Скрип зубов альфы, кажется, был слышен даже в последнем ряду.
Вынеся приговор, альфа запретил обороты Илье и Алине и их увели – растерянного и подавленного мужчину и непрерывно скулящую волчицу с поджатым хвостом.
Сбор закончился, оборотни потянулись на выход, вполголоса обсуждая произошедшее, а Ольга так и сидела, не зная, можно ли ей вставать.
- Идём, - хлестнул голос Максима.
Женщина поднялась, многострадальные ягодицы тут же резко отозвались, но болезненные ощущения сразу сошли на нет, стоило ей принять вертикальное положение.
Похоже, она теперь несколько дней будет только ходить. Или лежать. Добровольно она больше ни за что не сядет!
Максим стоял и ждал, когда волчица подойдёт к нему, и сразу ухватил её за руку, стоило ей очутиться рядом.
От прикосновения Оля вздрогнула и рефлекторно отшатнулась быстрее, чем смогла осознать, как это выглядит со стороны.
Альфа снова скрипнул зубами.
- Не дёргайся, - буркнул он, но руку убрал. – Я же сказал, что всё позади, больше подобное не повторится. Конечно, если ты снова не соврешь мне при всех.
Умка свирепо зарычала, и теперь уже вздрогнул Максим.
- Идём, - повторил мужчина и, уже не ожидая женщину, пошёл впереди. Ольге ничего не оставалось, как догонять – шагал альфа широко.
- Ты хочешь проститься с сестрой? – голос волка вернул в реальность. – Если да, то нам не домой, а к дому беты.
Проститься с сестрой – о чём это он?
- Ты чем слушала, когда я объявлял приговор? – возмутился Максим, догадавшись, что Ольга не понимает смысла вопроса. – Она уезжает в тундру. Прямо сейчас. И вы три года не увидитесь.
Чем слушала? Битой задницей! – от обиды у Оли на глаза навернулись слёзы. – Он ещё смеет её упрекать в плохом внимании, когда единственно, что она могла – стараться не упасть и не заскулить от боли? Не до его речи было, и тем более – не до сестры. Видеть Алину у неё нет никакого желания. Как и Илью.
Что-то в ней надломилось или дало трещину, хотелось залезть в норку, свернуться калачиком, пережить боль и унижение вдвоём с Умкой.
Сморгнув несколько раз, женщина сумела справиться с эмоциями – ещё не хватало, чтобы Максим видел её слёзы! Нет, так радовать его она не собирается!
Как её называла сестра? Снулая рыба.
Вот, рыбой она и будет – холодной, ко всему безразличной. И безмолвной.
- Идём к дому беты или домой? – повторил вопрос альфа.
Темнота не позволяла рассмотреть выражение глаз волчицы, но Оля приложила все силы, чтобы во взгляде не проскользнуло ни одной эмоции.
- Отвечай! – не выдержал мужчина, и добавил уже мягче: - Оля, не веди себя, как ребёнок! Куда идём?
Наверное, он был прав – играть в молчанку было глупо, по-детски, бессмысленно, но женщина не могла заставить себя заговорить. Горло перехватил спазм, её затошнило, заболела голова, и волчица просто опустила взгляд, уставившись себе на ноги.
В очередной раз, скрипнув зубами, Максим развернулся и пошёл, не оглядываясь, уверенный, что самка никуда не денется – поспешит следом.
Так, молча, они дошли до своего дома, вошли внутрь.
Ольга сразу заняла ванную и провела там почти час, глядя на текущую воду, пока Максим не позвал её, приказав выходить.
Приказы вожака надо исполнять.
Вздохнув, женщина вытерла лицо и руки, вышла из ванной и замерла, не зная, куда идти дальше.
В спальню не было желания. На кухню? Принюхалась – волк ждал её в зале.
- Оля, иди сюда!
Муж стоял у окна, повернувшись к нему спиной, слегка присев на подоконник.
- Сесть не предлагаю, располагайся, где тебе удобнее. Нам надо поговорить.
Опять??!!
Видимо, она очень выразительно посмотрела на мужа, потому что волк повторил:
- Нам надо поговорить. Спокойно, без нервов и обид, как взрослые люди.
Ну да, когда бил, про возраст и не думал?
- Мы все ошибаемся, это неизбежно, - продолжил мужчина. – Да, ошибки можно исправить, но не все и не всегда. Некоторые из них приводят к печальным и даже необратимым последствиям. Наши правила придуманы не с потолка, они написаны кровью. Высечены в наших сердцах шрамами потерей. Ложь альфе приравнивается к измене, Ольга. Я не мог тебя оставить безнаказанной, но, конечно, не собирался избивать. Думал, что ограничусь пятью шлепками, но ты стала сопротивляться и, обернувшись, напала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я защищалась!
Если бы ты была волком, за нападение на вожака я бы тебя убил, - спокойно продолжал Максим, не слыша её мысленной речи. – Но ты самка, поэтому осталась жива.
Вот спасибо-то! Господин, ты необыкновенно добр к недостойной рабыне!
- Я признаю, что перегнул палку, обошёлся грубее, чем собирался, но ты знаешь, что это инстинкт. Нападают – я защищаюсь и наказываю за нападение.
Вот и у меня теперь тоже инстинкт. Инстинкт держаться подальше, и больше не доверять.
- Мне жаль, что тебе пришлось вынести больше, чем ты заслужила. Оля, я не могу исправить или отменить то, что произошло, но если мы постараемся найти общий язык, я уверен, такое больше не повторится. Не знаю, что ты себе надумала, но для меня наказывать самку невыносимо. Если ты думаешь, что мне доставило удовольствие лупить тебя, ты ошибаешься. Это сложно – ударить женщину. Волк готов был себе лапу отгрызть.
Что же не отгрыз?
- Ты обижена. Признаю, у тебя есть на это право. Но попробуй понять! Сейчас ты уверена, что достаточно было просто отругать тебя, но не бить, чтобы ты больше никогда так не поступала. Но пройдёт время, обида забудется, воспоминания улягутся, и ты можешь когда-нибудь снова попытаться соврать. Но не получится! А почему? Да потому, что при попытке обмануть, о последствиях «вспомнит» твоя задница, и ты уже не захочешь освежить те воспоминания и пополнить их новыми, такими же. Память тела намного сильнее памяти разума, именно поэтому мы физически наказываем щенков. Можно долго убеждать волчонка не убегать к людям, объяснять, что это опасно для жизни, что его могут подстрелить, поймать и посадить на цепь или в клетку, натравить на него собак или просто убить – он всё равно будет стремиться к человеческому жилью. Ему интересно, понимаешь? И адреналин будоражит кровь – сможет ли он пробежать и не попасться? Если сможет, все сверстники будут смотреть на него, как на героя. Но стоит только как следует щенка выпороть, и побеги прекращаются. А почему? Да потому что он мнил себя героем, но вместо этого неделю ел стоя, а сверстники не восхищались им, а смеялись. И когда в следующий раз кто-то предложит наведаться в запрещённое место, поротая задница и уязвлённое самолюбие услужливо напомнят, чем закончится эта авантюра. Любому щенку кажется, что опасность преувеличивают, что уж он-то точно умнее и ловчее всех, поэтому не попадётся. И чтобы ребёнок не погиб, взрослым приходится быть жестокими, научить его раз и навсегда. Так и ты теперь не сможешь мне соврать – битая попа не даст. Потому что ложь обязательно выйдет тебе боком, ведь я непременно узнаю, когда и в чём ты соврала, и второй раз накажу так, что сегодняшняя порка покажется эротическим массажем. Дальше - в глазах всей стаи, ты – моя жена, поэтому не должна шарахаться и перечить. Наедине можешь не разговаривать, обижаться, устроить забастовку – я все вынесу с пониманием и терпением. На глазах других ты должна быть послушной, иначе мне придется тебя наказать ещё раз.
А себя наказать не хочешь? Ведь есть за что!
- Надеюсь, ты меня поняла, и мы больше не будем возвращаться к этому вопросу. Теперь ответь – что с твоим зверем? Снег говорит, что волчица не отзывается.
А должна?
- Ольга, я не шучу. Отвечай – что с волчицей?
- Ей плохо, лежит пластом, - глухо ответила женщина.
- Черт, я не хотел. Это из-за принудительного оборота, - расстроено ответил Максим и попытался её обнять, Ольга отстранилась, и волк не стал настаивать. – Она поправится через несколько дней, но всё это время ты не сможешь обращаться.
- Скажи, Илья не будет меня чувствовать в течение всего наказания? У него исчезнет притяжение?