— Женщины в красной одежде. В Талсе. Где сейчас Райли. Где сейчас Мэри Энн. Это были ведьмы, Эйден, и, наверняка они преследовали этих двоих. Их многократно закололи, а значит, фейри, вампиры и волки здесь не при чем.
Он переключился на тему с изяществом грузового поезда.
— Райли и Мэри Энн в порядке?
Она заламывала пальцы, и когда этого стало недостаточно, она начала мять и скручивать ткань своей одежды, оставляя заломы.
— Не знаю. Он не связывался со мной уже некоторое время.
— Элайджа?
«Я не знаю», — ответила душа.
Ладно. Значит, душа не видела ничего плохо. Самый дерьмовый из вариантов исключается.
— Почему ты уверена, что никто из существ не виновен?
— Фейри бы выбрали что-нибудь менее кровопролитное. Вампиры бы вылизали всю пролитую кровь. А волки оставили бы следы когтей, а не ударов ножом.
Ммм, кровь…
Осознав, о чем он только что подумал, Эйден погрузился в пучину самобичевания. Они вообще-то погибли. Жестоко, насильственно, мучительно, а он захотел перекусить?
— Эйден, — позвала Виктория.
Точно. Нужно что-то сказать. Обсудить резню, как погоду за окном.
— И кто тогда остается?
«Подожди, подожди, — внезапно влез Калеб. — Вернись на минуту назад. Я только проснулся и, видимо, неправильно расслышал. Она только что сказала, что ковен ведьм был… убит?»
Виктория тоже что-то говорила, но Эйден слышал только Калеба, негативные эмоции придавали душе громкости.
— Да, — ответил он. — Мне жаль.
«Нет. Она ошиблась, что-то не так поняла…»
— Калеб…
«Нет! Элайджа, скажи ему, что она не права. Скажи!»
«Мне тоже жаль», — печально произнес Элайджа.
«Нет!» — жалобный крик. Крик, который, похоже, сорвал плотину душевных страданий, потому что Калеб зарыдал.
Этой душе нравились ведьмы с самого первого дня, и он думал, что Калеб как-то был связан с ними, что он знал их в прошлой жизни. Жизни до Эйдена.
«Ты должен вернуться во времени, Эйден. Должен спасти их от этого».
Ответ последовал мгновенно.
«Нет. Я не могу».
«Точнее можешь, но не станешь?»
— Слишком много чего может пойти не так. И ты это хорошо знаешь, — тот же ответ он дал Виктории, когда она попросила. Также он ответит любому — всем — кто попросит. Если взвесить все риски и преимущества, риски всегда перевесят.
Не было такой причины, чтобы весы склонились в другую сторону.
«Пожалуйста, Эйден! Пожалуйста».
— Нет. Мне жаль.
Пока Элайджа и Джулиан пытались утешить своего друга, Эйден встретил любопытный взгляд Виктории.
— Эта новость, — уничтожила, — взволновала Калеба.
— Сожалею.
— Я тоже.
Он говорил искренне, хотя сам ведьм не любил. С чего бы? Они наложили смертельное заклятье на Райли, Мэри Энн и Викторию, и чуть было не разрушили жизнь, которую он себе выстроил. Но ему были невыносимы страдания одной из его душ, и он бы спас ведьм только ради этого.
— Лучшее, что мы можем для него сделать, это выяснить, что произошло, и постараться сделать так, чтобы подобное не повторилось.
— Согласна. Ты спросил меня, кто мог бы это совершить. Не думаю, что гоблинам или зомби хватило бы ума, так что остаются только… люди.
Вся эта суматоха разбудила Джуниора. Зверь в его голове потянулся, тихонько мурлыкая. Эйден напрягся. То, чего ему не хватало. Еще одной схватки. Он вспомнил слова Элайджи, что Джуниор откликался на сильные эмоции. Если Эйден будет оставаться спокойным, то зверь не станет нападать.
Да, он может держать эмоции под контролем. Наверное.
— Как могли несколько человек одолеть целый ковен ведьм? — спросил он. Отлично. Он на правильном пути. — Мы знаем, на что способны их заклинания, не понаслышке. А люди, ну, недостаточно осведомлены о магии. Любой, кто настолько приблизился к ведьмам, был бы беззащитен.
— Я не знаю.
— Может, одна из названных тобой рас хотела повесить вину на людей.
— Это возможно. Но зачем? Это какое-то послание?
— Что-нибудь типа «мы знаем, кто вы такие, и придем за вами»?
— Да. Нет. Может быть. Не знаю. Ничего подобного не было раньше. Мы подчищаем за собой. Все мы. Редко когда оставляем следы, которые могли бы обнаружить люди. Нас этому учат с рождения. Так мы выживаем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Времена меняются.
— Да, — ровно сказала она. — Меняются.
На что она намекает? Что он изменился, и больше ей не нравится?
Джуниор взвыл от голода.
Со вздохом Эйден упал на кровать, вздрогнул и положил руку на лоб.
— Я сейчас плохо соображаю. Давай поговорим об убийствах после того, как поедим, окей?
От ее неуверенного «окей» он застыл.
— Ты уже поела? — и раз уж на то пошло: — А где ты спала прошлой ночью?
Он занял ее комнату, и ее здесь не было. Он бы сам себе надавал по морде за то, что просто взял и вырубился здесь, заставив ее почувствовать так, будто она не сама у себя. Он понимал, как важно иметь личное пространство, поскольку сам был лишен его большую часть своей жизни.
Раньше Виктория бы запросто прильнула к нему. Но после того, как он обращался с ней в последнее время, она, возможно, не знала, примет ли он ее или отвергнет.
— Я осталась в комнате Райли, — ответила она, вновь засунув руку в карман, чтобы поиграть с оберткой или что там было.
Рык вырвался из его горла прежде, чем он успел осознать, что слишком эмоционально воспринял ее слова. Нужно успокоиться.
Он вспомнил, как впервые увидел Викторию в живую, не в видении Элайджи. Она стояла на лесной поляне за ранчо Д и М, Райли возвышался за ее спиной, защищая. Эйден тогда задался вопросом, кем они приходились друг другу. И даже когда он узнал, что они просто друзья, приступы ревности его не оставили.
Близость есть близость, как ни крути.
— Ты могла бы переночевать здесь.
— Эм, а упоминал ли ты, о повелитель земли и небес, об этом хоть раз с тех пор, как мы пришли сюда?
Нет, она не знала.
— Я упоминаю сейчас.
Шурх, шурх. Нет, она еще не закончила.
— Прекрасно. Просто великолепно. Учитывая, что ты только и делал, что отталкивал меня все эти дни.
Иииии вот где корень проблемы.
— Прости меня за это. Мне, правда, жаль. Но я же веду себя уже лучше, правда? Ну, ты ведь тоже изменилась.
Отлично. Теперь он перекинул вину на нее, хотя она этого не заслужила.
— То есть стала человечнее?
Шурх, шурх.
Что же там такое?
— То есть в этом нет ничего плохого, клянусь. Но… да, ты стала человечнее. Повторюсь, это не плохо.
— Нет, как раз плохо. Ты хочешь сказать, что я не так хороша, как была раньше.
— Нет! Я такого не говорил.
Нет, она все еще не закончила.
— То, что ты становишься, лучше — это замечательно. Чудесно, — он знал, что ему не понравятся следующие слова. — А я вот решила обидеться.
Ага, жутко не понравились.
— Ты серьезно?
— Я разве славлюсь прекрасным чувством юмора?
Если уж человеческая сторона брала над ней верх, то по полной программе.
— И почему ты решила обидеться?
— Потому что я так чувствую.
И как можно спорить с такой логикой?
— Ладно.
— Ладно.
— Мне все еще нужно поесть.
Пламя вспыхнуло в ее голубых глазах.
— Ты хочешь, чтобы я тебе позвала раба?
Нет. Да.
— Нет.
В желаемом меню была только одна позиция — по-прежнему, она сама. Но он ведь выпил кровь Сорина. И — эй — он почему-то не видел мир его глазами. Он спросил об этом Викторию.
— Кровь так действует только некоторое время, и поскольку ты провел последние сутки без признаков жизни, твоя связь с Сорином — в обоих направлениях — прошла сама собой. А теперь скажи мне, почему ты не хочешь раба?
— Я найду, кого укусить, через минуту, — придется себя заставить. — Только умоюсь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Шурх, шурх.
— Что там у тебя в кармане?
Ее щеки сильно покраснели.
— Ничего. Иди умывайся.