— Правда, когда не пьян или не впадает в ярость, — не удержался от ехидного замечания Скальдрек.
— И это верно, — сумрачно согласился Оттар Черный. — Но с Каупанга пришли дурные вести. К побережью Страны Свеев не раз уже подходили вражеские корабли, хотя пока Дружины и хольды Стейнвера-ярла успешно отражали их нападения. Выбравшиеся с Гаутланда, рассказывают, что франкский конунг Вильяльм по прозвищу Длинный Меч завладел всем островом и выжидает чего-то.
Мне думается, что сын ушедшего походом на юг, Хрольва, сына Ренгвальда-ярла, ждет подкрепления, а пока выбирает, двинуться ли ему на север, на земли Харфарга и Свейна, или на юг, на Йотланд.
Франков немало, но не впервой — встречать нам их в бою. Гораздо опаснее то, что защищает на этот раз воинов Вильяльма. Ключ же к этому, как сказали сегодня руны, на Гаутланде. И мне кажется, содержат его виса или записи, если длиннобородый ас Брагги подсказал Молчальнику оставить что-то при себе.
— Что ж, — подвел итог Ивар Белый, — если записи были, и Молчальник посылал своего мальчишку к Квельдульву, то он один и может разыскать их.
— Потому я и завел речь о даре Велунда, — подтвердил Ванланди.
— Возможно, пришло время поговорить с самим Гримом, — раздумчиво произнес Оттар Черный. — Думаю, по его возвращении это стоит сделать мне. Быть может, говорить со мной ему будет легче, чем со своими родичами.
— Некоторые вещи забыть невозможно. — Грим не отрываясь смотрел на руны на клинке Гранмара. — Помню, я был тогда совсем мальчишкой, дед чертил руны угольком на березовой дощечке, на лечебных палочках. Помню, как возникают из пламени их очертания на закаливаемом мече. Это всегда очаровывало, притягивало меня. Я мог часами сидеть и следить, как рука деда выводит эти знаки — творит волшбу. И еще я помню, как прибежал к Тровину, рассказать, что увидел вдруг цепочки вязаных рун в переплетении ветвей, и как он посоветовал мне поговорить со Стриндой. Помнишь, как я уговаривал сперва его, потом тебя пойти со мной?
Оттар кивнул.
— Он тогда только-только выдернул мне зуб… Как же я его тогда боялся! Грим невесело рассмеялся. Помолчал немного, потом продолжил: — Последние годы…
Слова давались ему с трудом, но Оттар Черный не потому слыл самым мудрым среди скальдов, чтобы прерывать начатое, а уж тем более подбирать за другого слова.
— После отречения я решил, что мне не остается ничего, кроме меча и боя. Берсеркам покровительствует Один, думал я, — этого никто не в силах у меня отнять. Гаутланд — не самое дурное из тех мест, где я бывал. Жаль только, не было доброй дружины, что отправлялась бы в Миклагард, хотелось бы взглянуть и на южные страны.
— Но руны ты на Гаутланде резать не стал, — мягко вернул его к прежней теме Оттар.
Грим резко вздернул голову, чтобы в упор взглянуть на скальда…
— Не стал, слово есть слово. А знаешь ли ты, что такое в каждой косточке чувствовать силу, чуять ее под ногами, во взмахе клинка, в шуме моря? На Гаутланде шум моря слышится по всему острову.
— И ты никогда не думал изменить свое решение?
Голос Оттара прозвучал вдруг очень смутно, будто доносился сквозь плотную пелену.
А он… он снова летел сквозь мокрую тьму… Нет, не летел, несся, чувствуя, как хлещут по бокам отсыревшие под ночным дождем ветки, чувствуя бесшабашную радостную силу в мощных лапах. Вот и берег.
Хресвельг поднимал крылья, Хресвельг поднимал ветер, что гнал сейчас по небу рваные облака. Из прорех напуганно глядел с неба бледнолицый сын Мундильфари.
Чуя, что недолог срок этой всепоглощающей свободы и вольного ветра, волк поднял голову и воззвал к блеклому. И будто отвечая ему, грянуло воем с небесного свода эхо.
От подножия холма поднимались к вершине темные фигуры.
— Эй, Волк, — донесся до него звонкой голос человека, кормившего его.
Волк не откликнулся, а фигуры подошли ближе.
— Эй, Волк, — не унимался знакомый голос. — Поиграешь с нами?
Волк молчал.
— Ты же силен и могуч, — продолжал голос. — Никто из нас не смог бы порвать тех цепей, что разметал по звеньям ты. Давай посмотрим, а сможешь ли ты разорвать простую ленточку?
— Простую? — оскалил клыки зверь. — Что у вас, асов, бывает простым?
— Ладно, не простая это лента, — согласился голос, а фигуры придвинулись еще ближе. — Шесть сутей соединены в ней: шум кошачьих шагов, женская борода, корни гор, медвежьи жилы, рыбье дыхание и волчья слюна. «Глеппнир!» — озарило волка.
— Боишься — Темные фигуры окружили его со всех сторон, заслоняя блеск речной воды. — Не веришь нам? А хочешь… — Голос помедлил как будто в нерешительности, но продолжал: — Я знаю, что ты вырвешься, и в доказательство готов вложить в пасть тебе руку. Идет?
Волк сумрачно кивнул. Они не уйдут. Они никогда не уходят, не получив своего. Ловкие руки умело опутали невесомой шелковистой лентой лапы, за ними спину. С отвращением открыв пасть, зверь легонько прихватил клыками мякоть ладони, чувствуя мерзкий запах страха. Неужели есть чего страшиться богу битвы? Снова обман?
Темные фигуры отошли и замерли в ожидании. Волк крепче уперся в землю, приготовился. Рука в пасти дрогнула. Когти волка вонзились в землю…
— Он — мой! Отдайте- его мне! — раздался за спинами хриплый насмешливый тенор.
Но не успели фигуры обернуться или хотя бы дать ответ вновь пришедшему, как волк подобрался, изготовился к прыжку и…
Простаки!
Путы из страны черных альвов разлетелись на все эти шесть перечисленных Тюром сутей.
«Дурачье!» — усмехнулся про себя волк, выплевывая омерзительную на вкус, потную от страха и совершенно невредимую руку кормившего его.
А над ним все хрипел, насмехался голос:
— Волк этот из рода моего! Он — мой! Мой!
И тот же тенор хохотал у него в ушах, когда, очнувшись на утро после посвящения, он увидел склонившиеся над ним лица отца и деда, и потрясенное лицо скальда Фрейра Ванланди, который не нашел в себе сил хотя бы словом приветствовать нового скальда.
Скальда Локи.
И тот же язвительный тенор издевался над ним, над заклятиями и рунами, над силой клинка и властью стиха, когда он, Грим, сын Эгиля, вынимал свой меч из убитого им в бешеной ярости, берсеркерской ярости, Одиновой ярости, Виглейка, скальда аса Тюра.
— И ты никогда не думал изменить свое решение?
Снова голос Оттара, а поверх него хохот. Хохот хаоса, погнавший его прочь от рун, прочь из Круга.
— Нет, — подавив в мыслях этот безумный хохот, покачал решительно головой Грим.
Прочь от рун, прочь от их волшбы, которая неведомым образом меняет само его тело, заставляя скальда Локи принять иные, нечеловечьи сущность и обличье. Прочь от рунных заклятий, заставляющих его по ночам убегать в леса. Прочь от слухов, что неведомо как и откуда поползли после его посвящения: дескать, новый скальд к ночи теряет человеческий облик, оборачивается волком. Прочь от косых испуганных взглядов, прочь от замкнутых лиц, прочь от намертво прилипшего прозвища: Квельдульв.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});