чём говорит. Говорит, что впевала её нотам, точно рассчитывая буквально каждую фразу и учась экономить голосовые ресурсы.
Начинается она со сложнейшего, очень тесситурного выхода героини Апсога un passo or via. За ним – этот бешеный какой-то, совершенно бесконечный дуэт с Пинкертоном. А потом – такой же бесконечный второй акт: два монолога, дуэт с Шарплесом, дуэт с Сузуки… Скотто всё время говорила мне: «Люба, тут piano, piano, piano…» Она права: к этому моменту нагрузка – и вокальная, и эмоциональная – уже на пределе.
Дело не только в тесситуре, а в эмоциональном напряжении. Второй акт «Мадам Баттерфляй» по объёму музыкального материала, по вокальному напряжению – это вся «Тоска». Поэтому у многих, даже весьма именитых певиц перед этой ролью существует серьёзнейшее предубеждение. И небезосновательное – эта роль уносит очень много вокальных «калорий».
Я спрашивала, например, Миреллу Френи, почему она так и не спела Чио-Чио-Сан в театре. И услышала в ответ, что эта роль – просто убийца голоса.
Да, она сыграла в фильме с Караяном и Доминго. При том, кстати, что запись нужно было сделать предварительно и всего за неделю! Эта запись – ив такие сроки! – говорила потом Френи, была возможна только с таким гением, как Караян: он невероятно бережно и деликатно создавал оркестровую ткань, не давая форсировать голос и эмоции.
Моя Чио-Чио-сан «родилась» в Америке, куда после «Богемы» в Испании меня пригласил замечательный хорватский маэстро Векослав Шутей. И я помню, как долго я занималась и готовилась, прежде чем начались репетиции. Шутей мне говорил: «Люба, мы пойдём только по пути голосовой лирики. Драматическое насыщение, конечно, тоже будет. Но никакого ора и крика. Пользуйся больше красками – piano, mezza-forte».
Любовь Казарновская и Рената Скотто
Есть тут определённое сходство с Саломеей. Чио-Чио-сан в начале оперы, напомню, всего-то пятнадцать лет. Девочка! И эту «девичесть» надо показать тембром. Но при этом с таким проникающим металлом в голосе, который пробьёт оркестр без лишней растраты калорий и без напряжения гортани и связок. Вот в этом и состоит вся трудность «Баттерфляй».
В этом и сложность – «девичесть» тембра, но с сильным драматическим насыщением и посылом.
Тут палка о двух концах. Или прогулка по лезвию того самого самурайского кинжала, как угодно. Не орать – и в то же время не скатиться, прошу прощения, в мяуканье. После премьеры «Баттерфляй» Пуччини стал жаловаться, что Чио-Чио-Сан стали петь американки, певицы преимущественно с лёгкими голосами. С такими легче, конечно, выдерживать тесситуру.
Но весь авторский замысел, вся драма при этом пропадали. Уходила та плотность оркестра, которая нужна в монологах. Не выходило, если оркестр играет чуть «плотнее», и лёгкие голоса сразу теряются. И в этом тоже сложность – и коварство – этой оперы. Но главная всё-таки в колоссальном, колоссальном – повторюсь! – голосовом «пробеге».
Всем желающим спеть героиню «Мадам Баттерфляй» я посоветовала бы послушать, как её поёт на записи Рената Скотто. Это умнейшее пение – в самом высоком смысле слова. Эти её такие необыкновенные piano, эти зависания, эти тончайшие филировки и краски и делают создаваемый ею образ просто фантастически полнокровным, привлекательным и очень красивым. И в то же время слышно, что вокальные калории свои она расходует очень экономно… Не могу не вспомнить в этой партии и обладательницу красивейшего голоса Марию Биешу. Недаром в Японии её признали лучшей Баттерфляй 70-х годов XX века.
Именно экономить силы и учила меня умнейшая моя Елена Ивановна Шумилова – у неё в классе я оказалась после того, как Ирина Константиновна ушла из консерватории. Я продолжала заниматься и с Надеждой Матвеевной, и с Еленой Ивановной Шумиловой, которая мне говорила: «Знаешь, голос – это ведро воды, оно нам дано на всю жизнь. Расплескаешь в первой половине большую часть этой воды, так останется потом допивать капельки…»
Подлинная история мадам баттерфляй
На одном из склонов горного амфитеатра, окружающего город Нагасаки, находится сад, носящий имя уроженца Шотландии Томаса Блейка Гловера, одного из первых европейцев, не просто поселившихся в Японии, а открывших там свой бизнес. Бизнес японцы со временем оценили по достоинству – первым из иностранцев Гловер был награждён орденом Восходящего солнца.
Гловер был женат на дочери самурая – её звали Ямамура Цуру, и на её кимоно была вышита большая бабочка(!), «баттерфляй» по-английски. В возрасте шестнадцати лет она родила дочь своему первому мужу, самураю, но начавшаяся революция разлучила их. Через два года Цуру встретила Гловера и вскоре вышла за него замуж. Вскоре у пары родился сын, Томас Альберт Гловер. Со временем он получил японское гражданство и стал зваться Томисабуро Авадзи Кураба. Удачливость отца на сына не распространилась: после начала Второй мировой войны его, заподозрив в шпионаже, посадили под домашний арест, а отцовский дом отобрали. Томисабуро пережил атомную бомбардировку и дождался прихода американцев, которые, впрочем, оставили его под домашним арестом – уже как японского шпиона. В 1945 году он – как и героиня оперы Пуччини – покончил с собой. Знал ли Пуччини о Гловере и Цуру – неизвестно.
Сегодня в Glover Garden установлены памятники Джакомо Пуччини и японской певице Тамако Миура в роли Чио-Чио-Сан, которую она с большим успехом исполняла в начале XX века.
Мусумэ
Моряки – ив прежние, и в нынешние времена – уходили и уходят в очень долгие плавания, где им не хватает очень многого. И в первую очередь женского общества, женской ласки. Ведь женщина на корабле – очень скверная примета.
Среди тех, кто первым проторил дорогу во внезапно открывшуюся миру Японию, были и русские моряки. Японцы, для которых, как и для многих других народов, гость является только что не священной особой, были готовы исполнить любое их желание.
А морякам, и русские тут совсем не были исключением, очень приглянулись японские женщины. Покорные. Молчаливые. Очень красивые. И так завораживающе прислуживавшие во время, например, чайных церемоний! Чувств иностранцев, впрочем, японцы очень долго не понимали – например, даже после Второй мировой японские мужчины никак не могли уразуметь, что же такого особенно привлекательного находили американские солдаты в раздевавшихся догола японках!
Любой ветеран Отечественной войны скажет, что были на фронте женщины, которых сокращённо называли ППЖ – походно-полевыми жёнами, исполнявшие обязанности находившихся в глубоком тылу законных супруг. Но они были совсем не первыми – в конце XIX века в прибрежных портовых городах Японских островов появился институт так называемых