замерла, словно наткнулась на невидимую преграду. В глазах ее мелькнула тревога, на губах застыла безжизненная улыбка. Потому что он вел себя как жалкая тряпка, затравленный, несчастный, пришибленный трус, слюнтяй, боящийся внезапных прикосновений и публичного выражения чувств.
Напряжение нарастало. Рид скорчился от внутренней боли, зарыдал невидимыми миру слезами: безразличия Лены Букер он не переживет, он не выдержит. И тогда, сломав лед недоверия, он горячо и искренне обнял Лену — не как позабытого приятеля детских игр, с которым не виделся сто тысяч лет, но как верного и преданного товарища, на груди которого можно прикорнуть, словно в тихой гавани, и отрешиться на миг от бушующего океана страстей переполненного «Старбакса».
— Рид, — прошептала она, оглаживая большим пальцем мягкие волоски на его шее, — как я рада нашей встрече.
Он сглотнул. Кивнул. Попятился.
Рид не забыл ее, он и теперь читал ее как открытую книгу, угадывая беспокойство, таившееся в уголках ее рта, в ловком языке, то и дело облизывавшем губы, в пальцах, теребивших пуговицу шикарной блузки.
— Как ты? — в лоб спросила Лена.
Прежде чем он успел ответить, точнее, солгать — он уже и не помнил, когда в последнее время правдиво отвечал на этот бесхитростный вопрос, — бариста выразительно кашлянула.
Не отводя глаз от Лены, Рид подошел к стойке и кивком указал на меню:
— Позволь тебя угостить?
Лена позволила и попросила кофе. Пока готовили заказ, они мило болтали о том о сем. Затем, сам не понимая, как ему это удалось, он заманил ее в дальний угол кафешки и усадил за единственный оставшийся свободным столик на двоих.
Себе, как и положено загнанной крысе, он выбрал стул у стены и подумал, разгадает ли его тонкий маневр Лена.
— Ну как ты, как?
Протянув руку, Лена мягко погладила его костяшки. У Рида захолонуло сердце.
— Рид, ну в самом деле — как поживаешь?
Он мог бы обрушить на нее водопад пустых и затасканных слов, приклеить на физиономию праздное и ничего не значащее выражение. Сделать вид, что все хорошо. Большинство людей купились бы на его игру и не заметили бы мрака, наполнявшего его душу. Но только не Лена. Она всегда всё замечала. Особенно мрак.
Отражавший беспросветную тьму ее собственного сердца.
Не в силах ничего сказать, он жевал губы и ворочал во рту немым языком. Все эти годы он только и делал, что сочинял небылицы. Он давно потерял вкус к правде.
— Что тебя терзает? Клэр? — участливо спросила Лена с еле уловимой ноткой печали.
Они никогда не заговаривали об этом, но их дружба покатилась под откос после встречи с Клэр. Вряд ли Лена этого не заметила.
— Нет.
Рид тряхнул головой и уставился на лежавшую на его костяшках Ленину руку с безупречно наманикюренными ногтями. Такими же, как у Клэр. Такими же, как у всех его женщин. Гладких, ухоженных.
— Работа?
Смех, похожий на собачий лай, вырвался из груди Рида, и он замотал головой. Нет, Лене ни за что не угадать. Никому на свете не угадать.
Он поднял на нее глаза. Еще немного — и он распахнул бы перед ней сердце, раскрыл бы постыдные, гадкие тайны, пятнавшие его плоть, немилосердным огнем жегшие его внутренности. Но нет. Пока рано, рано. Не затем он так долго, мучительно долго осторожничал, чтобы вот так, безрассудно, потерять всякую бдительность.
— Моя дочь. Виола, — соврал он легко и непринужденно.
29. Гретхен. Наши дни…
Когда мир погружается в хаос, спасти его могут только такие женщины, как Пенни Лангфорд.
Высокая и неимоверно худая, с короткой стрижкой ежиком, Пенни Лангфорд походила на генерала: во всем ее облике — от темно-карих глаз и смуглой кожи до пытливого, брошенного на Гретхен взгляда и слегка сжатого рта — сквозили профессионализм и уверенность.
Гретхен таких женщин не выносила: их нельзя было обвести вокруг пальца. Они всегда зрели в корень, всегда подмечали ее подлинную сущность.
Что же до Маркони, то Пенни Лангфорд ее очаровала. Гретхен не удивилась, но в груди ее шевельнулись досада и раздражение на обеих. На мгновение ей захотелось обольстить Пенни, привлечь ее внимание к собственной неповторимой персоне, но она удержалась. Ни к чему хорошему это не приведет. Доказано. Методом болезненных проб и ошибок.
Поэтому она отступила назад, притушила свой невероятный шарм — ее верную палочку-выручалочку при столкновении с людьми железной воли — и предоставила Маркони вручать их верительные грамоты.
Пенни пригласила их в кабинет — угловой, с огромными окнами на две стороны и чудесным видом на гавань. На диво роскошный для благотворительной организации.
— На красоте Клэр не экономила, — вздохнула Пенни.
Было в ее голосе, насыщенном эмоциональными оттенкам, что-то такое, чего Гретхен не сумела расшифровать. Тоску, однако, она уловила. Пенни искренне скорбела о начальнице.
— Ваш фонд не закроется? — спросила она, и Пенни одарила ее задумчивым взглядом. — Теперь, когда Клэр не стало?
— Клэр являлась основным нашим спонсором, в то время как мистер Кент не выказывал к фонду особого интереса, — ответила Пенни, получив от Гретхен дополнительные баллы за тактичность. — Конечно, у нас есть и другие щедрые дарители, однако даже с их помощью нам вряд ли удастся поддерживать прежний уровень.
— Она не оставила распоряжений на случай внезапной смерти?
— Клэр поговаривала об этом, — сообщила Пенни после секундного замешательства, — но до подписания бумаг дело так и не дошло.
— А если бы дошло?
— Тогда значительную часть ее огромного состояния получил бы наш благотворительный фонд, — сказала Пенни, посмотрев вначале на Маркони, потом на Гретхен.
Похоже, благодаря полицейскому значку Маркони внушала людям больший страх, чем Гретхен. Вот и славно.
— Но так как она не подписала никаких документов, эти деньги…
Гретхен осеклась, давая Пенни возможность закончить повисшую в воздухе фразу.
— …получил ее муж, — сухо отрезала Пенни, и Гретхен сразу догадалась, чем вызван ее нарочито безразличный тон: сам по себе ответ служил достаточно серьезным, хотя и неявным обвинением Рида.
— Кто-нибудь общался с вами после убийства Клэр? — поинтересовалась Гретхен и кожей почувствовала, как в бастионе недоверия, в котором замуровала себя Пенни, с тихим, как шепот, стуком приоткрылась дверка.
— Нет, никто.
К этому делу изначально отнеслись предвзято. Когда Виола стала главным подозреваемым в убийстве Клэр, порочный круг необъективности и предубежденности начал сужаться вокруг нее с угрожающей быстротой, пока ни у кого не осталось ни малейших сомнений в ее виновности. Пока допущение не превратилось в вывод — однозначный и бесповоротный.
Маркони вытянула шею, явно намереваясь выведать у Пенни, нет ли у нее каких-нибудь догадок о причастности к убийству Клэр ее мужа, Рида Кента, но