Читать интересную книгу Джентльмены - Клас Эстергрен

Лео владел огромной коллекцией фотографий звезд, доставшейся ему от Генри, которому это детское увлечение наскучило. Теперь они все лежали в коробке на чердаке. Однажды, той безумной весной, Лео поднялся на чердак, достал коробку и принялся искать фотографию актрисы, которую так напоминала Эва Эльд. Он быстро перебирал аккуратные стопки по двадцать пять карточек, схваченные двумя перекрещенными резинками. Дорис Дэй, Эстер Вильямс, Улла Якобсон, Тайрон Пауэр, Тони Кёртис, Роберт Тэйлор, Кларк Гейбл, Катарина Валенте, Алан Ладд, Бриджит Бардо, Хамфри Богарт, Скотт Броди, Софи Лорен, Джеймс Дин, Бёрт Ланкастер, Ким Новак, Грегори Пек, Пэт Бун, Томми и Элвис, Инго и Флойд — все эти удивительные имена мелькали, напоминая о тех весенних днях, когда на ребята скачут по тротуарам, покрытым песком, оставшимся после стаявшего снега, — пыльным песком, запах которого не спутаешь ни с чем, — дети играют в классики, скачут через скакалку, крутят обручи, купленные в магазине «Эпа», и обмениваются фотографиями актеров. Все это осталось в прошлом, у этой весны был совсем другой запах — запах сигаретного дыма, духов, а актрису звали Розмари Клуни — ту, которую так напоминала Эва Эльд.

«Стань моим Босуэллом!» — неустанно призывал меня Генри Морган. Какой писатель откажется услышать пару-тройку баек? Как видите, путь Генри в Париж был сверх всякой меры усеян препятствиями, полон промедлений и прочих загадочных обстоятельств. В какой-то момент стало ясно, что Генри не минует Лондона — города доктора Джонсона, где всякий любитель побеседовать может утолить жажду, приникнув к живительному источнику конверсации. История о Генри-клерке начинается на исходе шестьдесят третьего года.

Миссис Долан никогда не стучала в дверь, она пинала ее носком ботинка, ибо в каждой руке держала по меньшей мере два-три подноса с завтраком. Собственно, руки ее никогда не были свободны, так как мистер Долан был необыкновенно вялым управляющим пансионата. Его идолом был Энди Кэпп: вставал мистер Долан затемно, но лишь для того, чтобы тут же опуститься в кресло перед телевизором в гостиной.

— Good morning, mister Morgan,[37] — вздохнула миссис Долан. — Что за мир достается в наследство вам, молодым! Теперь они убили и самого убийцу. Впрочем, оно и к лучшему — вид у него был безумный.

— О dear, — сонно ответил Генри. — Приятного вам завтрака, миссис Долан.

Миссис Долан скрылась так же поспешно, как и появилась. Она была выдающейся болтушкой, но никогда не навязывалась. Генри тетушка нравилась, симпатия была взаимной. Со временем миссис Долан переселила Генри в одну из лучших комнат на верхнем этаже. Из окна открывался вид на крыши домов, а встав на подоконник и вытянув шею, можно было разглядеть и деревья в Гайд-парке — в этом Генри убедился лично.

Он провел в Лондоне уже пару недель, искал работу, но не нашел. От денег, переданных одноруким Францем в Берлине, оставалось еще немало, хотя у Генри было чувство, что это грязные деньги, которых он не заслужил.

Пребывание Генри — он же агент Билл Ярд — в Берлине закончилось весьма хаотично, он последовал шокировавшей его рекомендации В. С. и спешно уехал. Генри ничего не понимал и ничего не желал знать. Силуэт Верены Масгрейв он выбросил в Канал. Это была одна из немногих ситуаций, в которых Генри боялся за свою жизнь. Вернуться в Копенгаген жалким неудачником было немыслимо: он не мог объяснить то, что было невозможно объяснить. Оккультизм и пластические операции по восстановлению носа не входили в сферу его интересов.

Выходом стал первый попавшийся поезд в первый попавшийся город — это был Лондонский экспресс. Обменяв деньги, Генри насчитал пятьсот с лишним фунтов стерлингов: этого могло хватить на некоторое время, но мистер Морган был не из тех, кто живет на сбережения, поплевывая в потолок. Этому энергичному молодому человеку двадцати одного года от роду нужна была работа, туристическое безделье ему изрядно наскучило.

Тем утром Генри проглотил завтрак и надел просторный белый плащ, купленный в кенсингтонском секонд-хенде. Он отнес поднос на кухню, миссис Долан поблагодарила его за помощь и сказала, что мистер Морган — самый вежливый гость после норвежца, который жил в пансионате по окончании войны. В ее глазах все скандинавы в благодетельности своей были более или менее похожи на Дага Хаммаршельда. Скандинавов было жаль. Земли датчан и норвежцев разорял Гитлер, финнам в затылок дышали русские, а у шведов просто был печальный вид.

— Ваш народ кто-то когда-то обидел, — говорила миссис Долан. — Поэтому вы так печальны. То есть не вы, мистер Морган. У вас-то вид ничуть не грустный. У вас в глазах веселый блеск, а скоро будет и работа. It will work, it will work.[38]

Неправдоподобный город: по улицам стелется желтый дым, скользя вдоль рядов окон, струясь через Лондонский мост в коричневом тумане зимнего рассвета. Речной шатер опал; последние пальцы листьев цепляются за мокрый берег. Над водой льется музыка: «Sweet Thames, run softly, till I end my song…»[39]

Генри провел в Лондоне больше года, и я не стану описывать все матчи Бобби Чарльтона, которые он увидел, не буду говорить о его одиноких прогулках вдоль берегов Темзы, когда смог стелился над водой, рисуя силуэты призрачных барж, а дождь вздыхал над тротуарами, когда Генри заходил в пабы, чтобы согреться виски и «Гиннессом», как и полагается одинокому герою в Лондоне, который к тому же является героем романа.

Да, в то время в переулках стелился желтый дым, и в то же время в паб вошел человек, оказавшийся в нужное время в нужном месте, и заговорил о жизни, и смерти, и желтом дыме. Генри появился в пабе отнюдь не сразу после того, как застрелили Кеннеди, он пропустил и телепередачу — что было примечательно само по себе, — и об Освальде ничего не знал. Но Генри все ловил на лету и вскоре уже принял живейшее участие в беседе о ЦРУ, Кеннеди, Кубе, Хрущеве, и ребята в пабе вполне могли принять этого шведа в галстуке за министра или, по крайней мере, сухаря-профессора политологии.

Неподражаемый талант Генри заговаривать зубы вскорости обеспечил ему разрешение на работу в Лондоне и неплохое место в офисе, где ему предстояло заниматься перепиской со Скандинавией. Англичане могли приходить и уходить из офиса, когда заблагорассудится, фирма «Смит и Гамильтон» торговала бумагой из Финляндии и Швеции, и все это как нельзя лучше подходило Генри. Кроме того, в конторе обитало по меньшей мере полдюжины девушек, на которых стоило посмотреть.

Четко очерченных обязанностей у Генри в конторе не было. Корреспонденция струилась тихо, как Дон, и Генри время от времени, по мере желания, брался то за одно, то за другое. Руководство видело в нем сокровище — невероятно обучаемого сотрудника. Хлопая Генри по спине, оно сулило ему золотые горы, лишь бы он не останавливался на достигнутом. Но Генри вовсе не был тем амбициозным клерком, которого начальство желало в нем видеть. Эту работу он рассматривал лишь как остановку, промежуточную станцию на пути в Париж.

Но Лондон был полон свинга, и весной шестьдесят четвертого года, когда Кассиус Клей стал чемпионом мира по боксу, «Битлз» стали чемпионами мира в своей области. Весь Лондон, всю Великобританию, весь мир охватила битловская лихорадка. «She loves you» крутилась в каждом джукбоксе, в кино шел фильм «Вечер трудного дня», который Генри-клерк нашел несколько поверхностным. Вообще поп-культура была, на его взгляд, несколько поверхностной, хотя Генри и посылал домой пластинки и вещицы, которые радовали Лео. Это были пуловеры и афиши с Джоном, Полом, Джорджем и Ринго. Отправляя их домой, Генри думал о брате — вырос ли он, повзрослел ли. Иногда ему чертовски сильно хотелось домой. Особенно остро тоска давала о себе знать по праздникам, что, впрочем, не могло заставить Генри отказаться от выходных. Генри всегда строго соблюдал режим отдыха, не упуская ни малейшего шанса поспать, поесть и потосковать.

Поп-музыка не пользовалась уважением Генри. Он был джазовым пианистом и в те времена, подобно прочим испуганным и едва ли не отчаявшимся собратьям, сидел в подполье, прислушиваясь к звукам авангарда. Посетителей в джазовых клубах становилось все меньше, и Генри все отчетливее сознавал, что не соответствует духу времени. Генри Морган был уничтожен, он был наименее современным из современников. Его сверстники то и дело захаживали на Карнаби-стрит, чтобы прикупить попсовых шмоток, он же неизменно являлся в твидовом пиджаке — да, в Лондоне он купил новый, — пуловере и галстуке. Офисные девушки уговаривали его изменить стиль — нельзя же вечно ходить в таком виде, — но их усилия оставались бесплодными.

Генри был счастливым аутсайдером. Благодаря стараниям Колина Уилсона аутсайдер стал модным типом в среде интеллектуалов и джазменов, но аутсайдер не мог быть счастлив. Это был тип мыслителя, выпадавшего из общей картины, отверженного, отстраненного, а в худшем случае погруженного в себя до полного растворения, исчезновения, как прежний пианист «Беар Куортет». Тот был настоящим аутсайдером.