Жду и я. Неудобно как-то без разрешения уходить. Это не полицейские, батюшка мне нравится. Наконец старик отмирает и лезет в тот же ящик стола, откуда доставал деньги. На столе появляется перстень. Тот самый, что пытался укатиться от меня, когда я украшения отдавал.
— Откуда он у тебя? Знаешь, чей герб?
Беру печатку со стола. В прошлый раз как-то и не присматривался. Зачем? Кольцо и кольцо. Сейчас пришлось приглядеться. И что так могло заинтересовать батюшку? Золотая массивная гайка. На печатке герб с разделённым горизонтально на два поля щитом. Верхнее с вылетающим орлом, нижнее с восьмью маленькими крестиками и по центру пятилистный цветок из бриллиантов. Красиво сделано, даже мне, далекому от ювелирного искусства человеку, чувствуется рука мастера. Над щитом корона. Графская. На моем… Тьфу на гербе Строганова такая же. Виски простреливает болью. В глазах темнеет. Как не вовремя!
'– Димка! — я уже сбежал по ступенькам дворца в сумрак парка, как услышал со спины окрик, — Димка! Стой! Подожди!
Оборачиваюсь. Лешка! Бестужев! Дружок мой еще с курсантских времен! Кого-кого, а его не ожидал тут увидеть.
— Здоров, чертяка! Ты какими судьбами здесь⁈ Я слышал, на четвертом Альбионе воюешь!
— Отозвали! «Белых медведей» под командование дают! Поздравляй генерал-майора!
— Поздравляю! Лешка! Рад за тебя! Сам как? Не женился?
— Куда там! — он с беззаботной улыбкой машет рукой, – Сам знаешь, служба, гарнизоны, командировки. Не до того. А ты? Ты же в разведку вроде хотел податься после выпуска. А смотрю в гвардии! Полковник! Да еще и с Алмазной звездой! Обошел! Обошел! Поздравляю!
Настроение итак не ахти, падает еще сильней.
— Не с чем, Леш. К Звезде, «Черной радугой» наградил этот, — едва сдерживаюсь, чтобы не высказать все, что думаю о нашем монархе.
— Димка, ты об Императоре говоришь.
— Это отец его Императором был. А этот… Ай, сам увидишь. Держись подальше отсюда, Леха. Двор нынче не то место, где людям чести рады будут. А меня за что, тебе и так расскажут. Извини, друг. Пора мне, — я трусливо разворачиваюсь и срываюсь быстрым шагом в темноту. Тяжело мертвецу разговаривать с живыми.
— Дмитрий! Дмитрий! Дима! — кричит мне вслед старый друг, но я не оборачиваюсь. Не хочу. И не могу…'
– Митрий! Дима! – в глазах светлеет, вижу перед собой обеспокоенное бледное лицо отца Федора, — Что с тобой⁈
— Простите, батюшка, — криво, сквозь силу улыбаюсь, чувствуя, как по вискам и спине стекает холодный пот. Так вот что за Ледяные великаны из легенд! Снежные медведи! Штурмовики Императора! Значит, за герцогом отправили Алешку! — Подурнело что-то, – успокаиваю отца Федора, — В тюрьме не выспался, — трясу головой и опрокидываю в себя стакан с водой, любезно поданный священником.
— Приляг! — командует он, показывая на маленький диванчик у стены, — Сейчас Олимпиаду позову.
— Не надо. Лучше мне, — отказываюсь. Хочется как можно быстрее оказаться на улице, вдохнуть свежий воздух, – А за кольцо не переживайте. Друга моего колечко. Умер он. Давно умер. Не спросит никто за это золото. Пойду я. Мне еще к казакам зайти надо. Простите, что потревожил. Не к кому больше идти было.
Отец Федор перекрестил дверь, за которой скрылся его странный гость, а затем перекрестился сам, мешком осев на стул. Кто же ты такой, Дмитрий Никитич Уколов⁈ Кто же ты такой⁈ Священник подрагивающей рукой налил воды в тот же стакан, из которого пил парень и осушил его, обливаясь. Потом взял перстень и внимательно еще раз осмотрел.
— Друга колечко, — задумчиво забормотал он, — Оно конечно… Друга… Может оно и так. Даже, скорее всего, точно так, — а ведь чувствуется, не врет парень. Сам верит в то, что говорит. Только есть во всем этом одно огромное «но». Графская ветвь Бестужевых прервалась почти полтора века назад. И что-то подсказывало отцу Федору, что гость, говоря о друге, поминал не последнего непутевого представителя этого некогда великого рода. И это предсказание великого мора! Старик перекрестился. Что это? Божье проведение или происки врага человеческого? Но ведь в Храм пришел, не куда-то! И для себя ничего не просил. Хотя есть у него, о чем просить. Есть. И деньги брать не хотел. Гордый. Кто был только что в этом кабинете? Как понять? Как не ошибиться? Не сгубить душу? Старый человек встал со стула, кряхтя, опустился на колени перед иконой Христа Спасителя и принялся неистово молиться.
Как же здо̒рово выскочить из жаркой парной и, не обращая внимания на колющие босые ноги камешки и веточки, с веселым уханьем с разбегу плюхнуться в ледяную реку! Ух, как обжигает и бодрит водица! Но проходит несколько секунд и оказывается не такая уж она и холодная, скорее в меру прохладная. И вот ты уже не спеша выходишь на берег, поднимаешься по узенькой, петляющей в зарослях крапивы тропинке к бане. А ведь пока бежал к реке, не замечал жалящих кустов. А теперь чувствуется покалывание на руках, да и ноги слегка ожгло. А следом, тихонько ругаясь себе под нос на злую траву, поднимается Володя Осипов. У баньки, на узенькой, длинной во всю стену скамеечке, попивая душистый квас, сидят завернувшись в простыни Ефтин, Уваров и дядька Степан. Есаул с Карповым о чем-то тихонько, лениво переговариваются. Они, оказывается, служили вместе еще в Туркестане. Сам Степан давно уже мог быть старшим вахмистром, но отказывался от чинов. Рядовым казаком, говорит, спокойней.
Да и судя по рассказам есаула, это сейчас с годами Карпов стал спокойным и основательным, а было время, по обоим берегам быстрого Хогоса знали лихого, бесшабашного казака Степку Карпова. И не было для него авторитетов и границ. Если уж преследовал он со своими казачками разбойников-барымтачей, так до конца, чтобы больше не приходили на нашу землю. А тут только-только мир заключили с цинцами. Новый конфликт никому не нужен. Вот и получалось, что казак службу исправно несет, а приходится его не поощрять, а наказывать. Раз сняли лычки у Карпова, второй. А потом он уже сам стал отказываться от повышений. Все одно разжалуют.
Сажусь рядом со Степаном, прихватив с небольшого столика, стоящего тут же, свою кружечку с кваском. Хорошо! Душевно! Бородатый, дождавшись когда я напьюсь, продолжает прерванный заходом в парилку разговор:
— Думаю я, Митрий Никитич, прав господин есаул, — вот же упертые! Отговаривают меня лично в