Ходют тут всякие. Отдохнуть человеку не дают, — весь путь до кабинета батюшки она пыталась меня пристыдить. Не получилось у нее. Я сюда не для праздного разговора пришел.
— Здравствуйте, Ваше Высокопреподобие, — перекрестившись на иконы, уважительно кланяюсь старику.
— Здравствуй, Митрий. Как прежде отцом Федором величай. Садись, — он машет рукой на место перед столом. Сам развалился на своем рабочем месте, откинувшись на жесткую спинку неудобного деревянного стула. Почему неудобного? Так сам на таком же сижу. — Что случилось? Полицейские? Так служба у них такая, — старик сквозь силу улыбается, но взгляд, не смотря на улыбку, острый, изучающий, ловящий каждое мое движение. А выглядит отец Федор не важно. Устало. Да и бледный, как мел. Взглядом псиона пробегаюсь по нему. Да, помотало батюшку. Суставы больные, в почках камни, сердце. Судя по тому, как пульсирует кровь еще и давление высокое. А это? А это, похоже, старая рана от пули. Повезло. Чуть-чуть правей — и позвоночник в хлам. А боли у него, должны быть, сильнейшие! Но виду не показывает, терпит. Подлечить бы его, да как воспримет? Вдруг за волошбу посчитает, подумает, что шаманские штучки какие к нему применяю, а это, вроде, грех большой. Ладно, потом спрошу. Пока о деле.
— С полицией нормально все. Разобрались. Да и не пришел бы я к Вам по такому поводу.
— Тогда с чем пожаловал?
Я делаю глубокий вдох и как в омут головой:
— Голод! Тиф! Холера! Осенью начнется. Про неурожай знаете?
И словно не было передо мной только что совершенно разбитого страдающего от кучи болячек человека. Стальная пружина, не человек! Отец Федор перекрестился твердой рукой и вперил в меня тяжелый взгляд, навалившись локтями на разделявшую нас столешницу:
— Говори! Все говори! Откуда знаешь⁈ Почему ко мне пришел⁈
А может старик! Даже на меня жути нагнал! Знаете, тусклый свет из небольшого оконца, лихорадочно горящие глаза на бледном лице, спертый воздух. Вспомнились пересмотренные когда-то исторические фильмы о застенках Скуратова и Ромодановского. Да, нет! Чушь! Не то сейчас время.
— Откуда знаю, не скажу. Считайте, видения были. Дело Ваше верить им или нет, — ну не говорить же, что вспомнил я об этом, когда разговорился ночью в камере с Кузьмой. Мужичок посетовал, что прошлый год неурожайный был, а этот и того хуже будет. Ну, а о голоде 1891−92, наверное, все слышали в мое время. Я- так точно. А что мне еще делать было в больнице, когда еще при уме был. Смотрел ролики по ютубу, да читал кое-что. Все обо всем. Только вот в памяти не все отложилось, что-то забылось, что-то не заинтересовало. А тут, как озарение.
— Говори. Про неурожай знаю. Про мор говори.
— Да нечего сказать больше, — пожимаю я плечами, — А что мор? Голод начнется, люди пойдут пропитание искать. И потащат за собой тиф с холерой. А к Вам пришел, потому что Вы с купцами связаны, влияние имеете, сам от Жернакова слышал. Да и возможностей у церкви больше. Закупите на то золото, что Вам оставил зерно, отправьте на Урал, в Поволжье, там само худо будет. Надо денег- еще дам. Рублей нет, а украшения всякие еще есть. Отдам, не жалко.
— Почему у служки деньги не взял⁈ — этого вопроса я не ожидал.
— Не люблю должным быть.
— Гордый. Гордыня — грех! Молитвы знаешь?
— Откуда? — развожу руками.
— Выучишь! — командует отец Федор, — Отче наш и Символ веры знать обязан! В православной стране живешь, сам в православии крещенный, коль не врешь! — смотрит на меня вопросительно.
— А зачем мне? — пожимаю плечами.
— Да, — соглашается старик, — Тебе незачем, — он лезет в стол и вытаскивает несколько купюр, — На! Здесь пятьсот. Не в долг. Считай, украшения выкупил твои.
— Не правильно это, — пытаюсь отказаться, хотя деньги на дорогу не помешают.
— То мне решать, — он строго смотрит мне в глаза, и я решаю не спорить, — С купцами переговорю, пусть мошной потрясут. Да и крестьяне наши в стороне не останутся. Есть у них запасы. Точно знаю что есть. Макарию сообщу, пусть с губернатором обсудят вспомоществования от нашей губернии. Поторопиться надо, пока навигация не остановилась. Золото- то, как посчитаешь нужным. Отказываться не буду. На богоугодное дело пойдет.
— Золото утром принесу. А за деньги спасибо. В долг беру. Отдам потом. Сказал бы точно когда, но уезжаю. Не знаю, в какой срок вернусь.
Батюшка осуждающе покачал головой. Вот же гордец упрямый! Но больше эту тему не поднимал:
— Еще что-то хотел?
— Да все вроде, из-за видения и заходил. Просто кроме Вас и не знал к кому обратиться. Кто бы мне поверил?
– А я, значит, поверю? — усмехается он, – Правильно, обратился. Хороший ты человек, Митрий. А вот Бога нет в тебе. Не спорь! Вижу я! Молиться за тебя буду! Все иди. Устал я. А ты мне задачу поставил едва по силам. Стар я уже. Умру скоро.
— Отец Федор, — смотрю на этого сильного, чистого душой человека, — Давайте помогу. Подлечу.
— Ты что⁈ Волошбой своей премерзостнейшей в храме божьем заняться решил⁈ — сверкает он на меня глазами. Не, ну, правда, силен дядька! Прям, чувствую, как давит. Есть в нем энергетика! Точно есть! Мощным псионом, наверное, мог бы стать, если бы кто вовремя выявил способности, да за обучение взялся.
— Вы же в Томск на пароходе плавали? — сбиваю его с толку своим вопросом.
— Это тут причем?
— Так тоже, пади, волошба богомерзкая. Дым идет, огонь горит, корабль сам плывет, без парусов и ветра.
— То сила пара, явление природное.
— У меня тоже сила от природы. Нет в ней ничего сверхъестественного. Просто неизученная еще. И в Вас эта сила есть.
— Откуда тебе, ученику шаманскому то знать, — креститься он.
— А меня этому и не шаман учил. Сам знал. Откуда не знаю. Очнулся в тайге таким.
Батюшка задумался, глядя в стену. Наконец, придя к какому-то решению, тряхнул бородой.
— Нет. Спасибо. Но нет. Не готов я душой бессмертной рискнуть, — и снова давай креститься. Как попугай повторяю за ним. Вот же фанатик упрямый! Но это его решение, насильно мил не будешь. Пожимаю плечами:
— Тогда пошел я, Ваше Высокопреподобие?
Он молчит, задумавшись.