затая в себе злость и жажду мести. Двое из них тащили боксера, который еле передвигался. По пути они
157
встречали отдельные группки солдат с лицами славянской внешности. Некоторые из них отворачивались, некоторые смотрели на поверженных поваров, перепачканных кровью и пылью, с состраданием — и все они молчали, ничего не спраши-вали, все и так было понятно. Но в тех глазах, в которых было сочувствие, можно было заметить еще и мерцание огоньков ненависти.
Это была не первая стычка солдат азиатских национально-стей с солдатами славянских народов. По причине подавляю-щего численного преимущества азиаты взяли верховенство в палаточном городке и чувствовали себя хозяевами положения. Этому способствовало полное отсутствие в городке командного состава, хотя вряд ли они бы смогли существенно повлиять на ситуацию. Особенным камнем преткновения стала так на-зываемая «столовая».
Из-за нерадивости начальства кухня просто физически не могла накормить всю армию солдат, проживающих на терри-тории полигона. Вдобавок к этому ежедневно из различных уголков СССР прибывали все новые и новые бойцы, делая для многих жителей палаточного городка призрачным шанс урвать хоть немного каши. Когда произошло это избиение поваров, то на полигоне было примерно тысячи две с половиной — три солдат, и в подавляющем большинстве — из азиатских респу-блик. Но постепенно, с каждой новой командой, бойцов из европейской части страны становилось все больше и больше…
Палатку, которую занимала 169-я ВШП, просто разрывало от обилия чувств и страстей. Прямоугольник цвета хаки вну-три гудел, как улей: шла жаркая дискуссия по только что про-шедшей драке. Кого-то обвиняли в пассивности или трусости, кому-то, наоборот, говорили «красавчик», но над всеми этими упреками, похвалами, спорами, соболезнованиями и прочим на недосягаемой высоте висело чувство мести. И оно затмевало боль, обиду, злость, страх, негодование… Но незаметно ближе
к вечеру, когда страсти стали утихать, тихо вернулось еще одно чувство — чувство голода. И оно затихать не собиралось.
Местное население города Чирчика было пресыщено все-возможными солдатскими вещами, т. к. дважды в год в течение месяца палаточный городок наполнялся будущими воинами-
158
интернационалистами. Поэтому все предпринятые попытки обменять у местного народонаселения шмотки на продукты были малоэффективны. К примеру, комплект нового зимнего нательного белья можно было выменять на две банки дешевых рыбных консервов, а летнее вообще и даром никто не брал. Пользовались спросом почему-то шинели, но с закатом солн-ца становилось довольно прохладно, и выменять шинель на продукты означало обречь себя на бессонные ночи, в которых будет властвовать уже холод стуком зубов, гоня сон напрочь.
Обычно раз в день, а если повезет, то и два, военным пова-рам удавалось чем-нибудь поживиться. Как говорится, голод не тетка, и молодые мозги работали на полную, чтобы заглушить хоть немного этот вой из желудка, который не давал покоя ни ночью, ни днем. Продумывались различные многоходовые комбинации: от банального развода тех, кто только что прибыл на полигон и не в курсе, до воровства в магазинах. В первом случае лохи, не подозревающие подвоха, просто так давали свой сухпай или меняли его на всякую безделицу, а во втором — при-ходилось изощряться, т. к. близлежащие магазины, наученные горьким опытом, держали ухо востро.
Примерно через дня три после прибытия 169-й ВШП на поли-гоне ежедневно в два часа дня начались всеобщие построения, где звучали фамилии «счастливчиков», которых отправляли
в войска. Но отправки были незначительны по сравнению с потоком новых команд, все чаще и чаще прибывающих в палаточный городок, и численность курсантов на полигоне возрастала с каждым днем. Сдвиг в сторону солдат азиатско-го происхождения стал сильно уменьшаться. И, когда общее количество бойцов достигло примерно пяти тысяч человек, то соотношение между узбеками, туркменами, таджиками и славянами примерно стало пятьдесят на пятьдесят.
Несмотря на это, стычки азиатов и славян приобретали все более массовый характер. Ежедневно то тут, то там какую-то вновь прибывшую команду, или отдельного бойца, или двух-трех бойцов стабильно били азиаты, собравшись скопом. Они также продолжали полностью контролировать жемчужину палаточного городка — столовую, практически не допуская к ней славян. Только кавказцы имели карт-бланш на посещение
159
её, держась при этом особняком, не принимая ничью сторону
и наблюдая, как все больше и больше разгорается конфликт. Обстановка была накалена до предела. Чувствуя свою без-
наказанность и окрыленные своими легкими победами, узбе-ки, туркмены, таджики начали, как говорится, совсем путать берега. Теперь они не только где-то на улице вылавливали очередную жертву, но и заходили в палатки к славянам и там учиняли беспредел: внаглую отбирали понравившиеся вещи, били непокорных и не только, да и так, ради потехи, просто заходили поиздеваться над кем-нибудь, чтобы еще раз показать, кто здесь главный…
Поговорка: «Моя хата с краю — ничего не знаю» — была как никогда актуальна в палаточном городке, каждый трясся за свою шкурку, чтобы ему не попасть под молотки. В лучшем случае славяне держались командами, которыми прибыли на полигон, и когда очередного их собрата били, то они предпочи-тали отворачивать свои головы или быстро проскакивать мимо.
Откуда и когда появилась эта вторая часть поговорки — «ни-чего не знаю»? Ведь изначально на Руси эта поговорка звуча-ла совсем не так: «Моя хата с краю — я первым приму бой». На каком этапе истории эта поговорка так радикально изме-нилась и почему-то стала считаться русской народной? На эти вопросы Сергей не знал ответов, но то, что он наблюдал тогда
в Чирчике, говорило ему только об одном: эта поговорка по-падает точно в цвет…
Итак, шел примерно девятый или десятый день голодовки. Сергей Пожидаев, валяясь на деревянном щите в палатке, никак не мог заснуть: урчащий желудок своей заунывной мелодией никак не давал сну даже приблизиться к нему. Тут он вспомнил, что если хорошо замерзнуть, а потом закутаться в теплое, то, согреваясь, человек засыпает. Он поднялся и вышел на улицу
в одном хэбэ.
Ночь была светлая и тихая. От большой луны струился яркий желтый свет. И казалось, от него исходит эта прохлада поздней осени.
Поежившись, Сергей сел на ящик возле палатки и стал терпе-ливо ждать, когда его начнет трясти от холода… Смотря на эту