Конечно, Виола творила бесчинства и пострашнее, но от слов Эйнсли у Рида перехватило дыхание, словно ему саданули кулаком под ребра.
— Я и не подозревал…
— Знаю, — бесстрастно кивнула Эйнсли. — Виола выложила их рядком на моей кровати. Все семь или восемь изувеченных игрушек.
— Ты поговорила об этом с Клэр? — в отчаянии спросил Рид, хотя ответ напрашивался сам собой.
— Она сказала, что все девочки стригут куклам волосы. Представляешь? «Все девочки стригут куклам волосы!»
Эйнсли трагически замолчала, и Рид не выдержал.
— И все? На том все и кончилось? — вскричал он.
Он-то вообразил себе драку, бурную ссору, жаркую словесную перепалку, оставившую по себе горькую память. Или потасовку, перешедшую в рукопашную.
Эйнсли грустно рассмеялась:
— В тот миг я поняла, что ей плевать на Виолу с высокой колокольни. И да, на том все и кончилось. Я бы сказала: и не начиналось.
Повисла тишина. Эйнсли носком туфли шаловливо ткнула его в лодыжку:
— Ну, а ты когда начал ее ненавидеть?
Надо же, догадалась.
— Как только ее увидел.
— Не гони, — отмахнулась Эйнсли и, приложившись к бутылке, протянула ее брату.
— От любви до ненависти один шаг, разве нет? — хмыкнул Рид и влил в себя остатки джина. Глотку обожгло, будто огнем. Чудесно. — Я и полюбил ее, как только увидел.
Эйнсли невнятно фыркнула что-то похожее на «мужчины», но развивать эту тему не стала.
Рид, однако, не лгал. С той минуты, как он встретил Клэр, он понял одно: они с Клэр сожгут друг друга дотла.
31. Гретхен. Наши дни…
— Надо проверить, есть ли у Эйнсли Кент алиби на ночь убийства Клэр, — буркнула Гретхен, запрыгивая в «Порше». — Вы ее проморгали, верно?
— Скажу Шонесси, пусть пошлет кого-нибудь, — произнесла Маркони, набирая номер.
— И передай ему, что я устала прикрывать его некомпетентную… — начала Гретхен и незаметно улыбнулась, услышав разорвавший динамики ответный рев Шонесси.
Пересказав Шонесси беседу с Пенни, Маркони дала отбой и задумчиво уставилась на телефон.
— Не хочешь поделиться мыслями? — спросила Гретхен. — Хотя они, конечно, не выдержат никакой критики. Ручаюсь.
— Пока делиться нечем, — тихо согласилась Маркони. — Возможно, позже.
Гретхен испытывала схожие чувства. Что-то начинало вырисовываться во мглистой дымке непонимания, но что именно, она пока распознать не могла.
— Жаль, тебе не удалось вытянуть из Лены ничего определенного, — чуть слышно вздохнула Маркони. — Только то, что Виола невиновна, да?
Гретхен открыла было рот, чтобы прочитать Маркони еще одну лекцию о дружбе и социопатии, как вдруг ее словно током ударило. Она вспомнила!
Вспомнила, что за месяц до смерти Лена отправила ей электронное послание. В письме, озаглавленном «В случае крайней необходимости — разбить стекло», содержалась цитата.
Отослав Лене череду вопросительных знаков, так и оставшихся безответными, Гретхен погуглила смутно знакомую цитату, а при встрече с Леной спросила ее, что все это значит. Лена, выражая полнейшее недоумение, сделала круглые глаза, и Гретхен, списав все на пьяную выходку подруги, перебравшей накануне с горячительным, выкинула происшествие из головы.
Но Лена ничего не делала просто так…
Гретхен смачно и громко выругалась.
— Я дура, — пробормотала она и, помолчав, добавила, не желая взваливать на себя всю ответственность за невнятность Лениного сообщения. — Мы обе дуры — и я, и Лена.
И хотя имя Лены полагалось теперь употреблять в прошедшем времени, меньшей дурой она от этого не становилась.
Оглушительно взвыл мотор, и Гретхен, наперекор всем правилам вырулив на встречку, помчалась назад. Водители двух несшихся на нее машин надавили на тормоза, и машины, не задев «Порше», вильнули в сторону. Не задев «Порше» — вот что самое главное.
— Погоди-ка! — потрясенно воскликнула Маркони. — Я ослышалась или ты что-то сказала? Можешь повторить, а то я записать не успела?
Гретхен нетерпеливо махнула рукой.
— Забудь. Такие события происходят раз в столетие и не повторяются.
Маркони расхохоталась и не стала докучать Гретхен вопросами, здраво рассудив, что вскоре она и так всё узнает. Она не удивилась, когда Гретхен подкатила к дому Лены.
В другое время присутствие Маркони немало раздосадовало бы Гретхен — за последние два дня они и без того почти не разлучались. Но в какое-то мгновение — Гретхен не могла точно сказать, в какое именно, так как не обладала способностями к интуитивному пониманию своих чувств, — Маркони превратилась из «няньки» в соратника.
Подобная метаморфоза, разумеется, не гарантировала, что в ближайшие часы Маркони не изыщет нового грандиозного способа насолить Гретхен, но пока пусть будет под рукой.
Отомкнув запасным ключом Ленину квартиру, Гретхен осмотрелась, в очередной раз превознесла аккуратность и чистоплотность подруги и устремилась прямиком в спальню.
Маркони замешкалась, и Гретхен обернулась, не понимая, что могло ее задержать. Застыв в углу гостиной, Маркони склонилась над заваленным папками столом.
— Там нет ничего интересного, — бросила Гретхен.
— Откуда ты знаешь? — не поднимая глаз, фыркнула Маркони.
«В точку», — восхитилась Гретхен. Маркони подметила верно: никто так и не озаботился пролистать лежавшие на столе документы.
Однако, не пожелав отдать должное прозорливости напарницы, Гретхен закатила глаза и направилась к книжному шкафу. Царившая в комнате спартанская обстановка словно бы намекала, что здесь никто и не жил, но Гретхен знала, что здесь жила Лена. Ее душа и, если Гретхен повезет, ее секреты.
Пока она пробегала глазами корешки книг, ища нужную, в проеме двери нарисовалась Маркони.
— Тебя это гнетет? — спросила она, привалясь к косяку.
Гретхен промолчала: Маркони наверняка уже намотала на ус, что ее подопечная не имеет привычки зря тратить время на уточнение мыслей собеседников.
— То, что Виолу подставили, — поправила себя сообразительная Маркони. — Как и тебя?
Вот поэтому, стоило в голову Гретхен закрасться благожелательной мысли о Маркони, она гнала эту мысль поганой метлой.
— У тебя, похоже, пунктик — доказать, что я не убийца.
— А у тебя какой пунктик? Доказать, что ты убийца?
Гретхен замерла, уперев палец в корешок классического романа.
— Шонесси, например,