сцен со своими родителями, которых они, безо всякого сомнения, больше никогда не увидят…» Вебер прибавлял к этому еще одно требование:
«Совершенно необходимо действовать очень быстро: речь идет о днях, а то и часах». Монсеньор Тардини подчеркнул эту фразу синими чернилами. Генеральный викарий Вебер принял вызов, взяв на себя ответственность за то, чтобы при посредничестве католической Церкви и прежде всего Святого Престола
«двери заморских стран оставались открытыми для этих несчастных детей. Протестантские, католические и нейтральные круги приняли на себя эту христианскую миссию во имя жертв еврейской расы»
36. Бюро приняло это к сведению, а кардинал Мальоне собственноручно добавил на документе:
«Дело срочное, но чего мы можем добиться? Прошу вас известить об этом Святого отца»37.
В конце августа из нунциатуры была доставлена неразборчивая телеграмма, расшифровка которой заняла некоторое время. В ней упоминалось протестное письмо кардинала Жерлье, архиепископа Лиона, в котором рассказывалось о напряженной атмосфере, воцарившейся в городе в связи со все новыми мерами против евреев, вводившихся правительством Виши. Некоторые епископы, в частности монсеньор Пьер-Мари Теа, возглавлявший епархию Монтобана, также написали письма, предназначенные для публичного оглашения, в которых отстаивалось «уважение к человеческой личности»38. Эти письма нунций монсеньор Валери не стал называть «платоническими» – это определение он ранее употребил применительно к официальному посланию кардинала Сюара. Письма, зачитывавшиеся с церковной кафедры, были более смелыми и «даже производили большее впечатление», чем ранее.
Некоторые газеты, связанные с правительством Виши, расценили поведение епископов как попытку саботировать деятельность маршала Петена, который добивался единства французского народа. В другом отчете, отправленном в форме телеграммы, представитель папы во Франции, нунций Валери, сообщал Бюро о том, что «этих [епископов], которые продолжают выступать против правительства, обвиняют в том, что они англофилы и деголлисты [sic], саботирующие великое начинание маршала Петена»39. В телеграмме уточнялось, что многие дипломаты передали своим правительствам письмо кардинала Жерлье40. В это время монсеньор Барбетта, минутант и эксперт Ватикана по французским делам, выполнял свои обязанности в Бюро. По его мнению, сведения, переданные генеральным викарием Вебером из Лозанны, не соответствовали информации, полученной от нунция Валери; имелись расхождения относительно точного числа евреев и участи их детей. «Действительно, генеральный викарий говорил о 20 тысячах “уже депортированных” евреев по состоянию на 30 августа. Между тем монсеньор Валери 31 августа упоминает о 4500 уже депортированных евреях и еще 12 тысячах, “сосредоточенных” на велодроме 4 августа»41. Кроме того, швейцарский генеральный викарий заявлял, что «дети старше шестнадцати лет “должны последовать” за родителями, те же, кто младше шестнадцати лет, “могут” остаться. Монсеньор Валери не проводит этого различия, однако считает безусловно возможным, что г-н Лаваль [глава французского правительства с 18 апреля 1942 года по 19 августа 1944 года, после отставки маршала Петена] получил от г-на Гитлера согласие на то, чтобы “дети последовали за своими родителями”, причем как в оккупированной, так и в свободной зоне. Было бы целесообразно отправить монсеньору Валери телеграмму, чтобы узнать, действительно ли по его данным от трех до пяти тысяч еврейских детей оказались брошены и что собирается в этой связи предпринимать французский епископат»42.
Сообщение монсеньора Вебера было предельно ясным: «Совершенно необходимо действовать очень быстро». Напряженность во Франции между епископатом и правительством Петена все нарастала, однако, как это часто случается, бюрократия следует своему ритму. Но прошло еще десять дней, прежде чем нунцию Валери и монсеньору Пачини в Виши была отправлена телеграмма за подписью кардинала Мальоне с просьбой предоставить сведения о еврейских детях43.
Тем не менее умеренная международная дипломатическая огласка произвела ожидаемый эффект. 19 сентября 1942 года апостольская нунциатура в Гаити передала кардиналу Мальоне добрые вести: «Газеты двух республик [Доминиканской и Гаити] неоднократно сообщали о протесте, который Святой Престол заявил через нунция в Виши французскому правительству относительно недавних законов, введенных в этой стране против евреев. В этой связи президент Доминиканской Республики, генерал Трухильо, гостеприимно предложил принять 3500 еврейских детей в возрасте от трех до четырнадцати лет из числа еврейского населения свободной зоны. Тот же президент возьмет на себя организацию и покрытие транспортных расходов»44. Через несколько недель добрую волю проявил целый ряд стран. Соединенные Штаты согласились принять тысячу детей, столкнувшихся с угрозой депортации. Доминиканская Республика также должна была принять тысячу человек. Канада сначала согласилась принять пятьсот, затем еще пятьсот. Появилась надежда, что несколько сотен смогут отправиться в Швейцарию45. По крайней мере, эти три тысячи детей могли отправиться на Запад, а не «на восток».
* * *
27 сентября 1942 года личный посланник президента Рузвельта Майрон Тейлор отправился в апостольский дворец на встречу с кардиналом Мальоне. В своем кожаном портфеле он нес важнейший документ. Но Мальоне отсутствовал, поэтому Тейлор вручил конверт какому-то сотруднику Бюро, который передал его непосредственно Пию XII46. Открыв конверт, папа обнаружил там два разных документа: письмо на имя кардинала Мальоне и приложенный к нему меморандум, в котором сообщалось, что два заслуживающих доверия арийских свидетеля отправили в женевское представительство Палестинского еврейского агентства отчет о последних событиях в Польше. Читая меморандум, папа со всей ясностью представил себе положение в далекой стране – на его глазах словно разворачивался фильм: «Идет ликвидация Варшавского гетто. Всех евреев вне зависимости от возраста и пола выводят группами и расстреливают. Их тела используются для получения жира, а кости – для производства удобрений. Для этих целей даже эксгумируют трупы»47. Папа прочитал следующую страницу: «Эти массовые казни проводятся не в Варшаве, а в специально отведенных для этого лагерях. Один из них расположен в Белжеце. В течение последнего месяца около 50 тысяч евреев были казнены прямо на месте в Лемберге [Львове]. Согласно другому отчету, сто тысяч были убиты в Варшаве. На всем востоке Польши и в оккупированной части России не осталось ни единого еврея». Очевидец также сообщал, «что было перебито все нееврейское население Севастополя». Особенность этих действий заключалась в том, что, дабы «не привлекать внимание иностранных государств, расправа над еврейским населением Польши была осуществлена не за один раз»48. Европейская трагедия продолжалась: «Евреи, вывезенные из Германии, Бельгии, Голландии, Франции и Словакии, обречены на уничтожение, тогда как арийцы, депортированные на восток из Голландии и Франции, прямо эксплуатируются». Затем старый рефрен «депортация на восток» явился в своем новом, страшном обличии: «Подобная расправа привлекла бы всеобщее внимание на Западе, поэтому им пришлось сначала депортировать их на восток, откуда стороннему наблюдателю труднее получить сведения о происходящем. Значительная часть еврейского населения, депортированная в Литву и Люблин, уже казнена в последние недели».
Теперь была совершенно ясна причина, по которой нунций Орсениго в течение нескольких месяцев метался по всему Берлину, тщетно пытаясь выяснить, куда именно следовали поезда, отправлявшиеся «на восток». Отчет не оставлял никаких сомнений в факте массовых казней: «Решение о новых депортациях принимается, когда