другой истории. Разве не об этом ты мне говорил? Что ты слишком стар и силён. Ты был прав. Я хочу быть Таваддуд.
«Прости. Так легко стать тем, чем были мы».
Я знаю. Всё в порядке. Но скажи мне, что именно потребовал мухтасиб?
Имя. Тайное Имя, известное Алайль.
И ты открыл его ему?
«Нет».
Стыд. Обман.
«Это была уловка. Алайль сказала мне. Мухтасиб работал на Соборность. Она знала его. Я убежал вместе с ней в пустыню, чтобы сохранить тайну».
Почему представители Соборности желали причинить вред Алайль? Она собиралась дать им то, что они хотят.
«Ей был известен секрет аль-Джанна Пушки. А он им нужен больше, чем души».
Кто это был? Кто был тот мухтасиб, который предал тебя?
Огненная змея.
Абу Нувас.
Имя оглушает её, словно удар грома. Оно почти разрывает сплетение, но облако тепла, которым предстает Аксолотль, притягивает её обратно.
Нам следует всё рассказать.
«Теперь ты стала сильнее. Ты должна уйти со мной. Какое тебе дело до тайн, Соборности и Сирра? Что они дали тебе?»
Отпусти меня.
«Иди со мной!»
Я не могу. Не заставляй меня.
«Идём!»
Нет.
Таваддуд открывает глаза и захлопывает мыслекапсулу Соборности вокруг Аксолотля.
Крышка гроба поднимается. Таваддуд выходит из воды, кашляя, словно новорождённое дитя. Глаза щиплет. Кожа зудит, кажется сухой и очень горячей. Таваддуд ощупывает лицо: под кожей остались жёсткие рубцы. Девушка негромко всхлипывает.
Ей на плечи ложатся тёплые руки. Чей-то голос произносит Тайное Имя. Воздействие дикого кода ещё сохраняется, и её кожа внезапно покрывается крошечными джиннами, голодными треугольниками, пожирающими заразу. Ощущение похоже на прохладный душ. Затем они перебираются на голову, и Таваддуд невольно вскрикивает от холода. Но через мгновение всё заканчивается. Она оборачивается, чтобы взглянуть на врачевателя…
…и видит огненную змею.
Абу Нувас печально улыбается. Он стоит посреди комнаты с гробами, в руке ружье-барака, рядом огромные мыслеформы джиннов в виде остроконечных клубов чёрного дыма. Между ними отчаянно бьётся Сумангуру. Неподалёку Кающийся Рамзан скрестил тонкие руки перед безликой головой.
– Спасибо, – произносит Абу, вылавливая плавающее в гробу устройство Соборности. – Мыслекапсула? Я не думал, что ты зайдёшь так далеко, Таваддуд. Но ценю твои усилия. Я уже давно ищу этого типа.
– Ты мелкий ублюдок! – шипит Таваддуд. – Где Кафур? – Она выпрямляется, всё ещё стуча зубами от холода. – Это его Дворец. Он тебя не выпустит с этим.
Кто-то хрипло кашляет. Кафур набрасывает одежду на плечи Таваддуд. Его прикосновение вызывает у неё дрожь.
– Мне очень жаль, малышка Таваддуд. Старому Кафуру предложили более высокую цену. И господин Нувас всегда был хорошим покупателем.
– А теперь идём, – говорит Нувас. – Ночь только начинается. И я обещал тебе ужин в моём дворце, разве не так?
22
История Пеллегрини и Чена
Повелителя Вселенной она находит на берегу бросающим камешки в море. Он в облике ребёнка. Старое воспоминание. Он специально выбрал его для неё? Это не то место, где они встретились впервые. И очень отличается от его обычных виров – абстрактных пространств, заполненных символами.
– Здесь очень неплохо, – произносит она.
Мальчик поднимает голову. Глаза широко раскрыты: в них нет страха, но нет и ни малейшей тени узнавания.
Какую игру затеял Матчек? Она потратила немало времени на подготовку. Пришлось просмотреть весь Каталог, чтобы отыскать воспоминание о том, какой она была в тот раз: столетней женщиной в белом, которой на вид можно было бы дать не больше сорока, если бы не едва уловимая хрупкость. На ней шляпа и солнцезащитные очки, скрывающие шрамы под кожей, на загорелых пальцах золотые кольца.
– Я не имею привычки разговаривать с незнакомцами, – отвечает мальчик.
Она опускается на колени в песок рядом с ним.
– Хотелось бы надеяться, что ты уже не считаешь меня незнакомкой, Матчек, – говорит она.
Мальчик разглядывает её, сосредоточенно нахмурив брови.
– Откуда тебе известно моё имя? – спрашивает он.
– Я очень стара, – отзывается она. – И знаю множество имён.
В какую же игру он здесь играет? Ветер треплет её шляпу, ноги ощущают тепло песка. В её следах, словно крохотные звёздочки, зажигаются искорки планктона.
– Матчек, чем ты занимаешься? – шепчет она.
Глаза Матчека внезапно выдают его возраст.
– Я пытаюсь кое-что найти, – отвечает он. – То, что потерял много лет назад.
– Это ведь как болезнь, верно? – произносит она. – Пытаться зацепиться за потерянные вещи.
В его взгляде вспыхивает злорадство.
– Да. Да, так и есть. – Он тычет палкой в песок. – Я знаю, зачем ты пришла. Они тебя убивают, не так ли?
– Да, – признаётся она. – Антон и Сянь никогда мне не доверяли. Но об этом мы можем поговорить и позже. Какой красивый вир.
Учитывая его мрачное настроение, она считает, что комплимент не помешает.
Юный Матчек поднимается и швыряет в воду камешек. Тот подпрыгивает несколько раз, а затем исчезает в воде.
– Этого недостаточно, – говорит он, и в его голосе звучит ярость старого Матчека, не терпящего ничего неправильного в мире. – Я не могу тебе помочь. Не могу вмешиваться в данный момент. Мы слишком слабы, чтобы затеять полномасштабную гражданскую войну. Зоку притаились и выжидают. Я знаю, они кажутся слабыми, но вспомни, что натворил Каминари. Мы должны поддерживать иллюзию своего могущества. Я не могу рисковать ради спасения кого-то из вас.
– Что же ты всё-таки здесь делаешь, Матчек? Прячешься в воспоминаниях? Это на тебя не похоже.
Он смеётся.
– Царство Небесное унаследует невинный. Ты можешь себе представить невинность в качестве ключа к камню Каминари? Подумать только, а я так смеялся над христианством. Поверь, если я найду здесь то, что ищу, всё изменится. А пока я могу лишь попросить тебя держаться. Но ведь это всегда тебе удавалось лучше всего, не так ли?
– Ты позволишь мне погибнуть? Так вот чем ты собираешься отплатить мне за все прошедшие годы? Ты позволишь мне превратиться в призрак только потому, что это удобно?
Вир вокруг них рассеивается. Матчек является в облике Прайма, воплощения миллиарда гоголов, Метасущности, вершителя Плана, Отца Драконов.
– Ради осуществления Плана я готов пожертвовать всеми гоголами Соборности, каждым разумным существом. Но ты ведь никогда этого не понимала, верно?
Его голос остаётся странно мягким и спокойным. В других вирах тот же разговор ведут другие пеллегрини и чены. Насколько было бы легче, если бы удалось проникнуть в его разум и понять, что происходит у него в голове. Но это прямой путь к Драконам.
Пеллегрини смеётся.
– Похоже, ты сам стал рабом наших удобных вымыслов. Как мило. Впрочем, ты всегда был выдумщиком. Матчек, почему бы тебе не придумать для нас другой мир – мир без Драконов, превращений и зоку? Дай мне знать, когда решишься на это.
С небесной тверди они видят в вирах внизу другие варианты. Жестокость. Любовь. Но в основном недовольство.
– Больше не приходи ко мне. Мне известны твои замыслы относительно Эксперимента и вора. Ты сама по себе. Я уверен, ты прекрасно справишься.
Она удаляется, разрывая связи между своим храмом и его губернией.
– Ты никогда не хотел взрослеть, – произносит она.
23
Таваддуд и вор
Абу и Рамзан