градус очень высокий. У неё постоянно 39 с довеском, с первого появления! Она не понимает, что происходит с Марио, не понимает, откуда взялся веер, она пытается сама себе ответить на вопрос, что же с ним происходит. Почему он прячется, не хочет её видеть? Почему он так долго не открывал ей дверь? Почему на первый её зов он, в конце концов, не бросился и не сказал: «Любимая!» Она просто вихрем врывается к нему, и вот на этой ноте, на этой высочайшей температуре кипения проходит вся сцена.
Любовь Казарновская в опере Дж. Пуччини «Тоска»
У Тоски такой, идущий, вполне возможно, от её простонародного происхождения характер, что она просто не
способна затаить на кого-то зло, обернуться этакой змеёй подколодной. От происхождения и практичность, сметка. Куда она едет, заколов Скарпиа? В тюрьму к любимому? Да как бы не так! «1о gia raccolsi ого е gioielli» («Я взяла золото и драгоценности!»), – утешает она готовящегося к смерти и ничуть не поверившего в «милосердие» Скарпиа Каварадосси.
Рим. Палаццо Фарнезе
В характере Тоски мало оттенков, нюансов, полутонов, такая вот она «зебра». Либо – чёрное, либо – белое. Если она любит, так любит. Если ненавидит, так ненавидит, без всяких компромиссов, на все 255 процентов, что и почувствовал в самом прямом смысле слова на своей шкуре начальник римской тайной полиции барон Вителлио Скарпиа.
Скарпиа тоже увлечён Тоской. Но это не любовь, а безумная похоть, это страсть, это желание, а ко всему прочему и удовлетворение всех своих амбиций как мужчины и как начальника тайной полиции: «Вы все у меня вот здесь – в моей длани, в моём кулаке!»
Самое интересное, что самому Пуччини Скарпиа нравился. Он говорил: «У меня он получился сволочью, но безумно обаятельной». Он жизнелюб, и по сути, это простой мужик, жаждущий власти. По жизни – гурмэ во всех смыслах этого слова. Но прошедший, как мы бы сейчас сказали, выучку в спецслужбах. Ему, конечно, надо выдрать из Каварадосси признание, но главное для него – овладеть Тоской! Он считает, что благодаря хитростям, которым он научился в тайной полиции, он заморочит ей голову и получит-таки свою вожделенную добычу.
А по большому счёту, по сути, Скарпиа – это Лаврентий Павлович Берия навсегда. Многоликий и безжалостный государственный подлец. Абсолютно беспринципный приспособленец, который в XX и далее веках явится во многих-многих обличьях, в том числе и подлецов-чинуш, присосавшихся к казённой кормушке. Он пойдёт на любую подлость, если ему в данный, текущий момент это выгодно.
Но при этом он человек страстный, безумно темпераментный и увлечённый своим делом. И делает он его очень здорово и очень сурово. Тоска – такая же, только она своё дело делает в отличие от своего оппонента очень честно и очень красиво. Такие люди на каком-то самом глубинном уровне неизбежно ощущают взаимное притяжение. Кто знает, может быть, в другое время и при других обстоятельствах между ними и могли возникнуть какие-то иные отношения, нежели те, что видит зритель на сцене, но…
Слишком уж это два сильных характера, вдобавок Тоска своего Марио любит по-настоящему. Она выбрала его, а не Скарпиа. Это для неё свято и ненарушимо, это трогать, как говорится, не моги! А тронешь – пеняй на себя!
Конечно, бешеная похоть Скарпиа, его напор ей, как женщине, в какой-то мере льстят, но в то же время не в меньшей мере и отталкивают. Особенно в тот момент, когда она слышит крики истязаемого Каварадосси и страдает ничуть не меньше, если не больше, чем он. Она сжимается, как пружина. Однако Скарпиа, на свою беду, этого не чувствует, и Тоска в итоге наносит этот роковой удар обеденным ножом: он её оскорбил и как женщину, и как актрису. Оскорбил как человек, который домогается её грязным, бесчестным путём.
«Где наша ария?»
Тут очень к месту вспомнить, что поначалу второй акт был немного другим. Если коротко, в нём не было арии примадонны, и публика, скажем скромно, холодно это приняла. Если перевести на обычный человеческий язык, то такое воображаемое послание публики композитору выглядело приблизительно так: «Пуччини, а что ты себе вообще думаешь? Ты перестал следовать традициям итальянской оперы, перестал жить по её законам. Ты вообще изменяешь Италии! Мы непременно должны от души насладиться голосом примадонны в мелодраматической арии. И где это наслаждение, где эта ария? Мы её не слышим».
Хариклея Даркле
И это послание непосредственно «передала» Пуччини великая румынская певица, первая исполнительница роли Тоски Хариклея Даркле. Пожеланиям публики и певицы Пуччини внял и написал арию Vissi d’arte именно с расчётом на темперамент Даркле. Но совсем не таким, каким мы привыкли себе его представлять сегодня. Даркле была лирико-драматическим сопрано, но она совсем не крушила голосом всё подряд. И Vissi d’arte совсем не орала. То, что делала она, впоследствии сделала Мария Каллас – всё арию она пела на piano.
Рим. Церковь Сант Андреа дела Валле
Vissi d’arte – это жизненное кредо Тоски. Жить искусством, жить любовью – вот главная ценность её жизни. Всё, что ей в этом мешает, ей ненавистно. Поэтому Vissi d’arte нельзя петь, скуля и плача. Sempre con fe sincera… В этом сниженном звучании нужно так сжать нервные клетки, всю душу, чтобы у всех зашевелились волосы!
Да как у молодых певиц язык поднимается говорить, что там петь нечего?! Если это петь и вправду как снятое молоко, то ни черта эта ария не стоит! Perche, perche, Signor? Выход на этот знаменитый си-бемоль с филировкой – это такой трепет, что у неё самой комок подкатывает к горлу…
Это надо петь обнажёнными нервами – и при этом не заламывать руки. Не рвать кулисы в клочья, как это делали некоторые очень известные в прошлом примадонны. «Проживи эту арию сердцем. Пока ты именно сердцем не заплачешь, ты Vissi d’arte хорошо не споешь», – говорила мне Рената Скотто. Именно так!
И только в этом случае становится понятной и логичной страшная развязка. Все переживания, страсти, эмоции Тоски сливаются в Vissi d’arte, в такую страшную последнюю каплю. Она падает, пружина со страшной силой распрямляется – ударом ножа в сердце Скарпиа; однако снова её душа в трагическом раздрае: да, я убила человека, но при этом… «Е