Моя размолвка с Хлоей не помешает мне утешать ее, пока она переживает свою потерю. Забыл ли я о хаосе, который ее семья вызвала в моей? Нет. Сейчас этот вопрос не стоит на первом месте в моем списке приоритетов.
Я недолго знал Глорию, но она была мне небезразлична. Сегодня утром, когда Хлоя попросила меня закрыть дверь спальни Глории, у меня на глаза навернулись слезы, когда я заметил сверкающие красные туфли в углу и плюшевого Тото на кровати. У меня перехватило горло, когда я взял в руки куклы, книжки-раскраски, все воспоминания и игрушки милой девочки, которую забрали слишком рано.
Черт. Я хочу убить Клаудию.
Лорен обнимает меня, как только я открываю дверь. Она была на смене, когда Клаудию привезли в «Скорую», и была назначена ее сиделкой, пока ее не перевели на другой этаж. Лорен сказала, что у нее болит язык от того, что она всю ночь прикусывала его, ухаживая за ней.
Пришло заключение токсикологической экспертизы Клаудии, подтверждающее, что в момент аварии в ее крови содержались алкоголь и героин. Она заснула за рулем и получила незначительные травмы — сотрясение мозга и внутреннее кровотечение. После выписки ее сразу же отвезут в окружную тюрьму.
Лорен и Гейдж не задерживаются, и Трей поглощает свой чизбургер, а затем переходит к кексам. Через час он уже спит на диване, а мне пора уходить на работу. И мой лейтенант, и Гейдж предложили мне отдохнуть вечером, но я отказался. Никто не мог подменить меня, и я не собиралась оставлять Гейджа работать одного.
Перед уходом я написал Хлое сообщение, сказав ей, что если ей что-то понадобится, пусть звонит без колебаний, но ничего не получил в ответ.
То же самое происходит, когда моя смена заканчивается в полночь.
* * *
Машина Хлои стоит на подъездной дорожке, когда Гейдж высаживает меня, и я достаю ключ от дома, который она дала мне сегодня, спросив, не могу ли я приехать позже. Мне не хотелось приходить так поздно, поскольку она до сих пор не ответила на мое сообщение, но ключ от дома здесь, так что у меня нет выбора.
Когда я вхожу, в доме тихо, а из кухни льется свет. Я на цыпочках прохожу по коридору и вижу Хлою, сидящую за столом и безучастно смотрящую на разбросанные по нему бумаги и документы. Похоже, это рабочие файлы, бумаги, которые ей дали вчера вечером, касающиеся Клаудии, Глории, несчастного случая и счетов. Я останавливаюсь на середине шага, когда замечаю, что у нее в руке — пакет документов, касающихся организации похорон.
Она подавляет крик, не понимая, что я здесь, и закрывает рот рукой, как будто это преступление, когда она срывается. Я колеблюсь, прежде чем подойти ближе, и она чувствует дискомфорт от моего присутствия.
— Хлоя, поговори со мной, — умоляю я.
Она застывает в своем кресле и избегает смотреть мне в глаза.
— Тебе не нужно быть здесь. — Слова вылетают из ее уст спокойно, но холодно.
Откуда это?
Перед тем как уехать в больницу, она поблагодарила меня за то, что я был рядом с ней и Треем. Внезапно, за десять часов, все изменилось.
Что-то произошло.
Я подхожу ближе и останавливаюсь перед столом.
— Я знаю, но я хочу быть здесь.
Она встает, почти как робот. Она берет бутылку воды из холодильника и прислоняется спиной к шкафу.
— Не жалей меня. Мне не нужно, чтобы ты меня жалел.
— Жалеть тебя? — бросаю я в ответ. — Мне больно от того, что тебе больно. Твое сердце разбито, и все, что я хочу сделать, это помочь! Чтобы тебе стало легче!
Она швыряет бутылку через всю комнату, а затем тычет пальцем в мою сторону.
— Да пошел ты! Ты не хотел иметь со мной ничего общего до смерти Глории. Ты пришел в мою спальню, трахнул меня, а потом сказал, чтобы я шла на хуй! Не думай, что ты можешь войти сюда и вести себя так, будто ты герой. Я могу сделать это сама! Я могу спасти себя. А теперь я убедительно прошу тебя уйти.
Мне понадобилась минута, чтобы заговорить.
— Хлоя.
Она пусто смотрит на меня.
— Уходи.
Мои глаза встречаются с ее.
— Мне жаль. — Сожаление застревает у меня в горле. — Мне жаль, — повторяю я, не приближаясь к ней. — Мне чертовски жаль, что я не позволил тебе объясниться. Это была моя ошибка, и я готов выслушать, когда ты будешь готова, но прямо сейчас, прямо сейчас, блять, это последнее, что меня волнует. Значит ли это, что я забуду о том, что произошло? Нет, но тебе нужен друг, и я здесь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Этот пустой взгляд превращается в взгляд поражения.
— Нет, Кайл, я не хочу быть твоим другом. Я не хочу иметь ничего общего ни с тобой, ни с твоей семьей!
Я вскидываю руки вверх.
— Ну вот, блять, опять твоя одержимость моей семьей! Правда открыта! Теперь все кончено!
Она холодно смеется.
— Нет, это не конец! Хочешь знать почему? — Она продвигается в мою сторону. — Потому что теперь, когда секрет твоего отца раскрыт, твои родители хотят взять опеку над Треем. Они могут обеспечить ему лучшее окружение.
Вау. Что?
— Кто тебе это сказал?
— Клаудия.
Я нахмурился.
— Ты веришь ей из всех людей? — Я потираю бровь. — Хлоя, если бы моя мать даже думала о том, чтобы взять опекунство над Треем, она бы мне сказала. Клаудия сказала это, чтобы сделать тебе больно.
— Правда? — Она повышает голос. — Она сказала тебе, что навещала Клаудию в больнице?
Я закрываю рот.
— Нет.
— Я видела их, Кайл! Твои мама и папа были там!
— Может быть, по другой причине. В той больнице не один пациент, — тупо отвечаю я. — Моя мама занимается там благотворительностью.
Раздражение заливает ее лицо.
Я протираю лицо руками.
— Хлоя… мы… это. — Я теряюсь в словах. — Дай мне поговорить с мамой. — Я не могу отрицать это, потому что это звучит как моя мать — всегда хочет решить проблему и создать лучшую жизнь для кого-то. Она считает Трея благотворительной организацией.
Она жестикулирует между нами.
— Это должно быть сделано. Слишком много ужасного произошло, чтобы у нас могли быть здоровые отношения. От того, что случилось в школе, до тайны о твоем отце и теперь это. Слишком много вреда было нанесено. Нам нужно перестать обманывать себя, что у нас когда-нибудь что-то получится.
Мое сердце бешено колотится в груди. Она что, издевается надо мной?
— Или, может быть, пришло время перестать обманывать себя и понять, что между нами все может получиться. Как насчет этого, а?
Она неистово трясет головой.
— Нет. Это никогда не сработает. Я прошу тебя уйти.
— Хлоя, — умоляю я, еще одна попытка заставить ее понять, что она делает.
— Уходи! — кричит она.
Гнев пронзает меня насквозь, как пуля.
— Отлично, продолжай отталкивать людей. Не расстраивайся, когда останешься одна и будешь всю жизнь лелеять разбитое сердце, потому что ты такая чертовски упрямая.
Мои слова, кажется, придают еще больше силы ее гневу.
— Нет, я поступаю умно, чтобы остановить свою душевную боль. Пришло время перестать впускать в себя людей. Все, что я получаю, это боль и обиду.
— Что я сделал, чтобы причинить тебе боль? Что, блять, я натворил? Я сделал кое-что дерьмовое в средней школе, от чего, как я думал, мы уже отошли. Я наговорил тебе всякой херни. Теперь давай сделаем шаг назад и поговорим о том, что ты сделала, чтобы причинить мне боль. Ты только и делала, что врала мне — о моем отце, о том, что у меня есть брат, о котором я никогда не знал, о том, что мой отец трахал твою сестру за спиной моей матери! Это я рискую с тобой, а не наоборот.
— И я не знала, что твоя мать возьмет опекунство над Треем!
— Стоп, стоп. Кто берет меня под опеку?
Я обернулся и увидел Трея, стоящего в футе от меня с ошарашенным выражением лица.
Он протягивает ко мне руку.
— Твоя мама пытается забрать меня у тети Хлои?
Я протягиваю ладонь и качаю головой.
— Это большое недоразумение.
— Это не так, — возражает Хлоя. — Я позвонила социальному работнику. Они поговорили с ней, а с влиянием твоих родителей, скандал с изменой или нет, у них больше власти.