— Да, — лгу я, глядя на слив.
Потому что я не собираюсь говорить мужчине, который хочет сломать меня, что парень, которого я когда-то любила, больше не разговаривает со мной.
Он берет меня за подбородок и поднимает мою голову так, что мне приходится смотреть на него сверху.
— Удали фотографии, Остин. Теперь ты моя. Не его.
Затем он отпускает меня и выходит из душа.
_________________________________
После душа я выхожу, чтобы лицезреть Коула уже одетого в свежие джинсы и чистую черную футболку. Я понятия не имею, откуда они взялись, потому что вчера вечером я не видела его с сумкой. Я роюсь в своей сумке и надеваю новую пару джинсовых шорт и футболку с надписью CALI красными буквами. После того, как я надела теннисные туфли, я начала сушить волосы.
Я не взяла с собой ни косметики, ни выпрямителя, поэтому, когда волосы высохли, я уложила их в пучок и на этом остановилась. Этого будет вполне достаточно для обеда.
Я спускаюсь по лестнице, когда замечаю его, сидящего на диване. Он скрестил ноги на лодыжках и опустил голову, уставившись в свой телефон, набирая текст.
Он поднимает на меня глаза и встает. Мы не разговаривали с тех пор, как он сказал мне удалить те фотографии и что теперь я принадлежу ему.
Мне действительно нечего было сказать по этому поводу. Он думает, что поймал меня там, где хотел. Я не собираюсь утверждать обратное.
Он берет у меня из рук сумку и открывает передо мной дверь. Я бормочу «спасибо» и опускаюсь на пассажирское сиденье, пока он укладывает мою сумку в багажник. Я оглядываюсь в поисках Range Rover Дика, но не вижу, где Коул припарковал его прошлой ночью. Должно быть, он уже приехал и забрал его.
— Где твой телефон? — спрашивает он.
— Зачем тебе он?
Он выдыхает глубокий вдох, ненавидя, когда я не просто отвечаю на его вопросы.
— Потому что Селеста позвонила мне и сказала, что пытается дозвониться до тебя. Но она сразу попадает на голосовую почту.
— Он сдох вчера вечером на пляже, а я забыла зарядное.
— Я подключу его, — говорит он, открывая центральный бардачок, чтобы взять зарядное устройство. Я вижу его пистолет и нож там, прежде чем он закрывает его.
Я достаю его из заднего кармана и протягиваю ему.
— Что она хотела? — спрашиваю я после того, как он подключает его.
— Она хотела знать, будешь ли ты сегодня дома.
Я киваю головой.
— Конечно…
— Я сказал ей нет, — перебивает он меня.
— Что? — требую я.
— Ты будешь со мной.
Я смеюсь, как будто сошла с ума.
— И где мы будем?
Он не отвечает, как всегда, и я падаю обратно на свое место, скрещивая руки на груди.
Я ненавижу то, что он вызывает во мне все эти эмоции. Я ненавижу то, что рассказала ему секреты о себе, чтобы заставить его открыться, но это не сработало. Он не сказал мне ничего такого, чего бы я не знала о смерти его друзей. Я стояла там и рассказывала ему то, чего никто больше не знает. И хотя он выглядел взбешенным, как будто ему было не все равно, что сделал Филипп, он не дал мне того, чего я действительно хотела. Его историю. Его ненависть. Его секреты. Это несправедливо.
Жизнь несправедлива, всегда говорит моя мама. Но для нее она казалась чертовски справедливой, если вы спросите меня.
Однажды она трахнулась с мужчиной и залетела. Я появилась здесь девять месяцев спустя. Единственная причина, по которой она родила меня, была в том, что она встретила богатого, симпатичного мужчину, который хотел только секса на одну ночь. Она видела во мне свой талон на питание. Даже сейчас, когда я живу с ним, мой отец все еще посылает ей ежемесячные чеки. Но скоро это прекратится. Мне исполнится восемнадцать, и я закончу школу. Я не знаю точно закон, но у меня была подруга, отец которой перестал платить за нее после того, как она закончила школу в прошлом году.
Что тогда будет делать моя мать? Будет ли она умолять меня о деньгах? Заставит меня попросить его? Этого не произойдет. Я не дам ей ни цента.
Через колонку начинает играть «Take it out on Me» группы Thousand Foot Krutch. Я тянусь к ней и делаю погромче, чтобы заглушить собственные мысли.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Не получается.
Я смотрю на него, его левая рука лежит на руле, а правая — на переключателе скоростей. Он носит свою обычную маску, которая скрывает от мира его истинные мысли и чувства, но я вижу это. Я думала, что это гнев, но после нашего разговора я поняла, что это боль. Ему больно. Он просто отказывается позволить кому-либо увидеть это. Увидеть его настоящего.
Он протягивает руку и выключает радио. Мы сидим в тишине, и мне интересно, о чем он думает. Кричит ли его разум так же громко, как и мой.
Я смотрю вниз на свои руки, сцепленные на коленях.
— Ты знаешь, что я никогда никому не расскажу о том, что случилось.
Он уже должен знать, что, несмотря ни на что, он может мне доверять. Он шантажировал меня, чтобы я держала язык за зубами, но я никогда и никому не скажу, что за рулем был не он. Он взял эту вину на себя по какой-то причине, и я бы никогда его не подвела. Неважно, насколько я не согласна с этим.
— Почему вы взяли ноутбук Джерольда? — спрашивает он, игнорируя мое заявление.
Мои брови поднимаются, удивленные этим вопросом.
— Ты знаешь, почему, — говорю я, не возвращаясь к этому вопросу. Он не хочет делиться, тогда и я не буду.
— Я знаю, почему ты на нашей стороне, когда дело касается его. Но я хочу знать, почему именно это? Почему не что-то другое?
— Это была единственная смелость, о которой я могла думать, — честно отвечаю я. — Я пыталась думать о вещах, о которых ты мне рассказывал, и я хотела помочь сестре Илая. Я подумала, что, возможно, там есть какая-то информация, которую ты мог бы использовать. Вы могли бы заставить его арестовать…
Его тихий смех прерывает меня.
— Его задница не попадет в тюрьму, милая.
— Тогда что…? — мои слова обрываются, когда я осознаю. — Ты убьешь его тоже? — спрашиваю я с широко раскрытыми глазами.
— Конечно, — он фыркнул.
Смерть тоже нужно заслужить. Он сказал мне об этом в тот день в машине, когда мы наблюдали за Джерольдом в его офисе.
— Вас поймают — говорю я, сжимая руки в кулаки.
— Нет, не попадемся.
— Ты даже с Джеффом не справился, — я закатываю глаза от его уверенности.
Он смотрит на меня в течение короткой секунды.
— О чем ты говоришь?
— Мне понадобилось двадцать минут, чтобы откопать его. У взрослого мужчины ушло бы вдвое меньше. Ты закопал его не очень глубоко. И ты был не очень умен, — он открывает рот, но я продолжаю. — Ты оставил его одетым в одежду, на которой была твоя кровь. Ты должен благодарить меня за то, что я сожгла его тело, — он закрывает рот. — К тому же, ты похоронил его прямо рядом с местом, где лежит сестра Илая. Очень поэтично. Но любой, кто рассматривал бы кого-то из ее близких в качестве подозреваемого, пошел бы сначала туда.
Я усаживаюсь обратно на свое место и скрещивая руки на груди, глядя в окно, наблюдая за всеми машинами, мимо которых он проезжает.
— Что бы ты сделала? — наконец спрашивает он.
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Он смотрит прямо перед собой.
— Учитывая ситуацию, в которой ты оказался, я бы так и сделала.
Он кивает головой.
— Но, если бы у меня не было ресурсов, чтобы поджечь его, я бы привязала его к паре полных баллонов для дайвинга и сбросила его тело в Океан, — его брови удивленно поднимаются. — Акулы и другие рыбы почувствовали бы запах крови. Его бы съели за считанные дни.
Он снова кивает сам себе. На этот раз медленнее.
— Но, если бы я была частью подобного, я бы сделала это по-другому.
Я никогда никого не убивала, но это не значит, что такая мысль не приходила мне в голову. Чем старше я становилась, тем больше я презирала Филиппа. Каждый раз, когда он загонял меня в угол, я думала о том, чтобы убить его. Или, по крайней мере, отрубить ему руки в результате несчастного случая.