Читать интересную книгу Киреевы - Михаил Водопьянов

Мария Михайловна стала добиваться у городских организаций открытия еще одного интерната для одиноких детей. Одновременно на вокзале начал работать детский приемник, в устройстве которого она также приняла деятельное участие.

Много времени и сил ушло на создание интерната. С трудом удалось получить для него небольшой особняк почти в центре города.

— Для детишек лучше, если они будут у вас под боком. Лишний раз на глаза попадутся, — серьезно сказала Мария Михайловна секретарю горкома партии.

«Молодец эта Киреева! — подумал он, — на вид совсем „бесшумная“, а людей заряжает током высокого напряжения. Работа, которую она проделала за эти дни, далеко не всякому по плечу. Здесь и любовь нужна к делу и уверенность, что ты идешь по правильной дороге».

Прощаясь, он сказал:

— Побольше бы нам таких, как вы.

После того как штат в интернате и детском приемнике был окончательно сформирован, Мария Михайловна стала общественным инспектором по работе с детьми. Ей помогали Валентина Сергеевна и Катерина.

Катерина всем сбоим большим, горячим сердцем привязалась к худенькой кареглазой Ниночке, а за ней и к другим маленьким, чумазым, оборванным ребятишкам, с которыми она встретилась, сопровождая Марию Михайловну в детский приемник.

По-деревенски просто, задушевной лаской пригревала Катерина осиротевших малышей, доверчиво прижимавшихся к ней. Они нередко засыпали у нее на руках, крепко обняв морщинистую шею.

У Катерины было немало дел и дома, Валентина Сергеевна часто задерживалась в библиотеке. Работа фактически свалилась на плечи одной Киреевой.

И сейчас, по дороге из горсовета домой, Мария Михайловна думала, что завтра обязательно надо раздобыть еще десятка три простынь для интерната.

Вернулась домой она поздно. В темной передней ее встретила встревоженная Катерина.

— Верочка наша вся огнем полыхает! Я скорее ей градусник поставила, — гляжу, к сорока подбирается. Так я уж вас не стала дожидаться, сама в поликлинику позвонила. Врач обещался скоро прийти.

Осмотрев больного ребенка, доктор распорядился немедленно послать на анализ «мазок». Страшные слова — «возможно, дифтерит» — так подействовали на Марию Михайловну, что она сразу вся ослабела, ноги ее тяжело вросли в пол.

Врач, немолодой уже человек с бесстрастным лицом, осторожно усадил Марию Михайловну на стул.

— Нельзя так распускаться, — укоризненно сказал он, — неизвестно еще, что покажет анализ. Это — во-первых, а во-вторых, какая бы болезнь ни оказалась у вашей дочки, мой долг вылечить.

Врач ушел. Мария Михайловна подошла к кровати Верочки. Белокурые кудряшки прилипли к влажному лбу. Маленький, пересохший от жара рот был полуоткрыт. Прерывистые хрипы с трудом вырывались из груди девочки. Изредка она стонала, вскрикивала.

В комнату вбежал Юрик:

— Мамочка, я сегодня целых три пятерки получил, — крикнул он с порога и осекся, увидев заплаканное лицо матери.

— Уйди отсюда, мой мальчик, Верочка заболела, ты можешь заразиться.

Только сейчас Мария Михайловна сообразила, что надо немедленно изолировать сына, уберечь его от страшной болезни.

— Иди позови мне Катерину, — уже твердо добавила она.

— Придется нам с тобой разделиться, — сказала Мария Михайловна Катерине. — Я останусь здесь, буду ухаживать за Верочкой, а ты с Юриком во второй комнате. Сейчас же вымойся, переоденься и накорми мальчика.

— Пить хочу!

Голос у Верочки был очень слабый, как будто доносился издалека.

Дрожащими руками Мария Михайловна напоила с ложечки больную. Верочка посмотрела на мать мутными глазенками, прошептала что-то невнятное и снова закрыла их.

Бессонная ночь длилась долго. Верочка то дышала ровнее, спокойнее, то снова металась.

Под утро Мария Михайловна вспомнила, что для детского дома не получены простыни в госпитале.

Не виноваты же дети, что у нее горе. Киреева, как только проснулась Катерина, поручила ей попросить Валентину Сергеевну обязательно съездить вместе с заведующей хозяйством интерната в госпиталь и получить простыни.

Вскоре пришел врач. Вздрогнув всем телом, Мария Михайловна вскочила со стула. Доктор не успел открыть рта, она все прочла в его глазах.

— Только ангина! — сказал он, радостно улыбаясь.

Мария Михайловна неожиданно для самой себя обняла и крепко расцеловала врача.

— А меня-то за что? — смущенно улыбнулся он. И лицо его стало моложе и привлекательнее.

Ангина протекала в тяжелой форме. Мария Михайловна бессменно дежурила у кровати дочери.

Когда Верочка, наконец, встала, трудно было определить по внешнему виду, кто перенес тяжелую болезнь — мать или дочь. Мария Михайловна похудела, в ее по-прежнему пушистых волосах стало значительно больше седины.

Верочка быстро поправлялась. Ее голосок с утра весело звенел в комнатах и во дворе. У Марии Михайловны исчезли скорбные складки в уголках рта, тени под глазами.

Она снова стала работать в детской комиссии, ежедневно бывала в интернатах и приемнике.

С ее участием в городе был открыт еще один детский дом для детей, потерявших родителей.

«Николай, родной мой, — писала мужу Мария Михайловна. — Если бы ты знал, какие чудесные ребята в детских домах. Слов не найдешь, чтобы рассказать о них. А сколько они перетерпели горя, пока попали к нам, — страшно становится, когда слушаешь их рассказы. Мне кажется, я только сейчас нашла свое настоящее призвание. Ведь это такая благодарная работа, такое счастье хоть немного помочь им. Я уже мечтаю: окончится война, родные найдут своих детей здоровыми, обласканными. Вижу сияющие лица и тех и других. Ты, конечно, понимаешь меня…»

Мария Михайловна теперь меньше волновалась за жизнь Николая Николаевича. Из его писем она знала, что ему уже не приходится летать на боевые задания. Николай Николаевич целиком был поглощен работой над своим новым самолетом. И все же он находил время поделиться с женой всем, что переживал сам.

«…Я рад за тебя, Маруся, — писал Киреев жене в ответ на ее последнее письмо. — Скорее бы снова нам быть вместе, столько надо сказать и спросить, а на бумаге совсем не то получается. Да и, признаться, так тоскливо без тебя…»

Каждая строчка, каждое слово были согреты любовью. Мария Михайловна закрыла глаза и ясно, почти как наяву, увидела большую сильную фигуру мужа, его задумчивый взгляд, добрую улыбку.

«Оказывается, даже сейчас, когда так тяжело, можно почувствовать себя счастливой», — смущенно подумала она, вскрывая второе письмо, полученное с этой же почтой. На конверте стоял штемпель того города, куда должна была эвакуироваться Наташа вместе с мужем и Степиком. Рассмотрев штемпель, Мария Михайловна заволновалась: очевидно, есть какие-то новые сведения.

На аккуратно вырванном из ученической тетради листке мало знакомый ей инженер завода просил Кирееву прислать адрес Николая Николаевича. Там были и такие строки: «От вас, матери, я тоже не имею права скрывать то, что пришлось видеть самому. Я только что вернулся на завод, спасся из оккупации, перешел линию фронта. В хорошо известном нам с вами городе переводчиком гитлеровского коменданта служит ваш сын, Виктор. Все честные советские люди, поневоле живущие в оккупации, ненавидят предателя. Он держится нагло, вызывающе, носит мундир немецкого офицера…»

«Вот она долгожданная весточка о сыне. Он, ее Виктор, служит врагам. Не может этого быть!»

Придирчиво проверяла она в памяти день за днем жизнь сына… Он всегда поступал прямо и честно. Куда могла деваться его смелость, гордость?! Виктор — лакей фашистов. Никогда она этому не поверит! Никогда!.. Мария Михайловна разорвала письмо инженера вместе с его адресом на мелкие кусочки. Николай не должен знать об этой гнусной клевете!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На улице было еще светло, но в кабинете уже стоял полумрак. Николай Николаевич опустил шторы и включил электричество. Со стены на него смотрел знакомый портрет — Мария Михайловна с крохотной Верочкой на руках. Глаза жены улыбались мягко и чуть-чуть лукаво.

«Эх, Маруся, Маруся! Сколько раз ты мне повторяла, что Юрий — чудесный, верный друг на всю жизнь. Вот и ошиблась. Забыл он о нашей дружбе ради дрянного пошленького существа. Забыл о своем человеческом и мужском достоинстве. Жаль мне Юрия, очень жаль, но простить ему трудно. А главное… он какой-то чужой стал…» Киреев был сильно взволнован — сегодня, совсем неожиданно, он дошел до полного разрыва с Юрием Петровичем. Причиной была Ляля Слободинская…

Около месяца тому назад Николай Николаевич узнал от Соколова о его случайной встрече со Слободинской. Оказывается, эта из молодых да ранняя златокудрая особа умело разыграла очередную комедию, когда в указанный срок собрала все свои вещи, плача, простилась с Анной Семеновной и пришла к нему, Кирееву, тоже чуть ли не со слезами.