avanti a lui tremava tutta Roma!» И перед ним, перед этим слизняком, этой липкой мразью только что трепетал весь Рим, но я всё-таки смогла с ним покончить…
А третий акт… Он самый короткий, но самый «раскалённый», самый клокочущий из всех. Это просто какой-то термоядерный реактор – и Пуччини только подчёркивает это, начиная его божественным рассветным перезвоном точно зафиксированных им в нотах римских колоколов и безмятежной песней пастушка. Помните – буйную поножовщину в финале третьего акта «Кармен» тоже предваряет упоительнейший вступительный ноктюрн…
И вот когда до Тоски, наконец, доходит, что её, извините, «развели» как последнюю дурочку, что выпрошенная у Скарпиа «ксива» не стоит даже той бумаги, на которой она написана, что её Марио мёртв… Вот тут-то и начинается апофеоз, вот тут-то она и бежит прямо к обрыву, к краю пропасти, которой обрывается к Тибру замок Святого Ангела… такое может сделать только человек с температурой, которую никакой термометр не выдержит.
Отсюда и финальное «О Scarpia, avanti a Dio!» – «О Скарпиа, нам Бог судья!» А не то, что сплошь и рядом звучало в наших постановках – «О Марио, иду к тебе!»
Да не к Марио она спешит, а грядёт со Скарпиа на страшный последний суд! Я выполнила свою миссию, как великая певица, актриса и женщина, за свою идею, за свою любовь, за свою страсть, я попрала твою похоть. Я на земле сказала тебе, мёртвому Or gli perdono, но ты со мной встретишься глазами перед Ним, и… там поговорим!
Мы как-то с Франко Бонисолли пели гала-спектакль «Тоски» в Риге, и после него он подарил мне очень красивую марку с портретом Даркле и сказал: «Я думаю, твоя интерпретация «Тоски» очень близка к идее Пуччини. Ведь он говорил, что Тоска не холодная ревнивица, не смотрящая на свою жизнь исключительно с точки зрения карьеры дама, а сама искренность и трепет…»
«Здравствуй, Флория!»
Но театр – это театр. А возможность побывать в тех местах, где непосредственно разворачивается действие великих опер, – это совсем другое чувство. Поэтому, например, я обожаю Севилью, где что ни шаг – то «Цирюльник», то «Дон Жуан», то «Кармен», то «Сила судьбы», и ты можешь всё это потрогать… То же – ив Риме.
Места, где разворачивается действие всех трёх действий «Тоски», и сегодня может увидеть любой гуляющий по центру города. Это церковь Сант-Андреа делла Вайле, палаццо Фарнезе и замок Святого Ангела.
Но важнее всего – сами эти камни, эти термы, эти казематы, которые видели на своём веку всех и всё. И сам ты начинаешь всё воспринимать совсем по-иному, когда ты дышишь тем же воздухом, которым дышала твоя героиня, ощущаешь те же запахи, ходишь по тем же мостовым, что и она, видишь, как и она, Колизей и термы Караккалы, заглядываешь в те же дворцы, где ей аплодировали и ею восхищались… И думаю, я ещё не раз пройду мимо церкви Сант-Андреа делла Вайле и скажу, как прежде: «Здравствуй, Флория!»
Тито гобби: «я знаю этого человека неплохо…»[14]
Некоторые утверждают, что Тоска была родом из Рима. Я же склонен думать, что прекрасная Флория родилась где-то между Вероной и Виченцой, посреди зеленеющих холмов, в краю, давшем миру немало исторических и легендарных героинь. По моему убеждению, она могла быть только венецианкой – одной из тех ослепительных женщин, которых изображал на своих полотнах Паоло Веронезе, либо одной из прекрасных мадонн кисти Якопо да Понте (Бассано) или Франческо Гварди.
Его превосходительство барон Вителлио Скарпиа, начальник полиции, назначенный на эту должность королевой Неаполитанской Каролиной, был послан ею в Рим для подавления мятежа республиканцев.
Легенда гласит, что нового папу, Пия VII, приехавшего в Рим в июле (1800. – Ред), обрадовали и растрогали картины всеобщего ликования на римских улицах. Однако позднее ему стало ясно, что бурную радость римлян вызвал не его приезд, а смерть ненавистного тирана Скарпиа.
Его превосходительство барон Вителлио Скарпиа, начальник полиции, – персонаж, о котором я с полным основанием могу сказать, что знаю его превосходно. Но всякий раз, приступая к работе над этим образом, я обнаруживаю в нем новые грани. Скарпиа – сложный, противоречивый человек, своего рода эксгибиционист, он всегда на виду и занимает центральное место в опере.
Должно быть, титулом барона его пожаловала королева Каролина… На решение королевы, пославшей его в Рим для подавления мятежа, очевидно, в первую очередь повлияла утвердившаяся за Скарпиа слава безжалостного палача.
Неудивительно, что зловещая фигура барона заставила трепетать не только Рим, но также, несомненно, Остию и Чивитавеккью. Если обратиться к менее отдалённым от нас временам, то такой человек, как Скарпиа, вполне мог оказаться среди тех, кто предстал в качестве обвиняемых на Нюрнбергском процессе.
Уверовавший в собственную непогрешимость, обладающий безграничной властью, этот респектабельный мужчина – элегантный садист, который находит удовольствие в том, чтобы пощекотать себе нервы. В знаменитой сцене молебна дано исчерпывающее описание изувера; с лёгкостью необыкновенной барон переходит от героической патетики к религиозной экзальтации, когда театрально бьёт себя кулаком в грудь, прилюдно разыгрывая покаяние.
Буква закона служит ему для оправдания любого греха. Уверенный в незыблемости своего положения, он обожает роскошную обстановку, красивые вещи – он так давно вожделел их, и теперь они стали его собственностью.
Откуда же он родом?
Вспоминаю, как однажды, проезжая на автомобиле через Патерно, город, расположенный на Сицилии неподалеку от Катании, я заметил старинный дворец с тяжёлой и угрюмой архитектурой… Комнаты были просторными и тёмными, окна забраны в железные решетки. Я подумал тогда: «Здесь Вителлио играл, когда был ещё мальчиком. Здесь он родился – примерно в 1750 году. Превосходно!»…Я заявляю о своём праве обозначить место рождения Скарпиа. Повторюсь – этого человека я знаю неплохо.
Скарпиа чувствует себя настолько непогрешимым, что он почти уверовал в свою честность и искренность. Его не страшит тяжкое бремя ответственности, которое он взвалил на свои плечи. Он не подчиняется закону – он сам его творит. Скарпиа готов оправдать любое своё деяние, поэтому он не считает, что поступает жестоко. Он уверен в неотразимости своего обаяния, исполненного злобы и властности, поскольку оно опирается на ужас, внушаемый им людям. Скарпиа добивается успеха с поразительной лёгкостью, так как не задумывается о тех страданиях, которые причиняет другим на пути к поставленной цели.
Прямая осанка, неподвижные буравчики глаз под тяжёлыми веками, надменная улыбка на суровых устах, неторопливые, точно рассчитанные жесты – всё это делает образ барона загадочным и жутким.