С деланным безразличием Грим пожал плечами.
— Побереги храбрость для франков. Вдруг я и впрямь обернусь волком, усмехнулся он и вдруг почувствовал прикосновение клинка к рукаву. Даже не опуская глаз, Грим мог бы сказать, что распорот лишь рукав его рубахи, поскольку удар был точно отмерен — чтобы оскорбить.
Грима вдруг окатило волной, но не алой берсеркерской, а холодной и расчетливой ярости. Он был зол на Глена и его приятелей, которым не хватило ума обойти лагерь кругом, чтобы войти на него хотя бы со стороны личной четверти конунга. А впрочем, если норвежцы ждали здесь именно его… С такими, как они, нельзя не считаться.
Оглядев сумрачные лица норвежцев и холодно рассчитав настроение собравшихся, Грим отвязал ножны с мечом и отдал их Глену. И пока его противник в недоумении пытался переварить этот его жест, Грим на выдохе нанес ему удар ногой в живот. Хватая ртом воздух, норвежец согнулся пополам, меч его отлетел далеко в сторону. Все еще стараясь восстановить дыхание, норвежец потянулся за мечом, но Грим, молниеносно сделав шаг в сторону, наступил на клинок. Еще одним ударом он отбросил своего противника прочь от оружия, потом подбросил меч высоко в воздух, так что он вонзился в бревна частокола наверху вала. Когда норвежец отвел руку от рта, на ней была кровь из рассеченной губы, а в глазах его застыла ненависть.
— Я не обнажаю меч против того, кто не желает честной схватки, — сказал Грим, окинув тяжелым взглядом его приятелей.
— Хорошее решение, нечего сказать!
Вниз по склону решительным шагом спускался высокий светловолосый воин в дорогом с меховой опушкой плаще. Он не обратил внимания ни на кого, кроме избитого дружинника. Судя по взгляду норвежца, это был его собственный форинг или грам, которому явно придется не по нраву, что один из его людей позволил избить себя. Готовые было ринуться в драку норвежцы и ощетинившиеся ножами ирландцы отступили на шаг назад, оставив на метровой полоске берега между двумя строями одного Грима.
Дружинник попытался скрыться за спинами своих товарищей, но безуспешно.
— Ты недостоин зваться мужчиной и воином. Недостоин места на скамье «Ярхордра» и в дружине, однако решать твою судьбу станет тинглид. А вы, воины, пристало ли вам отступать перед кучкой рабов?
— Рабов? — переспросил вдруг новый голос, и обернувшись, Грим увидел направляющегося к ним от кораблей Гвикку. — На общем тинге всех дружин Фюрката конунг объявил, что дарует им свободу.
Голос Гвикки Ирландца был опасно весел, а поглядев на походку викинга, Грим заключил, что он отчаянно пьян. Однако ирландец трезвел на глазах. Протолкавшись через строй соотечественников, кивнув по дороге Глену и еще дюжине знакомцев, Гвикка остановился рядом с сыном Эгиля.
— Я наблюдал за происходящим с борта «Линдормра», — спокойно и уже совершенно трезво заговорил он, но любому, кто хоть однажды встречался с ирландским морским разбойником, было ясно, что спокойствие это было обманчиво. — Хотел посмотреть, насколько далеко зайдет эта перепалка. Здесь нечто большее, Берси, — он повернулся к человеку в отороченном мехом плаще, — чем просто ссора из-за возвращающихся со стрельбища лучников, будь они трэлы или вольные люди.
— Ах вот как! — ощерился норвежец, слева сверкнул золотой зуб. — Тот самый беглый раб, который бросился защищать морскую суку, из-за которой мы потеряли Рьявенкрик.
Лицо Гвикки побелело от ярости, и Грим, сделав шаг вперед, положил ему руку на локоть.
— Стоит ли так легко бросаться бранными словами, форинг? Тем более что рассказ мой и Бранра Хамарскальда о том, что произошло на Гаутланде, подтвердил хольмганг, где асы судили победу Карри Рану из рода Асгаута. — Гриму подумалось, что еще мгновение и, высвобождая локоть, чтобы броситься на норвежца, Гвикка сломает ему руку. — Не пристало сыпать оскорблениями за глаза, не пристало и попрекать воина тем, в чем виновен твой конунг, Хальвдан Змееглаз. За эти оскорбления и гаутрек Карри Рану и Гвикка Ирландец вправе вызвать тебя на поединок или требовать виры.
— Я, грам Берси Золотой Зуб…
При этих его словах Гриму показалось, что все поплыло у него перед глазами… Он будто бы увидел освещенную факелами, одетую в камень площадь…
— …по воле Харфарга привел свою дружину к Хальвдану Змееглазу и всегда готов ответить за свои слова. И не тебе говорить об этом, скальд, отрекшийся от собственной клятвы, которого я назову клятвопреступником!
Норвежцы самодовольно расхохотались, а со стороны ирландцев тем временем кто-то подобрал с земли ком грязи, чтобы с проклятием на неизвестном языке швырнуть его в грама. Не успела еще грязь с чавканьем распластаться по складкам плаща, как норвежцы бросились вперед. Примеру их последовали и ирландцы. В начавшейся потасовке недвижимы остались лишь Берси и Грим, не спускавшие друг с друга гневного взгляда.
Безоружный Гвикка Ирландец, с ходу вступив в драку, хватал руки, ноги или одежду и вытащил сначала одного, потом другого, потом третьего, не разбирая, кто это, ирландец или человек Берси. И все это время он сыпал проклятиями и пинал тех, до кого еще не успел дотянуться кулаком. Один из отброшенных им в сторону норвежцев вскочил на ноги и, обнаружив, что лишился меча, который теперь поблескивал в руке ирландца, выхватил из-за пояса нож и бросился в бой снова. Однако на этот раз клинок был направлен не на ирландцев, успешно отбивающихся ножами от норвежцев, которым не хватало места, чтобы удобно занести меч в этой свалке, а в широкую спину Гвикки.
— Сзади! — крикнул Грим, не отрывая взгляда от норвежского грама.
Поднимая в повороте руку с мечом, так что острие его уставилось вниз, ирландец резко обернулся, и клинок вошел прямо в живот нападавшего. В последовавшее за резким окриком Грима мгновение тишины раздался пронзительный хрип. Хрип этот заставил дерущихся на долю секунды замереть, но именно этого времени хватило Гвикке, чтобы оттолкнуть в сторону Берси одного из норвежских ратников и отпихнуть подальше к берегу еще пару ирландцев.
Свалка вновь распалась на две стороны, а между ними остались Гвикка и Грим, тела трех зарубленных ирландцев и норвежец, который, не будучи в силах подняться, попытался отползти к своим.
Сжимая обеими руками засевший в его внутренностях собственный меч, нападавший на Гвикку норвежец осел на песок, потом тяжело рухнул набок. И только тут стало заметно, что острие клинка почти на ладонь выходит у него из спины на уровне крестца.
Лицо грама Харфарга перекосилось от ярости, но он быстро справился с собой и холодно и размеренно процедил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});