14
Эрика фон Талштадт была в черной мини-юбке и белой кофточке с коротким рукавом. Без драгоценностей, если не считать узенького серебряного браслета на руке.
— Входите, — пригласила она, радушно улыбаясь.
У нее было такое счастливое, спокойное лицо и держалась она настолько непринужденно, что Пьер снова спросил себя: «Неужели она так хорошо играет роль невинной овечки?».
Гостиная показалась Пьеру весьма уютной. На полу лежал большой ковер цвета шампанского. У стен стояли пушистые, того же цвета, кресла с подушечками, в углу — накрытый стол, где радовали глаз тонкий фарфор и серебро, а в центре горели две свечи в изящных подсвечниках.
Эрика заметила, с каким любопытством Пьер разглядывает ее гостиную.
— Надеюсь, вы не разочарованы? — спросила она. — Может, поужинаем здесь? Мне захотелось принять вас у себя дома. И, пожалуйста, не думайте, что этот ужин в домашней обстановке доставит мне много хлопот, вовсе нет. — Затем она чуть-чуть смущенно добавила: — Не думайте, что я собираюсь продемонстрировать вам свое кулинарное искусство. Я все заказала — на углу рядом с домом ваш любимый ресторан «Анжело». Официант из ресторана нас прекрасно обслужит.
«Что же она все-таки делает в доме Отто фон Далау? — спросил себя Пьер. — Неужели бывает там по доброй воле и действительно хочет стать женой этого странного человека? А возможно, просто появляется в замке по заданию молодчиков, которые держат в своих лапах Филипа фон Далау».
— Может быть, вы бы хотели поужинать где-то в другом месте? — прервала его размышления Эрика фон Талштадт. — У вас такой несчастный вид…
— Нет, нет, я предпочитаю остаться здесь, — ответил Пьер. — Можно мне позвонить отсюда?
— Конечно, пожалуйста.
Пьер достал листочек, на котором записал у баронессы фон Обербург адрес и телефон дома семьи Далау в Мюнхене и набрал номер. К телефону подошел слуга Брюкнер. Пьер назвался и спросил, дома ли Филип фон Далау.
— Нет, граф Филип уехал, — сказал Брюкнер. — Остальные — тоже.
— Куда?
— Граф поехал в Ландсберг. Друзья заставили его, сказали, что там его ждут какие-то неотложные дела, связанные со смертью графини Валерии.
— Так и сказали? — удивился Пьер.
— Да. Сначала граф не хотел ехать, он очень плохо себя чувствовал, мне даже показалось, что он не все слышит, что они ему говорят. Но потом согласился: «Да, действительно, так будет лучше. Я еду». Затем граф Филип уехал в замок, а чуть позже и все остальные.
— О чем они еще говорили?
— Я слышал только самое начало их разговора, когда они убеждали графа Филипа поехать в Ландсберг. А потом Бор плотно закрыл дверь, и больше я ничего не слышал.
Пьер с минуту подумал и решил позвонить в замок.
— Да, — ответил слуга Юрген, — граф Филип здесь. Хотите с ним поговорить?
— Пожалуйста, соедините нас, — попросил Пьер. — Филип фон Далау?
— Да, я. Это Пьер Валенс? Я узнал ваш голос.
— Я слышал, что ваши друзья заставили вас поехать в замок?
— Да, тут есть вопросы, которые необходимо срочно решить, — сказал Филип фон Далау. — Я ведь являюсь ближайшим родственником Валерии.
— Вы уверены, что вам не понадобится моя помощь? Или защита?
— Нет, нет, не беспокойтесь.
Пьер снова попросил подозвать к телефону слугу.
— Если случится что-нибудь, Юрген, — приказал он, — сразу звоните в уголовную полицию, спросите комиссара Мюллера и подробно его информируйте.
— Хорошо, я все сделаю, — сказал Юрген после минутного замешательства.
«Замок находится под наблюдением с улицы, — подумал Пьер, вешая трубку, — но, наверное, лучше было бы послать туда надежного человека. Однако невозможно навязывать охрану человеку, если он сам этого не желает».
Пока Пьер говорил по телефону, Эрика с тревогой наблюдала за ним.
— Филипу фон Далау что-нибудь угрожает? — спросила она, наконец.
— Меня самого интересует этот вопрос, — ответил Пьер, не желая посвящать ее в свои дела.
— Какой коктейль вам приготовить? — спросила Эрика.
— Джин и немного мартини, пожалуйста.
Глядя на бар, уставленный бутылками, Пьер подумал: «Если Эрика кокетничает тут со мной и по чьему-то приказу, она должна подать сигнал, что я прибыл».
И действительно, вскоре Эрика подошла к телефону и набрала какой-то номер.
— Алло! — произнесла она. — Говорит Эрика фон Талштадт. Мой гость прибыл. — Она повесила трубку и с улыбкой пояснила: — Надо было сообщить в ресторан, что пора подавать заказ.
«В ресторан? А может, Алдо Вейсу?» — пронеслось в голове Пьера. Через несколько минут раздался звонок и в дверях появился официант, который держал в руках поднос, уставленный закусками. Эрика пригласила Пьера к столу, и официант приступил к своим обязанностям. Вначале он предложил попробовать вино. Пьеру оно понравилось. Гусиная печенка и остальные закуски были превосходны.
Потом, приняв заказ на горячие блюда, официант удалился. Эрика с бокалом в руке подошла к большому окну.
— Не хотите полюбоваться городом? — спросила она. Пьер улыбнулся, кивнул и тоже подошел к окну. Эрика, положив ему руку на плечо, продолжала:
— Посмотрите на это море огней. Тысячи и тысячи. Днем город раздражает меня своим многолюдием, но ночью я не могу оторваться от окна. Эти ночные огни зачаровывают меня, конечно, они не делают меня счастливой, скорее наоборот, навевают меланхолию, и все же я так люблю смотреть на них. Возникает такое чувство, будто ты переносишься в какой-то прекрасный, сверкающий, праздничный мир. Мир этот, конечно, не принадлежит тебе, но порой все же возникает иллюзия, что он твой. Точно такое ощущение появляется у меня во время отпуска, когда я отправляюсь путешествовать. Никогда не забуду, как я любовалась из окна отеля на Капри огнями Неаполя, изумительным видом на гавань и уходящим в бесконечность ночным морем с множеством светящихся точек вдали; а еще мне нравится смотреть на Сан-Франциско с вершины холма, на который взбираются смешные маленькие вагончики. Вот и здесь мне в иные вечера кажется, будто я путешествую по белу свету. Если днем меня что-то огорчит, я с нетерпением жду наступления ночи. И тогда эти огни успокаивают меня. Вы никогда не испытывали подобного чувства?
Зазвонил телефон. Направляясь к нему, она сказала:
— У меня есть подруга, которой необходимо ежедневно любоваться на голубей. Она живет в Зальцбурге не верхнем этаже старинного и очень красивого дома. Вокруг ее балкона гнездится множество голубей. Они целыми днями летают мимо ее окон, воркуют, и глядя на них, подруга начинает улыбаться, каким бы грустным ни было ее настроение. «Голуби вызывают у меня такое впечатление, будто я нахожусь в Венеции, — говорит она, — а в Венеции мне так покойно дышится!».
Эрика сняла трубку.
— Алло?.. Да. Здравствуй, Юрген…
Улыбка мгновенно исчезла. Эрика напряженно слушала, широко раскрыв глаза.
— Я плохо вас слышу, — прокричала она, — говорите громче! — Потом перебила Юргена: — Да, вы уже говорили мне об этом. Не надо повторяться, Юрген! Объясните толком, что случилось. О каком несчастье вы твердите? Если у графа Отто приступ эпилепсии, вы прекрасно знаете, что нужно делать!
Бокал в руке Эрики задрожал, и вино пролилось на пол. Заметив это, она поставила бокал на стол.
— Что было потом? — раздраженно спросила она. — Юрген, перестаньте болтать, скажите только, что с графом.
Наступила томительная пауза. Эрика фон Талштадт словно оцепенела. Затем, побледнев как полотно, она замотала головой и закричала:
— Нет!..
Она уставилась на Пьера расширенными глазами, в которых застыл ужас.
— Это невозможно… — простонала Эрика. И истерично повторила: — Невозможно, говорю я вам!
«Нет, это не игра! — подумал Пьер. — Почти все что я видел до сих пор, было блестящей, актерской игрой. А это что-то совсем другое».
Наконец, Эрика взяла себя в руки и странным глухим голосом спросила:
— Кто это сделал, Юрген? Полиция уже приехала?.. Как же вы могли не слышать выстрелов?.. Соедините меня с Филипом фон Далау… Куда он мог уехать? — Внезапно на ее лице появилась горькая усмешка. — Зачем… — прошептала она, — зачем я так старалась? Чтобы в конце концов меня вышвырнули на улицу, к великой радости всей этой чванливой знати? Все кончено… Ах, да катитесь вы все к черту!
Эрика швырнула трубку и повернулась к Пьеру спиной, ее плечи дрожали. Потом она повернулась, посмотрела на Пьера невидящим взглядом и сказала:
— Отто фон Далау мертв. Убит. Комедия окончена.
«Да, это не игра», — снова подумал Пьер. Тут только он понял, что изменилось: Эрика заговорила совсем другим тоном, другими словами. От ее обаяния не осталось и следа. Прежде оно было во всем: в том, как она говорила, в том, что делала. А теперь вдруг растаяла как дым. Хорошая актриса может разыграть даже отчаяние, не теряя шарма. Если бы эта сцена была заранее отрепетирована, Эрика должна была бы искусно сыграть роль очаровательной, убитой горем женщины, но такого сценария не было, он не был предусмотрен. Страшная весть в самом деле потрясла ее. «А это значит, — подумал Пьер, — что она не замешана в убийстве Отто фон Далау. Она ничего не знала о намерениях своих компаньонов. Более того, убийство перечеркнуло все ее планы».