только позже. Гораздо позже. Например, за две недели до свадьбы, за неловким ужином в ресторане с гигантскими кабинками, чтобы никто случайно не соприкоснулся локтями или чем-то ещё.
Он смотрит на меня немного странно, уголки его губ приподнимаются в усмешке.
— И как именно ты это узнала? Из твоего обширного опыта привода мужчин домой, чтобы познакомиться с родителями?
Я прищуриваюсь, глядя на него.
— Ты мне не нравишься.
Он смеётся.
— И, да, так что ты первый парень, который когда-либо встречался с моей матерью — очевидно, я не королева отношений. Но даже я знаю, что есть правила о том, как это должно происходить.
— Откуда ты знаешь правила, если никогда не делала этого раньше? — он усмехается. — Есть ли книга, которую я должен прочитать, со списком этих правил? Может быть, руководство? Какое-нибудь пособие, на которое я мог бы сослаться?
— Нет, умник, — я ещё больше прищуриваю глаза. — Это негласное правило.
— Если это невысказанное, то, как это правило?
Я раздраженно вскидываю руки.
— Это просто запрещено, ясно? На это смотрят неодобрительно.
— Кто?
— Я!
Он качает головой, ухмыляясь.
Я вздыхаю.
— Это как… писать кричащие электронные письма ВСЕМИ ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ, или ощупывать каждое яблоко в куче, в то время как сорок других людей ждут, чтобы подойти к долбаному продукту, или не поднимать огромную кучу какашек, которую ваш доберман оставил дымиться на тротуаре. Ты просто не делаешь этого.
— Ты только что сравнила меня при знакомстве с твоей матерью буквально с собачьим дерьмом?
Я полностью игнорирую его ошеломлённый вопрос.
— Ой! И я твёрдо верю, что должны быть законы против людей, которые говорят по громкой связи в общественных местах. Типа, привет случайному чуваку со старомодным флип-телефоном, мне так не нужно слышать о твоих планах "оторваться" в эти выходные и "обработать дамочек" в клубе с твоими "мальчиками" — я просто пытаюсь спокойно ехать в метро.
— Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что у тебя много правил?
— Даже не заставляй мне начинать с людей, которые не перерабатывают отходы, — я возмущенно фыркаю. — Просто выбросьте свои старые автомобильные аккумуляторы в океан, пока вы этим занимаетесь, ненавистники земли!
— Джемма.
Раздувая ноздри, уперев руки в бёдра, я начинаю ходить маленькими кругами.
— Нет ни книги, ни руководства, но есть правила. Основные жизненные правила, которым должны следовать все люди. И я почти уверена, что в самом начале этого долбаного списка, рядом с отсутствием носков с сандалиями и чисткой зубов перед стоматологом, есть правило о том, чтобы не встречаться с родителями до тех пор, пока это абсолютно необходимо. Определённо до тех пор, пока вы не знакомы с этим человеком дольше недели.
— Джемма.
— На самом деле, я не совсем уверена, что это когда-либо понадобится. Свекрови являются одной из главных причин семейных разногласий и разводов. Я где-то читала об этом в Интернете! Хотя, если подумать, это могло быть в Википедии, и я не уверена, насколько фактической или научной является их статистика, но…
— Джемма!
— Что? — рявкаю я, застывая на месте, когда мой взгляд возвращается к нему.
Когда наши глаза встречаются, я понимаю, что последние несколько минут выкрикивала глупости, и мгновенно чувствую, как мои щёки вспыхивают жаром.
Боже, какая я дура.
Но Чейз, похоже, не возражает. На самом деле, он улыбается шире, чем я когда-либо видела.
— Твоя мама была права.
— Хм? — спрашиваю я, блестяще, как всегда.
— Ты действительно ненавидишь сюрпризы.
Он вовсе не извиняется, говоря это. На самом деле, он звучит совершенно довольным собой, сокращая расстояние между нами, так что он полностью вторгается в моё пространство, прижимаясь ко мне.
— Потому что они никогда не заканчиваются хорошо, — шепчу я, вытягивая шею, чтобы сохранить зрительный контакт и стараясь не растаять от его близости.
Его взгляд скользит по моим губам.
— Этот мог бы.
Опасность!
Я заставляю себя отойти и продолжаю идти по пляжу в решительном молчании, решив продержаться, пока не получу от него ответы на некоторые вопросы. В частности, сногсшибательной блондинке, которая может быть или не быть его невестой.
И на этот раз я абсолютно не собираюсь быть той, кто сдастся первой.
(На этот раз серьёзно.)
Мы идём ещё несколько минут, достаточно долго, чтобы моя кровь остыла, а смущение исчезло. Мы почти дошли до конца пляжа, когда он наконец-то начинает говорить:
— Здесь очень красиво.
Чейз останавливается, глубоко засунув руки в карманы куртки, и смотрит на залив.
— Да, — соглашаюсь я, наклоняясь, чтобы поднять маленький плоский камень.
Я проверяю его вес в руке, а затем швыряю в воду, и с удовлетворением наблюдаю, как он прыгает по поверхности… раз-два-три-четыре-пять-шесть, прежде чем погружается в волны и падает на дно гавани.
— Такое чувство, что ты уже делала это раньше.
— Больше раз, чем я могу сосчитать, — я пожимаю плечами. — В Роки-Нек не так уж много дел, особенно для ребёнка.
— Тебе нравилось расти здесь?
Я не смотрю на него, когда отвечаю:
— Было тихо. Красиво. Такое место, которое никто никогда по-настоящему не покидает. Дети вырастают, женятся, покупают дом по соседству с тем, в котором выросли, и цикл возобновляется.
— Ты ушла.
Я киваю.
— Эта жизнь… была не для меня. Я знала это ещё до того, как стала достаточно взрослой, чтобы выразить это словами.
— Никто из парней в городе не привлёк твоего внимания? — спрашивает он игривым тоном. — Никакие школьные возлюбленные не соблазняли тебя остаться?
Я знаю, что он пытается сделать ситуацию лёгкой, но я не могу. Глядя на него, я вспоминаю о том, что никто никогда не искушал меня… по крайней мере, не так, как он.
— Нет, — шепчу я волнам. — Я никогда не была влюблена.
Он молчит, впитывая мои тяжелые слова, как море впитало мой камень, и я продолжаю, прежде чем он успевает заговорить.
— Я имею в виду, конечно, я познала любовь. Я любила — маму, друзей, свою работу. И они любили меня в ответ. Но я никогда не была влюблена, — мой голос падает так низко, что я сомневаюсь, что он услышит мои следующие слова. — Я даже не уверена, что верю в любовь.
Чейз молчит так долго, что я уже сомневаюсь, что он вообще заговорит. Когда он, наконец, отвечает, он говорит то, чего я никак не ожидаю.
— А я верю, — он откашливается. — То есть был влюблён.
Я пытаюсь, и не могу, игнорировать иррациональный укол боли и ревности, который его слова посылают в мою грудь.
— По крайней мере, в то время я думал, что это была любовь, — продолжает он. — Я